Андрей Шарый - Балканы: окраины империй

• Название: Балканы: окраины империй
• Автор: Андрей Шарый
• Жанр: Прочая научная литература
• ISBN: 978-5-389-15973-0

Балканы всегда были и остаются непонятным для европейского ума мифологическим пространством. Здесь зарождалась античная цивилизация, в Средневековье возникали и гибли греко-славянские княжества и царства, Византия тысячу лет стояла на страже Европы, пока ее не поглотила османская лавина. Идея объединения южных славян веками боролась здесь, на окраинах великих империй, с концепциями самостоятельного государственного развития каждого народа. На Балканах сошлись главные цивилизационные швы и разломы Старого Света: западные и восточный христианские обряды противостояли исламскому и пытались сосуществовать с ним; славянский мир искал взаимопонимания с тюркским, романским, германским, албанским, венгерским. Россия в течение трех веков отстаивала на Балканах собственные интересы. В своей новой книге Андрей Шарый – известный писатель и журналист – пишет о старых и молодых балканских государствах, связанных друг с другом общей исторической судьбой, тесным сотрудничеством и многовековым опытом сосуществования, но и разделенных, разорванных вечными междоусобными противоречиями. Издание прекрасно проиллюстрировано – репродукции картин, рисунки, открытки и фотографии дают возможность увидеть Балканы, их жителей, быт, героев и антигероев глазами современников. Рубрики “Дети Балкан” и “Балканские истории” дополняют основной текст малоизвестной информацией, а эпиграфы к главам без преувеличения можно назвать краткой энциклопедией мировой литературы о Балканах.

---

ДЕТИ БАЛКАН

ЮЛИЯ ВРЕВСКАЯ

сестра милосердия и русская роза

“Юлия Вревская”. Плакат художественного фильма СССР – Болгария, 1977. © Мосфильм/FOTODOM.RU

Юлия Вревская, дочь польского дворянина Петра Варпаховского, генерала, участника Бородинского сражения и полтавского землевладельца, пробыла на Балканах всего несколько последних месяцев своей жизни, но в Болгарии считается культовой гуманитарной фигурой. Совсем юной девушкой, выпускницей Смольного института Юлию Варпаховскую выдали замуж за незаконнорожденного сына князя Александра Куракина, барона и генерал-лейтенанта Ипполита Вревского. Этот суровый покоритель Кавказа, 20 лет проведший в завоевательных походах вдали от родного Петербурга, был одним из немногих офицеров, с которыми поэт-поручик Михаил Лермонтов (ровесники, они учились вместе и оба участвовали в сражении на реке Валерик) “не позволял себе разговаривать в тоне насмешки”. К моменту знакомства со своей суженой 44-летний Ипполит Вревский был отцом троих детей “от неизвестной девицы”, официально именовавшихся его воспитанниками. Любопытно, что много позже, в 1872 году, один из внебрачных сыновей Вревского, Николай, женился на старшей сестре Юлии. Баронесса Вревская пробыла замужем всего только год: летом 1858-го ее супруг, командующий войсками Лезгинской кордонной линии, был смертельно ранен черкесской пулей. Юная вдова переехала в столицу и была приглашена ко двору. В свите императрицы Вревская объездила многие страны Европы, побывала на Ближнем Востоке, свела знакомство с международно знаменитыми и интересными людьми. Имела безупречную высокоморальную репутацию, но в начале 1870-х годов попала в опалу и покинула Петербург. Среди друзей и корреспондентов Вревской были Иван Тургенев, Дмитрий Григорович, Иван Айвазовский. В 1877 году, после начала русско-турецкой войны, баронесса продала имение Мишково в Орловской губернии и на вырученные средства снарядила санитарный отряд. Вместе с десятью дамами высшего света она, окончив медицинские курсы, отправилась на Балканы сестрой милосердия. Ухаживала за ранеными в госпиталях русской Дунайской армии в Яссах и под Плевной (теперь Плевен), затем под селом Бяла (Русенская область современной Болгарии). Мне встречалась информация о том, что одной из причин, побудивших баронессу отправиться на войну, была ее связь с русским дворянином-волонтером, учителем Александром Раменским (убит осенью 1877-го), но не все историки этой версии доверяют. В начале 1878 года Вревская заразилась сыпным тифом и 5 февраля скончалась, уже после окончания боевых действий. Ее похоронили в Бяле в платье сестры милосердия. Тургенев откликнулся на эту смерть стихотворением в прозе, Виктор Гюго посвятил баронессе эпитафию “Русская роза, погибшая на болгарской земле”. В 1977 году, к столетию освобождения страны, режиссер Никола Корабов снял биографический фильм “Юлия Вревская” с Людмилой Савельевой в заглавной роли. Согласно сценарию кинодрамы, расположения Вревской добивался сам главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич, однако баронесса предпочла ему другого Николая, искреннего болгарского студента-ополченца. В городке Бяла есть больница имени Юлии Вревской и белокаменный памятник благородной сестре милосердия.

