Алина Знаменская - Женщина-зима

• Название: Женщина-зима
• Автор: Алина Знаменская
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034837-1

Пусть к другим приходит любовь и в душе у них расцветают цветы. Наверное, люди имеют на это право.

Но у нее в сердце давно поселилась зима.

Ничего романтичного не ждет от жизни сельский врач Полина Мороз. Она потеряла любимого мужа и теперь всю себя отдает окружающим ее людям. Неравнодушный человек, она всегда оказывается в самом центре чужих страстей, семейных драм, трагедий.

Разве могла она предположить, что в ее богом забытый дом в деревне может заглянуть любовь и остаться там надолго?

А может быть, навсегда...

---

Как она оказалась на снегу, как вышла со двора магазина, что кричала ей вслед красная как рак Наталья — Любава не помнила. Очнулась уже на подходе к дому. И теперь, обмякшая после валокордина, сидела в своей чистой, ухоженной кухне и тупо смотрела в окно. Там, на голой вишне, тусовалась стая воробьев. Птицы ужасно шумели — их щебет хорошо был слышен в кухне. Солнце щедро лилось сквозь окно на поверхность кухонного гарнитура. На подоконнике стояла плетенка с хлебом, и воробьи видели это. У нее было горе, а птицы напоминали ей о более важном. Они беспокоились, что за своим горем она забудет о них.

Любава заставила себя подняться, набрала крошек. Открыла форточку, покормила воробьев, как это всегда делала ее дочь Танюша. И как после отъезда дочки взяла себе за правило делать Любава.

* * *

Борис Добров вел машину на полном автомате. Голова раскалывалась. Временами казалось, что не хватает воздуха, что в атмосфере душно, как перед грозой, но шел конец февраля, никакой грозы быть не могло. Он догадывался, в чем дело. Приоткрыл окно, и в салон ворвался морозный поток. Добров был взбешен, и машина словно чувствовала это — тоже «нервничала». Добров ничего не мог с собой поделать. Беда не приходит одна — он это знал. Но предел человеческому терпению не безграничен. То, что «зависла» крупная партия товара и в конце концов, после длительных мытарств, он должен был смириться с потерей прибыли, — это еще полбеды. Это было только начало. Второй сюрприз преподнесла бывшая жена Галина, вдруг заявив, что не разрешает ему видеться с сыном! Именно сегодня утром, когда он, как обычно, приехал навестить сына, она захлопнула дверь перед его носом. Нет, он, конечно, заставил ее открыть. Он бы выбил эту дверь, не открой она. В конце концов, это его родной сын и он ждет встреч с отцом не меньше, чем отец с ним! Но Ростика в квартире не оказалось, Она нарочно спрятала сына, увезла к родне или к своим подругам, чтобы он, Борис, взбесился! Она добивалась этого — было видно по ее глазам, она упивалась его бешенством — покачивала ногой, сидя в кресле, включила телевизор, когда он с пеной у рта доказывал, что прятать от него сына — дохлый номер. Он не позволит! Он добьется своего любой ценой! Галина говорила какие-то ничего не значащие фразы. Она вообще мало говорила, была довольна, что вывела его из себя. Он подозревал, что все это она устроила, чтобы ей досталось его внимание. Ей, а не сыну. Тьфу, черт, как не хватает воздуха… После общения с Галиной у него начинают трястись руки. Он никогда ее не понимал. Ну чего она теперь добивается? Чтобы он приполз на коленях, умоляя сойтись?

Они оба понимают, что не могут жить вместе. Пробовали уже. Никто не выдержит этот дурдом. Скорее всего она просто хочет сделать ему больнее, влезть под кожу. И надо отдать ей должное, это удалось. Больнее придумать нельзя. Теперь у него перед глазами так и стоит маленький тощий Ростик с огромными серыми глазами.

Эти глаза не отпускали Доброва всю дорогу. Досада, раздражение и обида подпирали грудь изнутри, и там, за грудиной, становилось горячо. И тяжело что-то ухало, ныло…

Последним штрихом в темной картине событий стало предательство. Он так и скажет Корякину, как только доберется до фирмы: «Я тебя пожалел, взял в свое дело, а ты меня предал». Или бизнес, или дружба — он это знал. И все же не смог отказать Димке, своему однокашнику, когда увидел собственными глазами, как тот живет. Димка ютился с двумя детьми и женой в комнате коммуналки, бегал с работы на работу и едва сводил концы с концами. Борис ночь не спал, думал. Взял. И до сегодняшнего дня не жалел об этом. Он назначил Димку старшим менеджером, и тот отлично справлялся. А сегодня утром, именно сегодня, был звонок, и Добров узнал, что через Димку утекает конфиденциальная информация фирмы. Человек, которому он доверял безгранично, как себе, продал его за дополнительный бутерброд. Да, он так и спросит: «Димыч, я тебя плохо кормил?» Борис хотел придумать фразу побольнее, но этим лишь причинял себе дополнительные страдания.

Голова пухла, раскалывалась, трещала. Ему было плохо. Трасса перед глазами начала двоиться. Он почувствовал, что не может вздохнуть глубоко — когда попытался сделать это, боль пронзила грудь до лопаток. Нужно было остановиться, выйти из машины, глотнуть воздуха и вместо воды — горсть чистого снега.

