Гай Стагг - Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу

• Название: Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу
• Автор: Гай Стагг
• Жанр: Религия
• ISBN: 978-5-04-098857-0

Эта книга – прекрасная возможность узнать о религии в современном мире не из пафосных проповедей, учебных пособий по религиоведению и официальных идеологических источников, а из первых рук, от самих верующих, из мест, которые называют культовыми и святыми. Привычная лондонская жизнь доводит молодого человека по имени Гай до нервного срыва, и он оказывается в шаге от самоубийства. В последний момент он все-таки берет себя в руки, решает бросить все и пешком пройти 5500 км по легендарному пути древних христианских миссионеров и паломников, чтобы исцелить свою душу. Его путь пролегает от Лондона через Ватикан, альпийские деревушки, Афон, Турцию, Египет и Сирию в Иерусалим. В пути он общается с монахами, священниками, паломниками, местными жителями, сомнительными типами и авантюристами и узнает о том, что сегодня происходит в мире на самом деле. Вдруг перед ним открывается мир, о котором Гай даже не подозревал. В результате получилось бесценное актуальное полевое исследование современной религиозной жизни как она есть.

---

Когда я миновал Сент-Круа, буря стихла, небо прояснилось, и словно из ниоткуда возник ландшафт. Внизу раскинулось Швейцарское плато, мозаика из темной земли и зеленой поросли; до него было метров шестьсот. В двух днях пути лежало Женевское озеро, там плоскогорье понижалось – но здесь до самого горизонта шахматной доской простирались пахотные угодья. И на меня вдруг нахлынула волна торжества: победа! Франция пройдена, я выиграл! Осталось девять стран!

Тропинка, вилявшая, как лисий хвост, бежала с перевала в сосновый бор. Землю пушистой ватой укрывал густой снег, и по нему можно было скользить, словно по горке. Вот я и скользил – и гасил разгон, хватаясь за ветки. Несколько раз я оступался и падал в подлесок, а на полпути к подножию едва не опрокинулся, потерял равновесие, и мне пришлось бежать, и даже если бы я очень хотел, я уже просто не мог остановиться – и я все бежал, и бежал, и бежал, пока не закончилась гора.

Церкви в Лозанне пробили полдень. Звук растекался по городу вольной рекой: приглушенный стук за мгновение до нового удара; за ним – волнующая серебряная трель, потом – трескучий грохот, словно на пол уронили груду фаянсовых чашек – и басовый рокот курантов.

Швейцария. Средневековые улочки Лозанны

Город стоял на северных склонах Женевского озера. Улочки чередой гребней и канав сбегали с холмов и оканчивались широкой террасой, выходившей к порту. С площадки открывался вид на стройные ряды парусных шлюпок, пришвартованных у пристани. Их просмоленные раскрашенные палубы напоминали флаги, и казалось, те развевались от колокольного гула, когда по лодкам проходила дрожь. Она шла по всему прибрежному поселку, и я слышал, как звенят колокола церквей Сен-Прекс, Сен-Сюльпис, Пюли, Лютри, Бур-ан-Лаво – звук волной летел над озером, и зеркальная поверхность отзывалась легкой рябью. Он достиг дальнего берега, отразился от Шаблийских Альп, и показалось, будто дрогнули сами горы, когда из их потайных гротов загремели ответные переливы.

Я ждал на террасе, пока стихнет эхо и успокоится вода, а потом побрел по берегу.

Следующие два дня были самыми прекрасными за всю ту зиму. Горы вокруг Женевского озера напомнили мне театральные галереи, пейзаж стал цветной декорацией, а озерная гладь обернулась блистающей сценой. Но все то время, пока я обходил озеро, в душе росло желание снова подняться в горы. Альпы были близко, Италия – рядом, и я уже представлял, как за час одолею сотни километров до границы.

Неподалеку от порта раскинулись парки: их аллейки заледенели, а детские площадки укрыл снег. Были там и виллы, отделанные под стиль Второй империи, со стрижеными лужайками, плавно переходившими в аккуратный пляж или стоянку для частного самолета. Кто-то устраивал в садах летние беседки – кирпичные домики с освинцованными окошками или резные храмы с зонтичными куполами. Но сейчас в них, конечно же, никто не отдыхал.

Покинув город, я поднялся в край обрывов и пропастей – Лаво. Девять веков тому назад армия монахов-цистерцианцев прорубила в здешних склонах террасы и создала швейцарские винодельческие угодья. Иногда уступы оказывались столь узкими, что на них едва умещался двойной ряд лоз, стиснутых каменной оградой. Талая вода текла сюда с холмов по каменным желобам. От поселка к поселку шли мощеные дороги. Домики походили на праздничные пряники – каждый был розовым или молочно-белым, с остроконечной крышей, увешанной сосульками, а по подоконникам словно рассыпали горсть сахарной пудры. От озера поселки отделяла железнодорожная колея, и раз в четверть часа, поднимая тучу снега, мимо проскальзывал ярко-красный поезд, тихий, словно сани.

В тот день я спустился с виноградников и снова пошел вдоль берега. Ночевал я в курортном Веве, в подвале церкви, посвященной Богоматери. Снег падал всю ночь и не перестал даже под утро, но к семи небо расчистилось, и я вышел в безоблачный рассвет. Столь чист был этот утренний воздух, столь безветрен, что вода казалась тончайшим листом металла, а горы – сияющими латами. В Монтрё пожилые дамы в шубах и солнечных очках совершали променад, прогуливаясь мимо заснеженных пальм и дворов элитных гостиниц. Гранд-отель «Swiss Majestic» был закрыт, на всех окнах дворца Ле-Монтрё задернули шторы, но на балконе отеля «Du Grand Lac» любовалась серебряным озером женщина в синем платье.

