Дэвид Шейфер - Пожиратели облаков

• Название: Пожиратели облаков
• Автор: Дэвид Шейфер
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-04-091347-3

Лейла Меджнун, заграничный представитель общественной организации. Лео Крэйн, только что вышвырнутый с работы воспитатель-алкоголик. Марк Деверо, преуспевающий тренер по личностному совершенствованию. Три абсолютно разных характера, которые объединяет глубокое сомнение в том, что они живут правильной жизнью. И то, что в поисках себя они разными путями вышли на тайную организацию, чьи неслыханные цифровые технологии способны полностью разрушить существующий порядок вещей…

---

Им с Аунг-Хла надо будет подыскать где-нибудь место под ночлег, сказала она себе той ночью. Поездка предстояла важная. В Мьо-Тхите жила одна женщина, с которой Лейле необходимо было встретиться.

Студенты-медики, которых она на сегодня определила как будущих стипендиатов, были все из сравнительно успешных бирманских семейств. Это были молодые женщины, способные продвигать себя, вполне основательные претендентки. Но Лейле хотелось найти и женщин, которые обычно такие возможности упускают. Быть может, из-за ее сестры Роксаны. Дело в том, что когда-то, когда Роксана была еще юна, кто-то попытался втереться на ее место, но нашлись люди, которые сказали Меджнунам: ваша дочь инвалид, но она еще и гений.

Женщину в Мьо-Тхите звали Ма Тхири – двадцативосьмилетняя сиделка с ножным протезом, своими силами создавшая клинику в деревушке посреди нищего, опасного региона заброшенной и отсталой страны. О пренатальном обслуживании в той клинике наглядно свидетельствовало заметное снижение детской смертности среди местного населения. Для Лейлы эта женщина смотрелась кандидатом, который мог бесспорно выиграть от трехлетнего обучения в американском медицинском колледже.

А жара-то, жара-то какая: для ночи просто невероятная. Верхние части рук так и липнут к грудной клетке; исключение только для мест, где мешает майка. В двухкомнатной квартире Лейлы был потолочный вентилятор, сейчас он работал. Но тарахтел, взволнованно сопел и вращался так идиотски неравномерно, что месил воздух фактически с нулевым эффектом. Когда Лейла сюда только что заехала, кровать стояла внизу по центру, под вентилятором, но ни одной ночи не удавалось заснуть с этим гадским спрутом, загребающим воздух своими лопастями, и свою кровать – сетчатое железное лежбище – Лейла отодвинула на три метра к окну. Но и при этом проклятущий спрут мешал спать, и тогда она разработала процедуру отхода ко сну, включающую (пошагово) выключение всего света, холодный моросящий душ и наконец обруб вентилятора.

Пластиковая головка душа, фыркая, пускала хилые прохладные струйки, которые щекотно стекали Лейле по ключицам и далее вниз по грудям, животу и бедрам, смывая липкую пленку испарины и желтоватый налет мелкой, как тальк, пыли, что скапливалась на коже (и когда успевала?). И так изо дня в день. На минуту-другую в темной душевой Лейла отрешалась от всех проблем, ощущая себя бездумно и блаженно, как жучок на листике. Думалось о Калифорнии, родине (приемной родине вообще-то). Она вовсю наяривала на велике, а ее братишка стоял во весь рост сзади, опершись ступнями о выступы оси. Или она шагала по настилу Редондо-Бич в своей любимой желтенькой ветровке, а ее крупная старшая сестра неумело катилась рядом на роликах.

Затем, выйдя из душа и осторожно ступая нагишом по темной комнате, Лейла вырубала вентилятор и птахой спархивала на свое продавленное ложе. Простыня натягивалась до груди и облекала, синевато-призрачная, словно лунный свет. В голове, понемногу оживая, начинали кружиться беспокойные мысли. Лейла же лишь вслушивалась в свое дыхание, взятое взаймы у воздуха, и лежала безмолвно: пускай себе блуждают. Хочешь заснуть апрельской ночью в Мандалае – лежи не шевелясь.

Аунг-Хла был возле ее дома в шесть утра, и они поехали. Все шло вполне себе благополучно, пока не уткнулись в длинный строй машин, застывший возле невесть откуда взявшегося блокпоста. Было перекрыто встречное движение. Лейла поглядела на Аунг-Хла: волнуется? Да вроде бы нет. И она села, набравшись терпения. Спустя полчаса с противоположной стороны показались два больших внедорожника. Когда они с ревом пронеслись мимо, караульщики разблокировали дорогу. До Мьо-Тхита добрались к часу дня. С самого прибытия это место показалось Лейле откровенно зловещим. Собаки здесь испуганно жались из страха перед камнями, которые в них никто не бросал. Двери на улицах закрывались, едва лишь стоило туда ступить. Продавец колы, подавая бутылочку, избегал смотреть Лейле в глаза. А в чайной на унылой главной площади она заметила, что Аунг-Хла приходится явно несладко (похоже, из-за того, что его здесь считают за прихвостня: ишь, катает иностранку).

