Кристоффер Карлссон - Смерть перед Рождеством

• Название: Смерть перед Рождеством
• Автор: Кристоффер Карлссон
• Жанр: Триллер
• ISBN: 978-5-04-098599-9

«Несмотря на свою молодость, Карлссону удалость создать роман, читающийся запоем и прекрасно написанный. В нем есть что-то и от Стига Ларссона, и от Йенса Лапидуса, и от Ю Несбё – но гораздо больше от самого Кристоффера Карлссона». Лейф Г.В. Перссон «Отлично написанный роман, дающий второе дыхание жанру нуар». The Spectator «Роман Карлссона сочетает в себе хороший, крепкий сюжет и мощное его изложение». The Times «Нервный, тревожащий и очень умный детектив». Dagens Nyheter Для любителей скандинавского нуара в духе Стига Ларссона и Ю Несбё! Кристоффер Карлссон – талантливый ученый-специалист в области психологии преступности. В 26 лет он стал доктором наук в области криминологии. И при этом – автор популярнейших детективов, которые читают более чем в 20 странах мира. Стокгольм перед Рождеством. Предчувствие праздника. Оживление в магазинах. Улыбки прохожих. Улицы засыпаны легким снежком, искрящимся в свете множества разноцветных фонариков. А на нем… мертвое тело Томаса Хебера, известного ученого-социолога. И в спине у него – глубокая ножевая рана. Над ним стоит офицер полиции Лео Юнкер. Он уже выяснил, что убийство произошло не с целью ограбления, и теперь со всей безысходностью предчувствует долгое и, скорее всего, безуспешное расследование. Вот такое «веселое» выдалось Рождество…

---

1599, респондент Хебера. Это он появился там первый и ждал социолога за зеленым мусорным контейнером. Потом пришел Хебер, огляделся. И только после этого от погруженного в сумрак переулка отделилась тень третьего, который всадил в Хебера нож.

Что же получается, 1599 заманил социолога в ловушку? Возможно. Сколько же времени прошло между появлением во внутреннем дворе Хебера и убийством? Секунда? Минута? Успел ли социолог перекинуться с 1599 хотя бы парой фраз? Возможно… хотя, по всей видимости, нет. И зачем 1599 позвонил в полицию, если, конечно, это был он? Почему Хебер так нервничал, что он такое услышал? Кто проник потом в его квартиру и оставил столь примечательные следы? Наконец, когда это произошло, до убийства или после?

Каждый из этих вопросов подобен лабиринту. По мере приближения к предполагаемому ответу число версий множится, и мне приходится начинать сначала. Мне нужно переговорить с Бирком, он куда лучший аналитик.

Я посылаю на печать список респондентов и дневник, и то и другое в двух экземплярах. Пока принтер выплевывает бумаги, еще раз вглядываюсь в столбики чисел и аббревиатур. Беру 1599 в кружок.

* * *

Уже перед самым открытием Оскар Сведенхаг понял: что-то не так. Он вошел в кафе «Каиро» через служебный вход, зажег тусклые светильники на потолке и, петляя между столиками, приблизился к барной стойке. Поставил рюкзак на пол, насвистывая, отложил ключи в сторону. Подготовил кофемашину, проверил запас продуктов на день.

Только за несколько минут до открытия Оскар почувствовал, что по залу гуляет сквозняк. Дверь на улицу для посетителей оказалась незапертой. Ручка висела, как будто замок взломали.

Он оглянулся на барную стойку – и там определенно что-то было не так. Но что? Оскар понял это, взглянув на ящик для ножей с выступающей черной рукояткой. Одного ножа не было на месте.

Потом обнаружилось, что из кассы пропали деньги.

Звонить в полицию – вот первое, что пришло бы в голову любому на его месте. Только не Оскару Сведенхагу, предпочитавшему воздерживаться от скоропалительных поступков.

Но насвистывать он перестал.

* * *

Келе Вальдец сидит в своей комнате, склонившись над столом, и читает текст. Темные кудри падают на лицо. На нем черная куртка и такие же черные джинсы, как будто торжества по случаю Дня святой Лючии включают похороны.

Последнее, впрочем, вполне уместно. Я прокашливаюсь – он поднимает глаза. В первую секунду его взгляд шокирует меня.

– Доброе утро, – произносит Келе, снимая очки в черной оправе. – Чем могу служить?

– Я из полиции.

– Из полиции? – переспрашивает Вальдец, поднимая одну бровь, так что на лбу образуется морщина. – И в чем же дело?

* * *

Известие о смерти коллеги он воспринял как и следовало ожидать. Голос Келе звучит механически пусто и глухо, как у человека, пережившего серьезное душевное потрясение. Келе Вальдец подтвердил, что вчера они с Хебером прогуливались в окрестностях университета.

– Как он выглядел во время прогулки? Ничего подозрительного не заметили?

– Я… я не знаю… Пожалуй, да. Он выглядел каким-то… обеспокоенным, что ли. Нервным, если вы меня понимаете.

– Кажется, понимаю. – Я киваю. – И все-таки…

– Отвечал как-то уж очень односложно… Как будто мыслями был совсем в другом месте. Я так и не понял, с чем это было связано. Возможно, с работой.

– Вы его об этом не спросили?

– Нет. А что, должен был?

В его глазах блеснула надежда, как будто отрицательный ответ с моей стороны облегчил бы его ношу. Последнее крайне редко происходит на полицейских допросах, преследующих совсем другие цели.

