Дэйв Ицкофф - Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться

• Название: Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться
• Автор: Дэйв Ицкофф
• Жанр: Биографии
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-097870-0

Если вас внезапно остановят на улице и попросят назвать имя самого вдохновляющего и забавного актера, скорее всего, вам на ум придет именно его имя. Что заставило его в 2014 году покончить с собой? Ведь у него было все – «Оскар» за «Умницу Уилла Хантинга», 6 премий «Золотой глобус», множество наград за лучшие роли, лучшего комедийного актера, лучшего стенд-ап комика. Целый мир обязан Робину Уильямсу тем, что однажды в кромешной тьме зажегся луч радости и доброты, который пытался осветить все, а в итоге сгорел сам. Целые поколения детей выросли на его фильмах: мы учились по ним умению радоваться и быть счастливым в любой ситуации, дружить и любить, мы смеялись и плакали над его персонажами, переживали за неудачи и радовались за успехи. Казалось, нет в мире человека счастливее Робина Уильямса. Но, к сожалению, по ту сторону экрана его жизнь была совсем другой – всю жизнь он боролся со страхами, низкой самооценкой, тревожностью и депрессией. Он выходил на камеру и помогал нам бороться с нашими демонами, а потом уходил в тень и оставался один на один со своими. И стал Великим. Эта книга – самый полный портрет удивительного человека от рождения до смерти. В ней перед нами предстает настоящий Робин Уильямс – таким, каким его не знали даже близкие люди. Человек, который боролся с депрессией с помощью юмора, но так и не смог примириться с блеском собственной славы. Человек, который ушел слишком рано.

---

«Жизнь его – абсурд. По всему миру его заключали в разного рода путы и узилища, и он убегал отовсюду. Привязан веревкой к столу. Убежал. Прикован цепью к лестнице. Убежал. Заключен в наручники и кандалы, завязан в смирительную рубашку, заперт в шкаф. Убежал. Он убегал из подвалов банка, заколоченных бочек, зашитых почтовых мешков, из цинковой упаковки пианино Кнабе, из гигантского футбольного мяча, из гальванического котла, из письменного бюро, из колбасной кожуры. Все его побеги были таинственны, ибо он никогда не взламывал своих узилищ и даже не оставлял их открытыми. Занавес взлетал, и он оказывался, всклокоченный, но торжествующий, рядом с тем, в чем предположительно он только что содержался. Он махал толпе».

После навеянных Доктороу воспоминаний о совсем недалекой эпохе Робин прокомментировал: «Сейчас не намного лучше, чем было».

Но были уроки, которым Джульярд не мог обучить Робина, желания, которые он не мог выполнить, и стремления, которые он не мог реализовать. За этим Робин обратился к пантомиме. Странная безмолвная театральная техника, для которой не нужны ни оборудование, ни реквизит, кроме черной и белой краски для лица, ни даже сцена, стала тем, чем временами занимался Робин вместе с Тоддом Оппенгеймером, студентом из Neighborhood Playhouse и эмигрантом из района залива. Оппенгеймер выступал в качестве актера пантомимы в Центральном парке и на других общественных площадках Нью-Йорка, но его шансы на удачу выросли, когда их общий с Робином друг представил их друг другу.

Оппенгеймер вспоминает: «Вниз по улице шел парень в спецодежде художника и поздоровался красивым, зычным голосом. Затем повернулся ко мне и сказал: ”Здорово, что кто-то еще в парке показывает пантомимы“. Стало понятно, что он с этим знаком или сам этим занимается». Когда Оппенгеймер спросил, выступает ли Робин, тот заколебался: «Не совсем. Иногда балуюсь». Но Оппенгеймер все равно предложил Робину выступать вместе: «Я понимал, что мне нужна подмога, так мы могли хотя бы поддержать друг друга, когда расходился народ».

