Стив Даффи - За темными лесами. Старые сказки на новый лад

• Название: За темными лесами. Старые сказки на новый лад
• Автор: Стив Даффи
• Жанр: Сказка
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-110768-0

В давние-предавние времена истории, названные позже «волшебными сказками», взращивались для того, чтобы развлекать не детей, но взрослых, и лишь затем были укрощены, подстрижены и превращены в менее шипастые цветы для детворы. Но на самом-то деле они не утратили колкости, по-прежнему подстегивавшей, будоражившей воображение читателей всех возрастов. Многие годы писатели то и дело одалживали из этих историй разные разности, прививая их черенки к ветвям собственных произведений, отыскивая в стародавних символах новое содержание. Вдобавок, в последние несколько десятилетий они намеренно пересказывали старые сказки на множество новых ладов, придавая им новые обличья – восхитительные и мрачные, грустные и жестокие, милые и язвительные, прокладывая в темных лесах фантастической литературы новые тропы. В этой антологии собрана захватывающая коллекция лучших современных пересказов и переосмыслений волшебных сказок, созданных авторами многих бестселлеров и лауреатами множества премий, известными рассказчиками и восхитительными новыми талантами. Взгляните же на новые волшебные царства, последовав за нами – за темные леса…

---

– Вот, куколка, возьми – попей, покушай, да горе мое послушай.

Встрепенулась куколка, ожила и проворно расправилась с угощением. Тогда говорит ей Василиса:

– Нужно мне, куколка, за день двор да конюшню вычистить, избу вымести, очистить от чернушки четверть мерки зерна, да состряпать ужин. Посоветуй, куколка, что мне делать?

– Конечно же, ужин стряпать, остальное – моя забота.

Вскочила куколка на крыльцо, подняла руки к небу и уставилась на девочку нарисованными синими глазами.

– А вот что будет дальше, того тебе лучше не видеть. Много будешь знать – скоро состаришься.

Поклонилась ей Василиса и ушла в избу. И, стряпая бабушке ужин, даже не подумала выглянуть наружу и взглянуть на бурную деятельность куколки хоть одним глазком. Есть на свете такое, чего лучше не знать. Есть в мире мудрость, что не должна приходить слишком рано.

Пробираясь по лесу, ступа почти не причиняла кустам и деревьям вреда. Баба-яга знала лесные тропы да вдобавок заметала свой след помелом, чтобы никто не смог последовать за ней и без труда найти путь к черной избушке. Не всем – ох, не всем нравилось ее место в мироустройстве…

Она, Баба-яга – женщина, которой не сломить, не подчинить никому. Детей ей больше не рожать, перед желаниями мужчин больше не склоняться, она независима, свободна от всего мира и мирских требований. Мир, перестав дорожить ею, даровал ей свободу, неведомую ни девицам, ни матерям. Только такая старуха, как она, может жить сама по себе. Лечить людей, если сможет, а если нет – помогать им уйти в последний путь без лишних страданий и страха.

Лесным людям известно, как в случае надобности подать ей знак – зовом на помощь служит красная тряпица, привязанная к забору или к привратному столбу. Оставляют и приношения, чтоб не вручать старухе даров из рук в руки, рискуя подцепить старость, которую многие, похоже, полагают заразной. Для многих она – последняя надежда; ее слишком боятся, чтобы являться к ней по собственной воле, без крайней нужды, и зачастую с этим тянут слишком долго. А после скорбящие о покойных считают причиной их смерти вовсе не собственное бездействие, а злую волю старой карги, жадной до чужой жизни, питающей себя чужими живыми соками. Бессмертная, она для них чужда и непонятна, вот они и думают, что ее вечная жизнь вскормлена на их жизнях.

Когда же ей удается спасти чью-либо жизнь, страх не проходит. Людская благодарность становится странным загнанным зверем, попавшимся в капкан мелочных тревог – мыслей о том, будто (как это ни неразумно) цена ее помощи слишком высока. Раз за разом она твердит себе, что ей пора бы привыкнуть, приучиться к причиняемой всем этим душевной боли. Но вот – не выходит привыкнуть, и, похоже, не выйдет никогда. Вдобавок, страшно подумать, в кого она может превратиться, сделавшись бесчувственной. Боль хотя бы дает понять, что она все еще хоть немного, да человек – пусть не обычный смертный, но и не холодный, как камень. Порой это служит утешением.

Сегодня она спасла жизнь ребенка и помогла уйти в последний путь старухе – и все это в одном и том же доме. Девочка хворала горячкой, легко исцеляемой травяным отваром. Отвара, оставленного Бабой-ягой ее матери, хватит еще на два дня. А свекровь хозяйки тихо лежала в темном углу, ожидая, когда смежит веки в последний раз и погрузится в вечную тьму. Помогать ей Ягу не просили, словно старуха не стоила ни хлопот, ни приношений зловещей лесной бабе.

Присев на край узкого тюфячка, Баба-яга взмахом руки отогнала сунувшуюся следом за ней молодую хозяйку. Нос сам собой сморщился от затхлой вони старухина тела. Хворую не мыли давным-давно, а сегодня (а то и вчера) она, к тому же, обгадилась…

Баба-яга оглянулась, устремив взгляд на молодую хозяйку.

– Надеюсь, когда придет время, твоя дочь обойдется с тобой точно так же, – презрительно прошипела она. – Надеюсь, в твой смертный час она отплатит тебе той же монетой и отнесется к тебе с тем же почтением.