Неожиданно ярко он почувствовал на губах вкус снега, ощущение лопающихся на языке крошечных льдинок. Подумал: «Неплохо бы и голову сунуть в снег, так она раскалилась. Того и гляди — треснет».

Добров доехал до первой развилки. За поворотом темнел лесок. Синела стрела указателя: «Завидово». Борис добрался до опушки и остановился. Худо дело. Покопался в аптечке, нашел цитрамон и зажал в кулаке. Выйти бы из машины… Он испугался. Вдруг понял, что может умереть прямо тут, на повороте в Богом забытое Завидово, и никто не будет знать…

Он откинул голову на подголовник и прикрыл глаза. Сквозь полусомкнутые ресницы он видел легкое движение в перелеске. Сначала даже не понял — сон это или явь. Заснуть он боялся, знал — не проснется. Между тем ужасная слабость, охватившая все тело, не давала двигаться. Он заставлял себя вглядываться в картинку. Среди деревьев на лыжах двигалась женщина. Она не шла прямо по лыжне, а именно ходила от дерева к дереву и что-то там творила возле этих деревьев. Сквозь ресницы женщина казалась миражем, и он точно не мог утверждать, живая она или — видение. Сердце противно сбивалось с ритма. Доброва начал колотить озноб.

Вдруг он понял, что женщина делает — собирает хвою! Она высматривала самые зеленые молодые ветки и обирала с них хвою в сумку. Зачем она это делает, Добров не понимал и не старался понять. Он наблюдал безыскусную грацию движений и вдруг подумал: «Неужели это будет последнее, что я увижу?» Она осторожно общалась с деревьями, которые, кажется, с радостью отдавали ей часть своего богатства. Женщина была не одна. Из-за деревьев вынырнул худой высокий подросток с рюкзаком за плечами, что-то показал ей на ладони. Женщина улыбнулась. Добров и забыл, что такое бывает — что можно неторопливо ходить по лесу, слушая гул сосен и вдыхая запах смолы и хвои. Что можно не думать о поставках, конкурентах, прибыли, НДС и налогах.

Он снова попытался глубоко вдохнуть, но боль пронзила его насквозь. Ноги были ледяными. Он открыл дверцу машины и заставил себя подняться. Когда выпрямился, держась рукой за дверцу, люди в лесу увидели его и, прервав свои занятия, уставились удивленно. Он попытался улыбнуться им, наклонился, чтобы зачерпнуть снега, и тут ощутил глухой сильный удар в грудь. Кажется, от толчка он покачнулся и стал оседать в снег. Последнее, что он видел в этот день, были лыжники, бегущие в его сторону.

* * *

…Он долго не мог сообразить, где находится. Прямо перед ним колыхалась бледно-голубая занавеска. С подоконника розовыми цветами приветливо взирал на него ванька-мокрый. Добров чувствовал противную слабость во всем теле и сначала решил, что спит. Занавеска колыхалась не от ветра, а от движений котенка, бегающего за своим хвостом. Если это сон, то сон из далекого детства. Когда-то он жил в доме с геранями на окнах, с занавесками вместо дверей. По утрам там пахло блинами и душицей. И было спокойно на душе, как сейчас.

Котенок вскарабкался на кровать и уцепил Бориса за ногу мелкими коготками. Нет, это не сон. Котенок настоящий — от коготков стало щекотно.

Звякнула посуда. Сквозь занавеску Добров угадал силуэт женщины. Она поставила на стол глубокую миску, просеяла над ней муку. Налила что-то в муку и начала все неторопливо перемешивать.

Котенок спрыгнул с кровати и поковылял к женщине. Потерся о ее ногу и стал играть с помпоном тапочки.

Движения женщины были неспешны, плавны. Доброе лежал и смотрел, боясь голосом или шорохом спугнуть картинку, которая привнесла в его состояние давно забытое, казалось — навсегда, чувство. Это неспешное домашнее спокойствие, исходящее от движений женщины, почему-то трогало его до слез, грело, как тепло русской печки. Он был такой слабый, беспомощный. Слеза катилась из глаза и попадала в ухо. У него не было сил вытереть щеку. Доброе плакал отчего-то и понимал, что — живой.

Котенок вернулся из кухни переваливаясь. Его живот раздулся, от этого котенок стал еще более неуклюжим. Он примерился взглядом, уцепился за покрывало кровати и вскарабкался по нему. Бесцеремонно прошелся по руке Бориса, уселся под мышкой и стал смотреть на незнакомца, сонно сощурив глаза.

— Наелся? — понимающе улыбнулся Добров.

Его, вероятно, услышали в кухне. Там что-то вопросительно звякнуло и затихло. Мягкие шаги устремились к занавеске. Ткань колыхнулась, и он увидел лицо. Мягкую улыбку, которая очень украшала хозяйку. Убери улыбку — и лицо, наверное, станет совсем обыкновенным. Каштановые волосы, собранные в хвостик, немного усталые глаза. По ним, по глазам, Добров определил возраст — около сорока.