Вадим Демчог - Феномен игры

• Название: Феномен игры
• Автор: Вадим Демчог
• Жанр: Биографии
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-905714-68-9

Что значит «Актер на сцене – просветленное существо»? Что такое TORUS и Культура игры? Что такое поколение Multiple personality? Какова природа Театра Реальности? Феномен игры как фундаментальная основа Вселенной. Командный проект Вадима Демчог и театра «Арлекиниада». Откровенно, жестко и тотально правдиво обо всем, что происходило на территории закрытого эксперимента «Мастерская Вадима Демчог» в течение пяти лет. Как родилась «Школа игры»? Как возникли спектакли «Арлекиниада», «Закрой глаза и смотри» и «Козья морда»? Что произошло с участниками эксперимента за этот период? Закрытая лаборатория как тотальный «Театр жестокости»! «Сквозь игры – за пределы игр!»

---

Роль не получается. Не рождается. Чувствую насилие над собой. Спотыкаюсь о себя. И вдруг Станислав Митин, наш второй педагог, режиссер этого спектакля, произносит удивительную фразу: «Представь, что играешь не ты, а Чаплин. Не ты, а великий Чаплин». И в этот момент я что-то вспомнил (спасибо учитель). Что-то самое главное.

С этого момента я стал играть великого Чаплина, который играет начальника местной жандармерии. И всё в одно мгновение преобразилось. Я исчез, и появился Кадыркул в исполнении великого Чарли. Смешной и страшный одновременно. Юмор, смысл, энергия создали потоковые состояния, и персонаж полетел. Позже эти состояния я буду находить во многих своих работах, формулируя этот эффект как: «Персонаж нашел себя. Я больше ему не нужен». Но ключ прост – это не ты играешь, но Творческий принцип Вселенной, в какой бы форме он для тебя ни проявился – Чаплин, Барро, Чешляк, Арто, Протей, Шива, Фавн…

По окончании студии Корогодского, на экспериментальной сцене «Пятого этажа» в Ленинградском ТЮЗе, с режиссером Иваном Стависким мы начинаем работу по пьесе Мишеля де Гельдерода «Эскориал». И вот он – мой первый прыжок в т. н. «ужас перевоплощения», бурлящие воды которого просто сворачивают мне шею. Моего персонажа зовут Фолиаль. Это шут до мозга костей, очень крутой мастер своего дела. По сюжету влюблен в королеву, которую отравил сгорающий в огне ревности король. Шут очень подавлен. Оплакивая возлюбленную, он выбит из потока своего мастерства. И вот король уже сажает шута на трон и требует от него игры, манифестируя т. н. «принцип жестокости» театрального искусства. В общем, в моей семейной жизни начинаются проблемы, я веду себя крайне бесконтрольно, крою матом свою милую супругу, благо что не бью, в стены летят тарелки с супом, и я сам не могу понять, что (или кто), в моменты внезапно выстреливающего из меня гнева и других (не менее огненных) эмоций, мной играет. Чуть позже я запишу в своем дневнике, который веду на протяжении многих лет: «Есть очень тонкая взаимосвязь между артистом и играемой им ролью. Иногда жажда предельности размывает границы. И персонаж пьесы внезапно обнаруживает себя за рамками сцены – на территории жизни». Но подробнее об этом в свое время.

Не без кокетства вспоминая этот период и не желая также показаться чрезмерно романтичным в этой своей невротичности, я сознательно не буду углубляться в более подробное описание всего того ужаса (что в полной мере вынесла моя первая жена, Юлия), но чтобы понять всю глубину растерянности и напуганности, достаточно будет сказать, что в финале эпопеи под названием «Эскориал», мой первый брак будет разрушен, я же уйду из профессии на 10 лет.

Сижу дома, занимаюсь рекламой для всех радиостанций Питера вместе взятых. На дворе начало 90-х. Во всю мощь малинового беспредела бушуют последствия перестройки. Театр (как явление) в узком отверстии, что находится в нижней части позвоночника со спины, и выбираться оттуда не собирается. По большей части я живу тем, что перегоняю машины из Германии. Выезжаю на заработки в Норвегию и Швецию, где мою большие грязные ангары, крою рубероидом крыши, заливаю бетоном полы, в общем, выполняю неквалифицированную и самую грязную работу. За это хорошо (в смысле сносно) платят. И за пару месяцев работы там можно хорошо жить год, а то и полтора, здесь. Время от времени сижу перед чистым листом бумаги, тщетно пытаясь справиться с душераздирающей игрой подсознания, что прорывается неконтролируемыми всполохами во сне и мощными пугающими выводами в бодрствующем состоянии. Большую часть времени провожу в одиночестве, не справляю дни рождения, не праздную встречи нового года. Всё кажется бессмысленным и не достойным внимания.

И именно сейчас должно произойти что-то эпохальное, скажет кто-то из вас и не ошибется. Сцена тотально расчищена для выхода одного из главных персонажей моей творческой палитры. И вот, разрабатывая идею для радио-шоу (с радио «Европа Plus» поступает заявка на развлекательное шоу) с обратной стороны экрана компьютера мне внезапно постучали. Галлюцинация? Назовем этот эффект метафорой.

