Себастьян Фолкс - Энглби

• Название: Энглби
• Автор: Себастьян Фолкс
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-00131-070-9

Майк Энглби – человек незаурядный. В самом деле, как бы иначе выходец из «низов» в 1970-е поступил в Кембридж, а затем сделал карьеру журналиста? Его исповедальный рассказ о собственной жизни, перемежаемый тяжелыми воспоминаниями, – это свидетельство из первых рук, доказывающее, что перед нами – человек, терзаемый комплексами и одновременно наделенный парадоксальным аналитическим умом и феноменальной памятью, человек, способный глубоко понимать литературу и чувствовать музыку. Тем более странными кажутся провалы в памяти Энглби, едва речь заходит о студентке Дженнифер Аркланд, в которую он был тайно влюблен и которая таинственно исчезла ветреной осенней ночью. Косвенные улики, собранные полицией, вроде бы указывают на Энглби, но главный герой не намерен никому давать подсказки – ни следствию, ни читателю.

---

В связи с ванными снова вспомнился Чатфилд. Сейчас расскажу, что происходило со мной дальше.

Ничего. Теперь я справлюсь. Переживать все по новой я не собираюсь – просто изложу факты. Я вроде уже научился обращаться со всем, что пережил. Итак.

Сильнее всего напрягало, что интерес троицы к моей персоне не пропадал вообще. Хотя бы один день в неделю они отвлекались на спорт, на дела, на другие какие-нибудь выходки. Но нет, ничто не шло в сравнение с Энглби Т. (даже сейчас мысленно приставляю к фамилии этот инициал).

При встрече со мной Худ иной раз медлил, словно мысли его витали где-то далеко; но одного моего вида хватало, чтобы вернуть его на землю. Я изучил их расписание и старался не попадаться на глаза. На переменах не поднимался на свой этаж. Учебники держал на полках у лестницы, ведущей на другой этаж. Слонялся по территории, читал все подряд объявления; только когда голод становился нестерпимым, забегал, чтобы схватить со стола хлеб с маргарином, и снова на улицу.

Но за ужином я, конечно, был у них как на ладони. Потом, в полседьмого, проходила перекличка, после которой все шли к себе делать уроки – и с этого времени я становился легкой добычей.

Через какое-то время был получасовой перерыв – можешь выпить какао, съесть кусок хлеба с маргарином. Потом общая молитва. Обычно перед ней мистер Тэлбот зачитывал что-нибудь возвышенное из Альберта Швейцера или Клайва Льюиса. Иногда эту духоподъемную функцию брал на себя старшина корпуса, дохлоглазый Кейз.

Иной раз мы доделывали уроки и после отбоя, в строжайшей тайне. Однажды ночью я долго бился над задачкой, уже начало светать. И вдруг заходит Уингейт. Я в халате и пижаме, а он уже в дневной форме. Вдоль впалых щек висят каштановые космы, физиономия непроницаемая. В отличие от Бейнса с его бешеной злобой и вулканическими прыщами этот был равнодушный, как рыба в омуте. Острый кадык на миг нырнул под тугой воротник, когда Уингейт заговорил:

– Тебе пора принимать ванну, Туалет.

– Не пора. Вечерние ванны у меня по вторникам и пятницам.

– Слышал, что сказано?

Он придерживал дверь, чтобы не закрылась, я покорно поплелся за ним по коридору. Он повел меня вниз, к ванной комнате, это этажом ниже «Переходника». Там были две ванны, душ, на стене несколько раковин, на полу – несколько деревянных скамеек. И на скамейках этих сидели, разумеется, Бейнс и Худ. Но не только они. Кажется, там был Марлоу, Дуб Робинсон (признанный самым тупым в Чатфилде, где за подобный титул еще надо побороться), Лепра Каррен, Крыса Дункан и еще человека два.

– Заходи, – сказал Худ.

– Раздевайся, – сказал Уингейт.

Я покорно скинул халат и пижаму, залез в ванну, вода была холодной.

– С головой, – сказал Бейнс, запихивая под воду мою голову и не отпуская ее. Ручищи у него были огромные. И сильный, как взрослый дядька, сильнее моего отца. Наконец удалось вырваться.

Бейнс расхохотался. Когда били, я обычно почти не рыпался, а это скучно. Вот и разделся сегодня безропотно, они-то надеялись, что я откажусь или начну драться. А в этот раз сопротивлялся, потому что дать себя утопить человек физически не может.

Я начал вылезать из ванны, но Уингейт толкнул меня назад. Вода была не просто холодная, а ледяная.

– Вылезешь, когда я разрешу, – сказал Бейнс, изрыгая лавину ругательств, казалось, они исходят не из горла, а сочатся с гноем из угреватых щек.

Трясясь от холода, я продолжал лежать в воде. Лучше так, чем пытаться вылезти, тогда придется драться. Нельзя давать им повод распускать руки.

Я добровольно погрузился с головой. Во-первых, надеялся, что это их развлечет, когда азарт притухнет, отпустят.

А во-вторых, физическое страдание заглушало мучительность бытия.