Они занимались пантомимой в свободные от учебы дни, когда Оппенгеймер прибегал к Робину часов в 11, будил его и накладывал грим. «Он был такой недисциплинированный, и каждый раз с ним была новая девчонка», – рассказывал Оппенгеймер. Затем в полосатых рубахах и брюках как у художников, поддерживаемых радужными подтяжками, они отправлялись в Центральный парк или на площадь у Музея искусств Метрополитен, где разогревались и входили в образ.

По мнению Оппенгеймера, Робин был не из тех, у кого хватало терпения на долгие репетиции. Кое-что он планировал, но большая часть выступления была пародией на известных мимов.

Среди них был персонаж – создатель масок, которого когда-то играл Марсель Марсо. «Этот парень сидел на лавке и делал маски, – объяснял Оппенгеймер, – а затем их примерял. Среди них было сердитое лицо, грустное лицо, смеющееся лицо. И вдруг улыбающаяся маска случайно прилипает к его лицу. Он это понимает, переживает огромное количество эмоций – но выражение лица так и остается улыбающимся».

В другой сценке либо он, либо Робин изображали маленького ребенка, которого мама за руку ведет по магазину. «Он шумит, стаскивает конфету, мама его догоняет и хлопает по попе, – говорит Оппенгеймер. – Этого крошечного человечка чувствуешь от и до, он постоянно смотрит наверх и рука у него поднята. Тут он захотел в туалет, а мама его не замечает и продолжает рассматривать витрины. Ему становится все хуже, а она его не слышит, и чем больше он ее дергает, тем больше ей кажется, что он ее специально тревожит. Детям очень нравилась эта сценка, потому что все они были в такой ситуации».

Иногда они занимались тем, что просто повторяли за кем-то из толпы зрителей. «Если ты классно справлялся со своей работой, – говорил Оппенгеймер, – то человек, которого изображали, даже не знал, что ты рядом. Он рассматривал толпу и видел, что толпа смотрит на него. Он не понимал, почему все на него уставились. Он осматривал ботинки, проверял молнию на брюках и все в этом роде. Тут он задавался вопросом, нет ли кого сзади? Он оглядывался, и, если ты был достаточно ловким и шустрым, то двигался вместе с ним, так что он тебя не видел. Становилось все смешнее и интереснее».

Эти импровизации перед ничего не подозревающей и иногда враждебной публикой тоже были отличным опытом. Как-то Робин выступал с пантомимой недалеко от многоквартирного дома, как вдруг на него сверху вылили воду. Он взглянул наверх, чтобы увидеть, кто это делает, но никого не увидел. Позже он делился этой байкой с друзьями, чтобы показать, насколько уязвимы и незащищены актеры. Испытанный шок еще долго будет в памяти Робина, для него это было сродни пощечине и надолго осталось шрамом на душе.

Одноклассники Робина из Джульярда замечали, что он неважно относился к системе, призванной разбить студента на куски, а затем соединить как новенького. «У школы была тенденция к обезличиванию своих студентов, – рассказывал Ричард Левин. – Временами у тебя появляется больше вариантов и свободы, и ты снова обретаешь личные особенности, но если для роли это не требовалось, то ты мог о них забыть. Я понимаю эту философию, в ней был смысл. Но, полагаю, Робин считал это глупостью. Он хотел расправить крылья и заниматься тем, что было ему по душе».

Его партнер по пантомиме Оппенгеймер тоже видел, что Робин разочарован в Джульярде. Но добавлял: «С Робином никогда не получалось серьезно поговорить».

Летом 1974 года Кристофера Рива отобрали на роль в популярном сериале на канале Си-би-эс «Любовь к жизни», и ему было разрешено не посещать занятия. За этой ролью последовала еще одна, постепенно он становился известным, но учебу в Джульярде так и не закончил. А тем временем Робин влюбился в девушку, которая, как и он, совсем недавно переехала в Нью-Йорк из Калифорнии. Хотя он никогда не говорил, кто она, но описывал как «свободный дух, который никогда не думал о том, что ходить по соседним районам в белых кружевных платьях опасно. Я ей говорил, что, если она продолжит в том же духе, ее убьют, а она отвечала, что ее аура ее защитит».