Дорога франков поворачивала на юг, уходя от Женевского озера вдоль берега Роны. Весь день я шел рядом с рекой. Вечером снова начался снег, и к ночи густые хлопья измочалили мой капюшон. Горячее нетерпение, охватившее меня в Лозанне, превратилось в невольную решимость: я шел вперед вопреки всему.

Через одиннадцать часов после того, как я покинул Веве, я доковылял до городка Сен-Морис и местного аббатства. Содержатель монастырской гостиницы, брат Пелисье – высокий, худощавый, в черной рясе, перехваченной веревочным поясом, – встретил меня в вестибюле. Когда я спросил, могу ли остаться на ночь, он вздрогнул, сморщился, точно от боли, и перешел на шепот. Сейчас первая неделя поста. Братья в отъезде. Никому нельзя оставаться. Я сказал, что шел через Альпы пешком. Рим. Пасха. Всего одна ночь. Пожалуйста.

Он снова скривился и ответил, что одна койка, так и быть, найдется.

ГОРЯЧЕЕ НЕТЕРПЕНИЕ, ОХВАТИВШЕЕ МЕНЯ В ЛОЗАННЕ, ПРЕВРАТИЛОСЬ В НЕВОЛЬНУЮ РЕШИМОСТЬ: Я ШЕЛ ВПЕРЕД ВОПРЕКИ ВСЕМУ.

Мне дали маленькую комнатку на втором этаже, и я провалился в сон – но за час до полуночи меня разбудил резкий тошнотворный скулеж: у аббатства, на площади, настраивал инструменты оркестр. Сквозь закрытую штору просвечивали цветные огоньки. Я выглянул в окно и увидел накрытые столы и ратушу, увитую флагами и бантами. У столов собрались целые семьи, в своих толстовках похожие на бочки. Лица взрослых сковала боль: всем было холодно. Почти все дети нарядились в костюмы: я увидел фею, вампира, двух принцесс и маленькую группу супергероев, а потом вспомнил дату – пятница, восьмое февраля. Карнавальная неделя!

Оркестр заиграл, я оделся, вышел на улицу, и краснощекий мужчина средних лет, разодетый, словно альпийский горец, ухватил меня за руки и что-то быстро забормотал. Сперва мне показалось, он говорил по-итальянски, потом я решил – нет, это ретороманский, и лишь затем меня вдруг осенило: то была латынь.

Я кивнул и рассмеялся, как будто понял, он улыбнулся, отошел, неуклюже дотопал до скамейки, сел, раскинулся и стал наваливать на себя снег, точно укутывался в одеяло. In manus tuas, Domine, – твердил он. – In manus tuas, Domine.

В руки Твои, Господи, предаю дух мой…

Брат Пелисье не поверил моей истории о карнавале – и смотрел на меня молча, но очень выразительно. Мы завтракали в трапезной вместе с несколькими работниками аббатства – те собрались в конце стола. Каждый раз, когда я съедал кусок хлеба, монах пододвигал к моей тарелке еще один. Его черты исказило страдание: в тот день братья держали пост.

Я расправлялся с последним куском, когда появился второй священник. Он был того же роста, что и брат Пелисье, но вдвое шире, с заплывшими глазками и улыбкой плюшевого мишки.

– Брат Клод болен, – сказал он, нагружая поднос едой. – Ему плохо. Он должен позавтракать.

Он заметил меня и поставил поднос.

– Макс, – просто представился он. – А откуда вы?

– Англия, – ответил я.

– О! Англия! Добро пожаловать, добро пожаловать, как вы? – его старательный стандартный акцент слегка меня удивил. – Хотите увидеть наши сокровища? Тайны аббатства Сен-Морис?

– Он уходит, – бросил брат Пелисье, встав из-за стола.

– А… правда, можно посмотреть сокровища? – спросил я.

Пелисье выдавил еще одну страдальческую улыбку. Господи, как же это сложно, читалось на его лице. Невозможно. Потом, не ожидая ответа, он взял меня за руку, вывел из трапезной, и мы пошли в вестибюль.

– Какая там сегодня погода? – спросил он женщину за стойкой.

– Снег, – она пожала плечами. – И завтра снег. Всю неделю снег.

Содержатель гостиницы вздрогнул и скривился, словно проглотил жабу.

– Пешком до Италии не добраться, – сказал он мне. – Под перевалом есть тоннель. Там ходит автобус. Два раза в день.

– Пойду по лыжным трассам, – я покачал головой. – В снегоступах.

– Слишком сложно, – повторил брат Пелисье и повернулся лицом к трапезной. – Ничего не выйдет.

Я открыл дверь на улицу. Площадь занесла белоснежная кипень. Я подхватил рюкзак, и тут меня кто-то окликнул.

Это был Макс. Он нервно огляделся и махнул мне рукой, приглашая следовать за ним, через мощеный дворик и вверх по каменной лестнице.

– Прости за брата Пелисье, – сказал он, впустив меня в свою келью. – Он не любит гостей.

– Зачем тогда гостиницу содержит?

– Аббат тоже не любит гостей. Теперь понимаешь?

На столе хромовой сталью сверкала кофемашина. Рядом с ней стоял ноутбук от «Apple», с другой стороны лежали брендовые наушники и еще какие-то эппловские причиндалы, а возле новехонькой стереосистемы красовался поднос с завтраком «для брата Клода». Макс заварил нам кофе. С полок, заставленных немецкой литературой, хитро поблескивали шедевры современных технологий. В окна валил снег.