* * *

Хоть каким-то утешением был маленький радиоприемник, который я слушал под одеялом, воткнув в ухо наушник, крохотный, как слуховой аппарат. «Радио Люксембург», 208 метров на средних волнах. Слышимость был ужасная, но этот слабенький радиосигнал связывал меня с нормальной жизнью. Система спортивных ставок Хораса Батчелора[21]… Кейншем, К-Е-Й-Н-Ш-Е-М, Бристоль… Но там был живой смех, и как же мне нравилась их музыка. Битловская Penny Lane – это не песня, это книга, это мир. Группа The Yardbirds с Сэнди Шоу. Дасти Спрингфилд, эта ее непредсказуемая хрипотца в среднем регистре, от которой мурашки по спине, когда я лежал, свернувшись калачиком под серыми шерстяными одеялами. Amen Corner, я от них балдел. Млел от гитары Саймона Дюпре и Big Sound. А Beach Boys с их Wouldn’t It be Nice.[22] Еще бы! Я потом даже нашел в одном журнале статью про Калифорнию, про каньоны в Лос-Анджелесе, деревянные домики с двускатными крышами (бог их знает, как они на самом деле выглядят), домашних кошек, грязные дороги и длинноволосых девчонок, про легкие наркотики, приветливость и гостеприимство, и каждый спит с кем хочет в этом божественно мягком климате, и как не мечтать обо всем этом «в такой вот зимний де-е-е-ень»…

– Туалет.

Я так заслушался California Dreamin’, что у меня едва не случился инфаркт, когда я услышал голос Уингейта и почувствовал мощный удар в поясницу, признак крайней степени ярости Бейнса. Выдернув из уха наушник, я сунул транзистор между колен и сел на кровати.

– В чем дело?

– Вылезай из кровати. Уингейт включил свет.

– Что это?

– Это радио, Уингейт. Транзистор.

– Ты уже перешел в старший класс?

– Нет.

– Почему же у тебя радиоприемник?

– И почему ты слушаешь его после отбоя? – подхватил Бейнс.

– Давай-ка посмотрим, Саймон, что это за штука.

– Упс, Джон! Ты его уронил.

– Ой, беда, боюсь, оно разбилось. Осторожнее, Саймон. Ну вот, наступил, теперь совсем сломал Туалету радио.

– Может, я мог бы… ой, опять уронил.

– Ничего страшного, это разве приемник? Наверное, миссис Туалет достала его из рождественской хлопушки.

– Может, ей снова повезет с хлопушкой? А Туалет как раз успеет перейти в старший класс.

* * *

Холодные ванны стали регулярной пыткой. У меня сводило в паху, когда среди ночи у двери раздавался топот.

Звучит вроде бы не так ужасно, но лезть зимой в холодную воду, да еще ночью… Не пробовали? Не знаю, откуда в Чатфилде столько обжигающе холодной воды, казалось, у них есть труба, подведенная к Балтийскому морю.

Иногда Уингейт развлекался один. Но чаще в присутствии зрителей. Крыса Богарт приходил почти на все сеансы.

Публика на скамейке просто глазела – гоготала и глазела. Вряд ли им самим хотелось участвовать в процедуре. Уингейт обожал удерживать мою голову под водой. Бейнсу больше нравилось, когда я пытался вырваться, а мне оставалось только терпеть и не рыпаться.

Худ тоже глазел, но не хохотал, лишь слегка улыбался. Из этой троицы только он выглядел не как ходячая карикатура: голубоглазый, открытая улыбка, вроде бы парень как парень. Он один пытался представить все это как честную игру и простое озорство. Именно Худ сказал мне, что выливать в постель ведро воды – старинная чатфилдская традиция. Называется «сплеснить концы». Может, в этом был проблеск утешения: что все – часть великой традиции?

Уингейт и Бейнс совсем другое дело. Они не маскировались. Отпетые, конченые.

Впрочем, улыбка Худа тоже не обнадеживала. Коль скоро происходящее – часть заведенного порядка вещей, то его нельзя ни прекратить, ни преодолеть.

Думаю, летучая эта улыбочка выдавала, что ему все-таки неловко. Ею он как бы себя подбадривал. Еще не отвязался на все сто, как Уингейт и Бейнс. Испытывал некоторый напряг, а то и стыд.

Парадокс в том, что издевательства не приносили этим весельчакам удовлетворения, отпускали они меня с несколько обиженным видом. Я мечтал им угодить, чтобы наконец сменили гнев на милость.

* * *

В Нижнем Рукли была кондитерская. Там я покупал иногда пакетик лимонной карамели с ореховой начинкой или какие-нибудь леденцы, ради которых пожилой хозяйке приходилось подставлять стремянку, чтобы дотянуться до большой стеклянной банки. Как только старушка поворачивалась спиной, я мог спокойно забрать с прилавка какой-нибудь из разложенных там шоколадных батончиков. Спешить было незачем – двигалась она по причине артрита еле-еле. Однажды я, пока стоял у кассы, прихватил со стойки зажигалку.

А за карамельки отдал шиллинг, изъятый из брючного кармана Дуба Робинсона.

– Спасибо, милый.

– Это вам спасибо.

Такой же магазинчик имелся и в Верхнем Рукли, только там хозяин был мужчина, и гораздо моложе. Еще он торговал сигаретами, но держал их на полке за прилавком, никак не подобраться. Как-то в субботу я, обогнув магазинчик, зашел в товарный дворик, общий с соседней химчисткой. Сел у высокой проволочной ограды. Около пяти подъехал большой фургон, оттуда стали выносить коробки, этого я и ждал. Раз не добраться до розницы, попробую взять оптом.

Никакой охраны не было. Занося в магазинчик очередную коробку, доставщик даже багажник не закрывал – правда, появлялся буквально через три минуты. Чай, печенье, шоколадки, ириски, полно всего.