Летом 1975 года на каникулах после второго курса Робин со своей девушкой отправился в Калифорнию, где чувства между молодыми людьми стали еще сильнее. Но когда Робин осенью вернулся в Нью-Йорк, она с ним не поехала, и этот разрыв очень сильно на нем сказался. «Я очень скучал по моей любимой, каждый месяц мне приходили телефонные счета на 400 долларов – поэтому мне перестало хватать даже не аренду квартиры, – рассказывал он. – Любовь на расстоянии меня опустошала».

Шелли Липкин, подруга Робина из Тихоокеанской консерватории исполнительских искусств рассказывала, что его тоска по любимой была искренней и давящей. «Иногда Робин звонил мне в час-два ночи, он был разбит и расстроен, потому что не был уверен, что его девушка там ни с кем не встречается», – говорила она.

10 февраля 1976 года Робин и Джульярдская школа пришли к взаимному решению, что ему не стоит продолжать обучение в ней. Хотя ходила легенда, что Джон Хаусман выгнал его со словами поздравления по поводу того, что Робин опережал возможности школы его обучать, но это стопроцентная неправда. Такое очень часто случалось в театральном отделении, и отчисленные студенты либо находили, либо нет свой путь в большой жизни. «Джон великолепно умел избавиться от человека, не зачеркнув его надежды словами ”Завязывай с этим“, – говорила Марго Харли. – Он был прав, отпустив Робина».

Остальные учителя из Джульярдской школы с еще меньшим сожалением отнеслись к уходу Уильямса. «Мне кажется, все выдохнули, когда он решил уйти, – сказал Майкл Кан. – Сразу было понятно, что та программа образования, которая была предусмотрена в школе, не то, что Робину было нужно, или чего он хотел. От школы он получил все, что мог, но не все, что хотел. Существуют люди, которым не нужны эти четыре года, или же они неправильно выбрали место. Я это всегда понимал».

Для Робина же это стало лишь еще одним не исполненным планом и очередными тремя годами обучения, но без долгожданного диплома. Пора возвращаться домой, только теперь он точно знал, где его дом: в Сан-Франциско, где его ждали родители и любимая девушка.

3 Узаконенное безумие

Зимой 1976 года, вскоре после возвращения Робина в зону Залива, он расстался со своей девушкой. «Она влюбилась в округ Марин, и все пошло кувырком, она просто была одурманена, сошла с ума, все пошло наперекосяк», – объяснял он позже, подчеркивая это звуком падающей ракеты. Робин остался жить с родителями в Тибуроне, где спал в подростковой спальне, словно вернувшись в детство со всеми его проблемами, из-за чего впал в тяжелую депрессию. Спасение он находил на сцене, поэтому стал выступать на сцене местного театра.

Сан-Франциско, казавшийся таким странным и скучным городом в подростковом возрасте, стал разноликим, либеральным мегаполисом с развитой системой театров, клубов и ночной жизнью. Выступления проходили не только на специальных театральных площадках, но и на первых этажах магазинов, в ресторанах, в подвалах – вообще везде, где только можно было натянуть занавес и установить освещение. Сводный брат Робина Тодд открыл в округе Марин бар под названием Toad Manner, завсегдатаи которого прозвали собственника «жабой» в честь жабы, написавшей название бара на крыше. А он, в свою очередь, называл их всех «личинками из Марины». Клиентура была разноплановая: от докторов и юристов до пожарных и полицейских, от байкеров и трансвеститов до редакторов журнала Rolling Stones. «Был парень по имени Бифи, носивший шляпу-таблетку, черное домашнее платье и длинную черную бороду, – вспоминал Робин. – В Сан-Франциско это считалось нормальной одеждой».