Гай Стагг - Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу

• Название: Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу
• Автор: Гай Стагг
• Жанр: Религия
• ISBN: 978-5-04-098857-0

Эта книга – прекрасная возможность узнать о религии в современном мире не из пафосных проповедей, учебных пособий по религиоведению и официальных идеологических источников, а из первых рук, от самих верующих, из мест, которые называют культовыми и святыми. Привычная лондонская жизнь доводит молодого человека по имени Гай до нервного срыва, и он оказывается в шаге от самоубийства. В последний момент он все-таки берет себя в руки, решает бросить все и пешком пройти 5500 км по легендарному пути древних христианских миссионеров и паломников, чтобы исцелить свою душу. Его путь пролегает от Лондона через Ватикан, альпийские деревушки, Афон, Турцию, Египет и Сирию в Иерусалим. В пути он общается с монахами, священниками, паломниками, местными жителями, сомнительными типами и авантюристами и узнает о том, что сегодня происходит в мире на самом деле. Вдруг перед ним открывается мир, о котором Гай даже не подозревал. В результате получилось бесценное актуальное полевое исследование современной религиозной жизни как она есть.

---

Всю ночь по чердаку гулял ветер. Дрожали занавески, пропуская мерцающий уличный свет, и мерно постукивал радиатор – тик-так, тик-так, – словно чудесный заводной механизм, даривший тепло всему дому. В полночь тиканье оборвалось. Вскоре я услышал шаги: кто-то поднимался в комнату. В дверь постучали. Священник? Я откликнулся, но мне никто не ответил. Я позвал второй раз – и опять тишина. А потом я услышал звук, который не могу выразить и сейчас: в нем сплелись шорох страниц древней Библии и хриплый детский кашель. Затем: ничего.

Остаток ночи я пролежал без сна. Я боялся даже пошевелиться. Я твердил себе, что сам все придумал и что здесь никого не было и нет – но я едва осмеливался вздохнуть. Один раз мне послышались голоса – на улице? в капелле? – но лишь однажды: вся пресвитерия была пронизана звенящей тишиной.

Я оставил Лангр с первым же проблеском солнца. Двадцать шестое января, суббота. Самый холодный день с начала пути. Пока я дошел до окраины старого города, рукава и воротник заиндевели. Казалось, холод отморозил мне веки и превратил челюсть в ледышку.

Тропинки вели через сады, сбегали с холма и прятались в лесу. Двое мужчин рубили дрова: один выбирал деревья и помечал их крестом, а второй спиливал их бензопилой, и когда стволы падали наземь, во все стороны брызгали льдинки, словно осколочки разбитого стекла.

К полудню я добрался до средневековой крепости с ветхими каменными стенами и окнами, заложенными кирпичом. Рядом раскинулся заледеневший ночью пруд. Я безмерно хотел есть, но не мог – от холода у меня горело лицо и потрескались губы.

В тот же день я пересек границу Верхней Соны и пошел по травянистой речной долине, мимо пастбищ, обнесенных ярко-красными заборами. Долину кольцом охватывал лес, по нему вилась широкая тропа с загаженной обочиной. За пару часов я насчитал в мусоре семь кассет винтажной порнухи, дюжину пачек сигарет, четыре банки «Кроненберга» и дырявую пивную кружку из жести.

Благо, в поселках на пути к Безансону встречались lavoirs – кирпичные или каменные общественные умывальни, где я прятался от внезапных ливней или града. Если их не было, я находил укрытие в церквях с решетчатой мозаикой на сводах. На стенах храмов иногда висели плакаты с кораблем: мачтой ему служил крест, а парус будто сливался с солнцем. Внизу шла надпись – Annus Fidei. Я разглядывал их, пока не уставал ждать, а потом выходил под град, опустив голову. Судороги. Занозы. Плюх, плюх.

В ту последнюю январскую неделю меня приютили еще несколько незнакомцев. Все они хотели знать, почему я вышел в путь зимой. Я отвечал, что хочу добраться в Рим до Пасхи. Реши я ждать до весны, так непременно нашлись бы отговорки – еще три месяца, еще три, еще… Но теперь я боялся, что и правда пошел в дорогу слишком рано, без должной подготовки и в самую поганую погоду. Да, люди по-прежнему отзывались на мои просьбы и пускали ночевать. Но уверенность прежних недель ушла безвозвратно. Безансон был все ближе. От него Дорога франков уходила в Юрские горы, на походные маршруты, заваленные снегом – и да, теперь я это понимал. Ну хорошо, вот доберусь я до Швейцарии. И что дальше?

А дальше высились Альпы. И их было не миновать.

Мадам Лука была тощей как жердь. По ее лицу можно было изучать планиметрию. Я узнал ее адрес в приходе Лангра и надеялся, что хоть эту ночь посплю в кровати.

– У тебя что, рак? – спросила она, едва открыв дверь. – У паломников часто бывает рак. Они лежат в больнице и молятся: Господи, пусть мне станет лучше, я совершу паломничество. Потом опухоль уменьшается, и им приходится идти. У меня нет опухолей. Но еще у меня нет плеча. Вот, видишь? – Она чуть отвела полу кардигана. – Видишь? У меня плечо из металла. Вторсырье. Так что, у тебя рак?

– Нет, – ответил я. – У меня нет рака.

– Ты еще молодой.

– Надеюсь.

– Ты подожди пару лет.

Гостиная пропахла пылесосной пылью. Диван захламляла гора чистящих средств. Мадам Лука скинула шампунь для ковров, жестом пригласила меня сесть и положила мне на колени фотоальбом. На первой же фотографии стояла она сама – в Безансоне, перед собором Сен-Жан, с маленькой группой туристов с рюкзаками и палками для трекинга. Над снимком было написано: Паломничество святого Иакова Компостельского. Под ним значились даты: 11.IV.2010 – 6.VII.2010.