Когда Лейла разыскала ту маленькую клинику, ей пришлось час дожидаться, пока у Ма Тхири появится время с ней присесть. Это раздражало, но куда денешься: женщина, безусловно, была занята со своими пациентами. Разумеется, это важнее, чем болтать с какой-то там иностранной богачкой, которой завтра уже и след простынет. Интересно, а сама она поступила бы не так, поменяйся они местами? Ведь понятно, за кого ее здесь принимают; более того, за кого она сама себя выдает: за богачку. Этот вопрос во всех его формах досаждал и мучил: какую все-таки роль играют здесь деньги? Безусловно, огромную. Быть бедным унизительно. Клиника была, прямо скажем, грязновата. По маленькой приемной вежливо просеменила пятнистая кошка. Н-да. Ох уж это извечное противопоставление «богач – бедняк». Сытый голодного не разумеет. Видимо, от этого и становятся марксистами?

Но опять же, есть нечто в этом духе жертвенности, приземленной жизни рядом со страждущими; нечто такое, что осеняет душу благодатью. Или это всего лишь романтизация нищеты? Бр-р-р, какое лицемерие. Исподволь насчет этих подавленных, обделенных бирманцев можно быть уверенной разве что в одном: глядя на них, ни за что, ни при каких условиях не хочется уподобляться им. И поступиться хотя бы частью того, что имеешь от жизни.

Разговор с Ма Тхири проходил в маленькой смотровой, стены которой были увешаны призывами вроде «Руки мой перед едой», а также агитпропом о совместном труде на общее дело (не иначе как по требованию партийного руководства) – дескать, только так можно искоренить невзгоды и негативные явления. Было и кое-что и из медицины: анатомические атласы и плакаты по самодиагностике, при виде которых какая-нибудь школьная медичка в Канзасе кинулась бы наутек.

Бирманский у Лейлы был примерно на таком же уровне, что и английский у Ма Тхири, и, должно быть, поэтому при разговоре произошло то, что бывает нечасто: вместе с языковыми сложностями они делились всеми нюансами своей работы и сопряженными с ней рисками. Во всех своих предыдущих собеседованиях Лейла неизменно имела дело с отчаянием конкурсанток, видя их жгучее, неприкрытое желание сделать что угодно, лишь бы ухватить тот призок, которым она перед ними маняще помахивала. Сейчас же до нее через какие-то десять минут дошло: вполне вероятно, что Ма Тхири никакой такой стипендии от нее и не хочет. И ощутив эту раздвоенность, Лейла со стороны услышала, как у нее самой от изумления дрогнул голос.

– Но почему? – спросила она. – Почему тебе за это не ухватиться? Подумай: ты же можешь потом сюда вернуться с обогащенными знаниями, опытом.

– Но если я потом сюда захотеть не вернуться?

Бессвязный, казалось бы, набор слов, но в конце его печальная улыбка, значение которой было вполне ясно. Как недавно Лейла, Ма Тхири сейчас размышляла над дилеммой богатства и бедности. Она хотела сказать, что опасается, как бы Запад не загубил ее для привычной жизни в здешних суровых условиях; для тягот, сносить которые суждено только ей, а не кому-то еще.

– Значит, ты просто должна настроиться на возвращение, – ответила на вопрос Лейла (точнее, она сказала «ты должна хорошо-хорошо решить вернуться» – это все, на что хватало ее словарного запаса; как по-бирмански «настроиться», Лейла не знала).

Хотя удивительным было уже то, чего сумела у себя достичь Ма Тхири – ее клиника, и разговор шел в основном об этом. Она рассказала, что создала ее из-за матери, которая умерла от… (слова Лейла не разобрала, а переспрашивать не решилась, но ухватила главное: трагедию можно было предотвратить, и от мысли об этом Ма Тхири все еще не находит себе покоя).

На клинику поступают деньги от одного христианского благотворительного фонда (платеж должен прийти и в этом году); скоро, возможно, приступит к работе еще одна медсестра. Ма Тхири вздохнула, а затем улыбнулась:

– Ты мне в этой медшколе, может, дашь еще и мужчину?

По всей видимости, она имела в виду мечтательного неумехудоктора из замшелого сериала про больницу; Лейла рассмеялась.

– Нет, – недолго думая определилась с решением Ма Тхири.

Слишком уж многим она нужна здесь. Из-за того что английский у нее был скудный, в ее рассуждениях слышалась толика бахвальства.

– Я здесь слишком важна, – сказала она. – Никто другой этого делать не умеет.

Оказалось, у нее на руках еще сестра и брат, а также больной отец.

– Да, и у меня тоже, – кивнула Лейла.

Хотя ни Дилан ни Росксана нигде и ничем ее не удерживали, а отец пребывал по-прежнему в добром здравии.

К тому времени как разговор у них подошел к концу, Лейла выжала из Ма Тхири обещание, что она все-таки еще раз подумает. Хотя было ясно, что решение этой женщиной принято и насчет «подумать» сказано просто из вежливости. Покидая клинику, Лейла чувствовала себя как сконфуженный Эд МакМахон[7], шлепающий обратно к своему фургону со здоровенной купюрой из картона.