Я, естественно, отозвался, и возник диалог. Он (или оно) стало представляться разными именами, и так возникла интрига, что тотально поглотила меня. Один за другим я стал накликивать диалоги, и так возник основной концепт – «Прямая трансляция из сумасшедшего дома», где один трогательный безумец каждый день просыпается в роли какой-либо исторической личности, гения или злодея, мужчины или женщины, иногда даже явления (Постмодернизм, Русский мат, Число Пи, Кот Шредингера, Золотое сечение, Любовь, Смерть и пр.). Как будто кто-то открыл шланг, и из него мощной струей стали выстреливать персонажи, и хорошо если бы вставали в очередь, так нет, всей толпой на один лист. Честно скажу, мне не хватало рук, чтобы записывать их истории и диалоги. И так, в моем допотопном компьютере, самой первой версии, уже накапливается штук пятьдесят жизней, и все рвутся на обложку, перекрикивая друг друга. Но проект нигде не берут, крутят пальцем у виска, говоря: «Это чистый диагноз, и вряд ли будет продаваться». Я обхожу c этой коллекцией (и кто-то из вас уже узнал в ней идею «Franky-show») все радиостанции Санкт-Петербурга, и везде слышу один и тот же приговор – не формат. Когда же список радиостанций будет исчерпан, я, забив творческий зуд транквилизаторами (хлордиазепоксидом, кажется) смирюсь, и забью всех своих несчастных деток в подземелье черного чемодана, и, более того, замурую в пыльном склепе мрачного подкроватья.

Далее начнется буддийская эпопея и тотальное очарование третьим персонажем из коллекции моих главных учителей, ламой Оле Нидалом и его прелестной женой Ханной, что в датском стиле бесстрашных викингов начнут распаковывать играющий перед моим взором мир, как украшение моей собственной творческой радости. Я бомбардирую их вопросами о природе художественного творчества и харизмы, о методах воздействия на аудиторию, о формах защиты внутренней многоликости и дара перевоплощения. И так, в веселых буддийских поездах, что уже рассекают Россию вдоль и поперек, начнут возникать первые наброски к Самоосвобождающейся игре. Чуть позднее я определю этот текст как карту всей своей последующей жизни. И сегодня время от времени, гадая ради шутки на этом тексте и натыкаясь на те или иные формулировки, я действительно могу провозгласить – что в книге этой была описана последовательность всех моих исканий.

Как восхитительно красиво ткется паутина сценарной работы. И оказавшись в силовом поле осознанности, всё происходящее само собой начинает занимать своё место, демонстрируя более чем сложный для понимания феномен – одновременности случающегося. И именно из него спустя несколько лет будет развернут тот самый стиль взаимоотражающейся и самоструктурирующейся командной спайки, каким известна сегодня шальная банда театра Арлекиниада.

В настоящее время я готов признать, что всё, произошедшее до настоящего момента, странным образом развивалось так, как я описал это тогда. И хотя, как я сказал ранее, в той книжке не был зафиксирован реальный опыт, она пульсирует шальным, дерзким, и чрезмерно агрессивным предвосхищением и интуицией. Тем не менее, игра эта создала в моём сознании мощные бифуркационные очаги, и от одного к другому я до сих пор двигаюсь, взбивая в пену задуманное много лет назад, в алхимическом смысле придавая им форму и закругленность.

Проматывая работу в Русской студии в Варшаве, а также страстный период увлечения идеями Ежи Гротовского (театр предельности) и Антонена Арто (театр жестокости), остановимся на спектакле «Оркестр», поставленном с командой Льва Эренбурга в «Небольшом драматическом». После возвращения в Россию он сыграет громадную роль в моей истории, а роль Маню, человечка, свихнувшегося на Театре, можно считать чуть ли не поворотной в моей судьбе. Помню, что референс этого персонажа я увидел на одной из остановок в Варшаве. Он толкал троллейбусы. Целыми днями стоял на остановке, и, когда троллейбус подъезжал, подскакивал к нему сзади и толкал, чтобы тот мог катиться дальше. Вероятно, он считал, что без этих его усилий троллейбусы ездить не будут. Я так и не узнал, как зовут этого сумасшедшего, и, войдя в контекст работы над «Оркестром», дал ему имя Маню. Этот персонаж прострачивал и собирал воедино весь спектакль, обрушивая на зрителя сокрушительные монологи о природе Творчества. В одной из сцен, заходящийся в экстазе больного воображения Маню вырывает себе глаза, и, забрызгав сцену кровью, перед тем как потерять сознание, восторженно восклицает на французском: «Вот что такое Театр!» Я очень любил эту сцену, как и начало второго акта, где Маню грезится явление исполинов от театра – Шекспир, Гомер, Софокл… и они беспощадно избивают растерявшегося перед необходимостью убить главную героиню пьесы Маню, заставляя его «толкать» историю дальше (да-да, как те самые троллейбусы).