– Нет, – отвечаю я тем не менее, – я так не думаю. Не показалось ли вам, что Томасу Хеберу угрожает опасность?

– То, что ему угрожала опасность, чувствовал не только я. – Келе кивает. – Особенно после бойни на Утёйе. Тогда Томас только закончил свою диссертацию – и сразу оказался в центре внимания, в том числе экстремистов. Журналисты брали у него интервью, он участвовал в дебатах на телевидении. Он стал, так сказать, публичной персоной, а значит, опасен. «Правые» знали его еще со времен AFA, если вы в курсе.

– Я в курсе. Но из того, что я знаю, не совсем понятно, как все могло зайти так далеко… Я имею в виду убийство.

– Я и не говорю, что они его убили. Вы спрашиваете, не угрожала ли Томасу опасность.

– И все-таки, как вы считаете, эти группировки могли пойти на убийство?

– «Правые», вы имеете в виду?

– Да, именно.

Келе складывает руки на груди. Его голос звучит все так же механически, но взгляд оживает, в глазах появляется блеск.

– Нет, я так не думаю. Но вам следует расспросить об этом кого-нибудь другого. Я слишком плохо их знаю.

Я выкладываю на стол LOGG-документ, протягиваю ему.

– Вот что я нашел в его компьютере. Взгляните, особенно на последнюю фразу. Я затрудняюсь ее истолковать.

Келе просматривает первую страницу, поднимает глаза.

– Какое вы имели право это читать? У вас есть разрешение на взлом его компьютера?

– Когда человек умирает такой смертью, как Хебер, рано или поздно у нас появляется разрешение на все, что нам нужно.

– Эти заметки касаются его полевых исследований, это дневник ученого. Можете предъявить мне письменное разрешение?

– Я предъявлю его вам в самое ближайшее время, не волнуйтесь. Но для начала взгляните на последнюю страницу.

Келе нехотя пролистывает документ, читает запись от 12 декабря.

– Этот пятнадцать девяносто девять, должно быть, один из его респондентов, – замечает он, осторожно касаясь бумаги кончиком пальца.

– Похоже, он не просто респондент. И эта запись отличается от остальных, уж слишком эмоциональна.

Келе поднимает на меня глаза.

– Я понятия не имею, что бы это значило. – Он откладывает документ, выглядит расстроенным. – Это личный дневник, у меня нет никакого желания читать его. У вас есть копии?

– Нет, – отвечаю я.

* * *

Счастливой Лючии.

В лифте, поднимаясь к себе в «убойный отдел», я читаю эсэмэску от Грима.

Пишу ответ:

Не думал, что они оставили тебе мобильник.

Новое сообщение поступает тут же, как будто Грим с мобильником в руке только и ждет от меня весточки. Возможно, так оно и есть: таким, как он, заниматься в клинике Святого Георгия особенно нечем.

Они не оставили, – пишет он. – Я его выкрал.

Смеюсь про себя. Потом звоню в психиатрическое отделение больницы Святого Георгия и советую им как следует просмотреть личные вещи пациента из двадцать второй палаты.

– И еще одно, – добавляю я под конец. – Ничего не буду иметь против того, чтобы пациент знал, кто именно на него настучал.

* * *

В одной из многочисленных комнат для совещаний сидят Бирк, Олауссон и Мауритцон. Последняя – с чашкой дымящегося кофе, который как будто только и не дает ей провалиться в сон.

– У меня двое внуков, – говорит она, – одному два года, другому пять. Когда дочь не справляется, я беру их себе. Их привезут утром, а я ведь почти не спала.

– Мне жаль тебя, – прикрыв глаза, вздыхает Олауссон.

Прокурор Ральф Олауссон нескладный и долговязый. Когда он вздыхает, в носу у него что-то свистит. Он ходит в мятом костюме. Стоит Олауссону ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу, как под рубахой мелькает красный рубец – край здоровенного шрама на груди.

– Когда подойдут остальные? – спрашиваю я.

– Какие остальные?

– Это что, вся наша команда? Нас должно быть больше как минимум на порядок.

– Пока все, что есть, – меланхолично замечает Олауссон.

– Но ты ведь набираешь людей? Мы не можем вести расследование втроем.

Ральф пожимает плечами. Потом переводит взгляд на свои руки, как будто на текущий момент они для него – самое интересное, что есть в этой комнате.

– Ну… думаю, начнем.

* * *

За полчаса мы прошлись по всему, что известно о смерти Томаса Хебера. Показания других свидетелей подтвердили то, что рассказал мне мальчик Йон Тюрелль. Сначала во дворе появился Томас Хебер, потом еще один человек, предположительно убийца. Последний удалился с места преступления раньше, чем третий, который прятался за мусорным контейнером. Когда же этот третий появился во дворе – неизвестно, потому что этого никто не видел.

Таксист, остановившийся на противоположной стороне Дёбельнсгатан, видел, как два человека выходили с заднего двора, но не вместе. Судя по его показаниям, оба покинули место преступления почти сразу после того, как было совершено убийство. В одной из квартир с окнами на Дёбельнсгатан страдающая бессонницей дама шестидесяти семи лет поливала цветы. Она видела то же, что и таксист. При этом ни она, ни он не смогли дать более детального описания произошедшему, чем это сделал Йон Тюрелль.

– Ему шесть лет, – задумчиво повторяет Бирк. – Нашему главному свидетелю шесть лет.