Безансон стоял на перекрестье Дороги франков и Пути святого Иакова. В Средние века итальянские города-государства часто воевали между собой, и богомольцам, надеявшимся попасть в Рим, приходилось в такие времена идти в Испанию. Но после Реформации паломнический путь заглох, а ко времени Пиренейской войны был совсем заброшен. В 1986 году, когда Испания вступила в Евросоюз, по этой дороге за целый год проходило едва ли человек десять. Но с тех пор интерес к паломничествам снова вспыхнул, и в тот год, когда в поход отправилась мадам Лука, число богомольцев приблизилось к четверти миллиона.

– Восемь паломников. Вот сколько нас было. Все из Безансона. Все на пенсии. Младшему было шестьдесят один. Старшему… – она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. – Старший был очень стар.

Мадам Лука прошлась по каждому члену группы и перечислила все хвори, от которых те исцелились. Рак груди. Рак легких. Отказ печени и сердечная недостаточность. Какие-то проблемы с почками. Потом она стала листать альбомные страницы. Шалон-сюр-Сон, шестой день пути. Сент-Этьен, день пятнадцатый. Ле-Пюи-ан-Веле, день девятнадцатый. Новые групповые снимки: восьмерка паломников кормит травой двух маленьких пони (Сент-Альбан-сюр-Лиманьоль, день двадцать четвертый), устраивает в рощице пикник (долина реки Дурду, день тридцать первый), позирует у придорожного алтаря (Лозерт, день сорок второй, зачеркнуто, сорок третий) и отдыхает в теньке у монастыря (аббатство Сен-Пьер в Муассаке, даты нет).

ВСЕ ЭТИ ПОЛЕТЫ, МОБИЛЬНИКИ, АВТОСТРАДЫ, ФИТНЕС, ИНТЕРНЕТ… МЫ УСКОРЯЕМСЯ. МИР СЛИШКОМ БЫСТРЫЙ. НАМ НУЖНО ЗАМЕДЛИТЬСЯ. ЗАМЕДЛИТЬСЯ… КОГДА ПУТЬ ПОВЕЛ В СЕВЕРНУЮ ЧАСТЬ ИСПАНИИ, НА СНИМКАХ ПОЯВИЛИСЬ ДРУГИЕ ПИЛИГРИМЫ.

– Этих мы не знали, – сказала мадам Лука. – Они брели на запад. Я говорила с каждым. Все больные. И старые, и юные! Вот мальчик из Греции. Ему было семнадцать, он сказал, что коммунист и в Бога не верит. А вот чета из Кореи, у них был медовый месяц, и до Европы они добирались автостопом. Эта – аргентинка. Сказала, что ушла от мужа, только я не поняла, почему: она все время плакала.

– А вы-то зачем шли? – спросил я.

– Я старая. Подумала, если не пойду в Испанию, так и помру в своей каморке.

– А почему Путь святого Иакова снова так популярен? Говорят… – я вспомнил сестру Мари-Бертилль. – Говорят, люди хотят понять, во что верят.

– Ой, да нет, – отмахнулась мадам. – Просто все дешево. Все эти полеты, мобильники, автострады, фитнес, интернет… Мы ускоряемся. Мир слишком быстрый. Нам нужно замедлиться. Замедлиться…

Мадам Лука не особо-то замедлялась. Ее движения были порывистыми и резкими. Она рассказывала волнительные истории, то и дело их обрывала и выбегала из комнаты в поисках «реквизита», будь то туристический ботинок с дырой в подошве или повязанная на ленту раковина гребешка. Пару раз она возвращалась с пустыми руками, забыв, что искала; если не могла вспомнить название деревни или церкви, то стискивала кулаки и плакалась на старость, а порой вскакивала с дивана и начинала убираться или проглатывала таблетку мультивитаминов, запивая ее двойным эспрессо.

– Отличный кофе, – говорила она. – Мертвого разбудит.

Памплона, Логроньо, Бургос, Леон. Монастыри в стиле барокко. Средневековые постоялые дворы. Кровати в амбарах. Поселки из бурого кирпича и красного камня на склонах. Плоскогорья, распаханные поля под паром, желтые пыльные равнины… И всегда цепочка паломников, бредущих в неведомую даль.

– Так-то там только туристы. Клали рюкзаки в автобусы и ходили налегке. Ели в ресторанах, дрыхли в парадорах и хоть бы раз пришли на мессу! И жаловались! Все время жаловались! То им жарко, то им трудно! Я не шла, я ползла, как… – Она снова нахмурилась и задумалась. – Как улитка! И каждую ночь спала, где приютят! Каждую ночь в общежитиях! Но люди не любят сбрендивших старух…

Шуршали альбомные листы: паломники добрались до Сантьяго-де-Компостела. На последнем фото мадам Лука стояла перед заполненным собором, загорелая, сутулая, и щурилась от солнца. Она выглядела очень маленькой – и очень счастливой.

– Уродство! Самый гадкий собор в Европе!

– Вам не понравилось?

– Я не хотела прекращать. Я хотела идти до самой Атлантики… – Она осеклась. – А почему ты не идешь в Испанию?

Это был непростой вопрос: сказать по правде, я отвергал даже мысль о Пути святого Иакова. Он казался слишком загроможденным, слишком банальным – с кучей отелей и сувенирных лавок, с сотнями, тысячами паломников… Да, в Средние века тут шли такие же толпы. Да, голые пустоши французского севера навевали тоску. Но когда я объяснил это мадам Лука, она заволновалась.