Национальные костюмы Болгарии. Открытка. До 1945 года

Отсюда и монументальная линейка. На многих болгарских площадях подняты конные статуи хана Аспаруха и хана Крума, они символизируют истоки здешнего былинного эпоса. Скульптуры царя Симеона, на троне или с посохом, обозначают золотой век старославянской культуры и средневекового военно-политического расцвета, ту краткую пору начала X столетия, когда Болгарии было по силам тягаться и с Византией. Потом – герои Асени, в их честь в Велико-Тырнове поставлен на рукоять и фаллической ракетой направлен в небо огроменный меч, к которому скачут четыре всадника на вздыбленных жеребцах. Свой царственный всадник есть в Варне – это Калоян, вошедший в историю под именем Грекобойцы. В Болгарии ему отдают должное за усилия по “консолидации государственности”, но византийские хронисты писали об этом беспощадном правителе, имевшем обыкновение закапывать пленных живыми в землю, с ужасом. После Асеней следует многовековая пауза, вызванная трагедией чужеземного плена, и вот они, храмы мучеников – некрополи южнославянских гайдуков, героев антиосманского сопротивления, разночинцев, что стали святителями новоболгарской борьбы. Свободе в высокодуховном или матери-Болгарии в высокопатриотическом смысле посвящены пафосные монументы и павильоны в Софии, Русе, Пловдиве, других болгарских городах и местечках, почти повсюду с бронзовыми львами.

Царь Фердинанд I провозглашает государственную независимость Болгарии. Фото. 1908 год

Торжественные аккорды исторической оды независимости – монумент русскому царю-освободителю Александру II в центре Софии (работы итальянского скульптора) и каменная башня на перевале Шипка (опять же с бронзовыми львами), прославляющие новоболгарскую государственность под попечительством империи Романовых. Подобных, больших и малых, памятников признательности русским за все хорошее на территории Болгарии поставлено немало. В середине XIX века российское общество было охвачено сочувствием к южным славянам. В 1860 году Иван Тургенев опубликовал роман “Накануне”, главный герой которого, болгарский студент Московского университета Дмитрий Инсаров, не мыслит для себя счастья, если несчастлива его родина: “В моем Отечестве не найдется горстки земли, которая не была бы пропитана кровью героев”. Инсаровскую страсть освободить Болгарию Тургенев сочетает с ожиданием российских общественных реформ и избавления от крепостной зависимости. Другое дело, что Инсаров не победил, а умер от чахотки, так и не увидев родину, а его русская возлюбленная, типичная тургеневская девушка, отправилась за Дунай в одиночестве, где стала конечно же сестрой милосердия на проигранной ее Отечеством войне. Критика зло шутила над писателем: “За этим ‘Накануне’ не наступит завтра”, Тургенев даже подумывал об “отставке из литературы”, но утешился и написал “Отцов и детей”. Ожидание счастья обернулось в романе “Накануне” трагизмом одиночества, и это горестным образом перекликалось с драмой болгарской повстанческой борьбы. Русский император снова и снова посылал полки на Балканы, студенты и гимназисты записывались в армию добровольцами, чтобы погибнуть за тридевять земель, дамы вышивали для ополчения шелковые знамена, журналисты публиковали пламенные тексты, поэты сочиняли прочувственные строфы. Вот фрагмент стихотворения Якова Полонского “Болгарка”:

Памятник царю-освободителю Александру II в Софии. Фото. До 1918 года. Государственное агентство “Архивы”, София

Без песен и слез, в духоте городской,
Роптать и молиться не смея,
Живу я в гареме, продажной рабой
У жен мусульманского бея.
<…>
Приди же, спаситель! – бери города,
Где слышится крик муэдзина,
И пусть в их дыму я задохнусь тогда
В надежде на Божьего Сына!..

Спаситель в итоге пришел и взял города; стихли, как и хотел поэт, крики муэдзина. Сентимент в жизни кое-что значит, но национальные интересы определяются все же прагматическими соображениями политики. Это понимали, конечно, не только многие болгары, но и, с самого начала, трезвомыслящие романовские царедворцы. “Освобождение христиан из-под ига – химера. Болгары живут зажиточнее и счастливее, чем русские крестьяне; их задушевное желание – чтобы освободители по возможности скорее покинули страну”, – писал о кампании 1877–1878 годов русский генерал Эдуард Тотлебен. В начале следующего века на румынском и салоникском фронтах Первой мировой болгарские солдаты, иногда плечом к плечу с “историческими соперниками” османами, сражались против “исторических союзников”, а у черноморского побережья и в низовьях Дуная болгарские катера успешно ставили минные заграждения против русских кораблей. Это расстраивало, например, главного классика болгарской литературы Ивана Вазова, автора образцового национально-освободительного романа “Под игом”. В 1876 году в стихотворении “Россия”, превращенном потом социалистической пропагандой в мантру русско-болгарской дружбы, Вазов с молодым задором из румынской эмиграции призывал освободителей прийти на землю своей страдающей родины:

По всей Болгарии сейчас
Одно лишь слово есть у нас,
И стон один, и клич: Россия! [9]

Иван Вазов. Фото. Начало XX века. Государственное агентство “Архивы”, София

Ровно через 40 лет, в 1916-м, Вазов сочинил другое произведение, “К русскому солдату”, совершенно противоположного настроения, ставшее итогом философского переосмысления отношения к братьям с севера, на сей раз появившимся на границах Болгарии, “чтобы нас опутать игом новым”. Вазов и хотел бы обнять русского, да это выше его болгарских сил, потому что в солдатском взоре поэт увидел теперь не любовь, а ярость.