Молодка шарахнулась прочь и вжалась в дальнюю стену в надежде, что проклятие Яги каким-то образом стечет с кожи, не успев впитаться в поры.

Баба-яга взяла старуху за руку. В глазах ее, блеснувших во мраке комнаты, еще брезжили последние искорки жизни, и она с благодарностью – и в кои-то веки без боязни – улыбнулась зловещей бабе.

– Благословенна будь, Баба-яга. Сделай милость, помоги мне уйти.

Бессмертная баба кивнула, вынула из складок выцветшего платья фляжку и поднесла ее к губам старухи. Та жадно припала к горлышку. Глоток, другой – и голова старухи упала на изголовье, а с губ ее слетел последний вздох.

«А кто же поможет уйти мне? – подумалось Бабе-яге. – Кто сделает для меня то же самое?»

Конечно, она была бессмертна, но от этого отсутствие ответа не становилось хоть чуточку менее горьким.

Закрыв покойной глаза, Баба-яга поднялась и бросила последний взгляд на ее невестку.

– Похорони ее, как подобает. Ослушаешься меня – я о том проведаю.

Почти не слыша скрипа ступы, Баба-яга отправилась восвояси, да так глубоко задумалась, что забыла замести за собой след.

К вечеру того же дня воротился домой сын старухи. Провел он в отлучке, далеко в лесу, почти месяц, а когда уходил, мать была жива-здоровехонька. Простуда от летнего холодка настигла ее нежданно, а небрежение невестки усугубило хворь. Утрата потрясла хозяина до глубины души.

А жена его, страшась проклятия Бабы-яги и зная за собою вину, так и ищет, на кого бы свалить собственный грех. Как ей остановить карающую десницу мужа? Как отвести от себя мужнин гнев, коли дознается он, что к смерти матери приложила руку она?

– Это все – злодейка Баба-яга. Это Костяная Нога явилась и забрала ее.

Ни о болезни дочери, ни о том, что Баба-яга спасла девочке жизнь, она не сказала ни слова. Пусть уж лучше муж думает, что злая баба забрала жизнь его матери со зла, чтобы продлить свою собственную. Так муж ее и просидел ночь напролет с пустыми глазами у смертного ложа покойной.

Наутро похоронил хозяин ту, что подарила ему жизнь, и, бросив на могилу последнюю лопату земли, заметил след – сломанные ветки и смятую траву на пути ступы Бабы-яги. Ни слова не сказав жене, выдернул он топор из колоды у поленницы за домом и отправился в путь.

Утомленная трудами на кухне да испившая хмельного меду, который ей позволила отведать бабка, уснула Василиса так крепко, что и не почувствовала, как длинные пальцы Бабы-яги скользнули к ней под подушку и нащупали деревянную куколку. Не слышала она и того, как старуха, шаркая ногами по полу, вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь. Спит девочка, спит в блаженном неведении…

А Баба-яга опустилась в кресло у очага, поставила на стол перед собою куколку и приготовилась поглядеть, что же игрушка будет делать. Поначалу глядеть было не на что: куколка не подавала никаких признаков жизни, однако уж больно что-то в этой куколке напоминало лесного зверька, притворившегося камнем или пеньком при виде хищника. Тогда бросила Баба-яга на колени куколке несколько хлебных крошек, а рядом наперсток хмельного меда поставила. Тут-то глаза куколки и заблестели из-под золотых волос – огромные, синие, как у самой Бабы-яги, а полные губы, если внимательно приглядеться, начали мало-помалу недовольно надуваться.

Баба-яга так и подалась вперед. Нет, она не ошиблась!

– Вот, куколка моя, возьми – попей, покушай, да горе мое послушай. Дочка моя сбежала из дому с негожим парнем, и с тех пор я ее не видела.

– Ох, матушка!

Вскочила куколка да топнул крохотной ножкой так, что наперсток с медом едва не опрокинула.

Баба-яга откинулась на спинку кресла и покачала головой.

– Ага! Так я и знала. Ну и хитра же ты, Шура, ровно лиса. Даже и смерть тебя не берет, как всем на свете положено.

– Жизнью это тоже не назовешь.

– Как же это тебя угораздило, доченька?

– За то, что бросила тебя одну, наказана я тем, что должна присматривать за дочерью, пока есть у нее во мне нужда. Вот в этаком-то нелепом обличье. Представь мое удивление, когда я умерла и ожила в таком виде. Надеялась на царство небесное или хоть на чистилище, и вот что получила… – тяжело опустившись на столик, Шура надолго припала к наперстку с медом. – Другая могла бы подумать, что тут не обошлось без тебя.

– А кто сказал тебе, что обошлось?

Провела Баба-яга пальцем вдоль золотой пряди, и на миг увидела перед собой ту маленькую девочку, какой была когда-то Шура. Своевольную, себялюбивую капризницу. Бросившую хворую мать на пороге смерти, сбежавшую из дому с каким-то парнем.

– Ее отцом был он? Тот, с кем ты сбежала?

– Конечно, нет, матушка. Неужто ты думаешь, будто за такого стоит держаться? – вздохнула Шура. – Отца Василисы ты бы одобрила. Был он богатым купцом, мягким и нежным… И сейчас остается таким же, если Людмила заботится о нем, как подобает.

Вздохнула украдкой Баба-яга, опустила голову…