Доминик Смит - Последняя картина Сары де Вос

• Название: Последняя картина Сары де Вос
• Автор: Доминик Смит
• Жанр: Зарубежные детективы
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-389-16497-0

Впервые на русском – новейшая книга от автора международного бестселлера «Прекрасное разнообразие». «Последняя картина Сары де Вос» – это «удивительный роман о судьбе, выборе и последствиях этого выбора, уверенно играющий на территории „Девушки с жемчужной сережкой“ Трейси Шевалье и „Щегла“ Донны Тартт» . Действие начинается в Нью-Йорке конца 1950-х годов, на благотворительной манхэттенской вечеринке. Когда гости расходятся, преуспевающий юрист Марти де Гроот обнаруживает, что картина «На опушке леса», хранившаяся в его семье более трех веков, заменена подделкой. Как считается, это единственное сохранившееся полотно кисти Сары де Вос – живописца голландского Золотого века и первой женщины, принятой в амстердамскую Гильдию Святого Луки (профессиональное объединение художников). Полиция оказывается бессильна, однако нанятый де Гроотом частный детектив вскоре выходит на след Элли Шипли – молодой бруклинской реставраторши родом из Австралии; по мнению сыщика, Элли может иметь отношение к подделке, и Марти де Гроот решает познакомиться с девушкой поближе… «Смит поражает читателя не только лихостью авантюрной интриги, но и виртуозным переплетением трех сюжетных линий, разворачивающихся в трех временных пластах и на трех разных континентах. Вынесенная в название романа картина буквально преображает судьбы героев…»

---

Элли выгадала себе какое-то время и отыграла назад неудачные слова про замечательную новость, однако теперь ее преследует мысль, что Марти де Гроот вот-вот пересечет линию смены дат. Она пытается вообразить самые страшные газетные заголовки в случае ее разоблачения. В общенациональных газетах это может быть что-нибудь вроде: «Феминистка начала подъем на искусствоведческий Олимп с подделки». Местный таблоид, «Дейли телеграф», ограничится чем-нибудь более простым, например: «Арт-гуру поймали за руку».

Ей видится, как федеральные полицейские входят на ее лекцию по Франсу Хальсу. Ждут в задних рядах, пока она не закончит, вежливо выводят из аудитории без наручников. Или ее вызывают на встречу с деканом, в кабинете у которого сидит детектив в штатском. Элли представляет, как включает в ночи модем, заходит на сайты юридических услуг, ищет международные договоры по экстрадиции, судебные решения по делам о подделке картин. Уголовного преследования, скорее всего, можно не опасаться, но от одной мысли о приезде Марти де Гроота у нее все внутри обрывается.

Угроза разоблачения заставляет вспомнить всю прошлую жизнь, отыскать там признаки испорченности в более широком смысле. Была ли она мошенницей по призванию? Элли припоминает мелкие грешки, как будто они могут вывести на что-то более фундаментальное. Неотвеченные электронные письма, талантливые студенты, которым она могла бы уделить больше внимания, опубликованные обзоры, которым явно недоставало беспристрастности. Она ищет след аморальных поступков, который начинался бы от подделки или даже еще раньше, от магазинных краж во время учебы в пансионе. Но след обрывается после 1957 года. Истина в том, что с тех пор она была дисциплинированным и скрупулезным ученым. Память о том, как она за деньги написала копию картины, преследовала ее всю жизнь; сознание, что она чудом вышла сухой из воды, ощущалось примерно как вина выжившего. И эту вину Элли постоянно пыталась загладить. Ее бывший муж Себастьян, арт-дилер, мягко подшучивал над ней на домашних приемах, говоря, что за двадцать лет она ни разу не превысила скорость, не перешла улицу на красный свет, не смухлевала при уплате налогов. «Что сталось с генами твоих предков-каторжников?» – поддразнивал он, а она кротко улыбалась и вспоминала, как в молодости оказалась пособницей в краже эпохального полотна.

Ища в себе признаки испорченной натуры, Элли натыкается на нечто неожиданное. На периферии ее размеренной жизни, в центре ее скудного общения, лежит пугающее одиночество. Давно, еще с Англии. До сего дня Элли считала это одиночество освобождением. После лекций она задерживалась в городе, шла смотреть иностранный фильм и ела попкорн в полупустом зале во время дневного сеанса, не боясь наткнуться на бывшего возлюбленного или подругу, с которой рассталась давным-давно. До нынешнего воскресенья она была убеждена, что это и есть свобода. Теперь думает, как же горько и бедно такое существование.

Потом вспоминает, как в последние три года совершала одинокие экскурсии по местам своего детства. Беспечная туристка в родном краю, где теснятся призраки прошлого. Как это объяснить? Паб в Балмейне, где просиживал целые вечера отец, родительский дом над доками. Весь первый год она бродила по городу, словно охваченная ностальгией. Элли не может объяснить себе, зачем раз десять пересекла залив, повторяя маршрут отцовского парома от Манли до зоопарка Таронга. А ведь отец практически ее не замечал. Один-единственный раз, когда он взял Элли в рубку «Саут Стейна», ее страшно укачало; всю дорогу она судорожно стискивала альбом для набросков. Это было до монахинь и священников, до переходного возраста с его проблемами. Летом залив вонял водорослями и йодом. Элли еле-еле дождалась, когда паром подойдет к берегу. Она быстренько купнулась на огороженном буйками пляже возле паромной пристани, пробежалась по акульему аквариуму и пирсу с аттракционами. Деньги Элли стащила из маминого прикроватного столика (получается, плохой она была уже тогда) и намеревалась развлечься на полную катушку. Через полчаса она, запыхавшаяся от страха, выскочила из «Комнаты ужасов» и побежала к отцовскому парому, чтобы успеть ко времени отправления. «Саут Стейн» только что отчалил. Элли стояла на пристани в мокром купальнике и смотрела на белый след за его кормой. Назад он пришел только через два часа. Все это время Элли терпеливо ждала, глядя, как мальчишки ныряют за монетками с исполинских деревянных пилонов. Отец ни слова ей не сказал, но она усвоила, что миру – и отцу – нет дела до ее поступков и желаний. Часы не перестают идти оттого, что тебе приглянулась какая-то забава. Больше отец ее с собой не приглашал.

Все это проплывает перед ней – другой город, другое время. Та жизнь ушла, но тогда все началось, софиты зажглись, занавес поднялся. Корни Элли-фальсификаторши где-то там, но где именно? Старый дом с его курносой верандой и шаткими оконными рамами снесли, теперь на его месте многоэтажная кирпичная коробка, и о прошлом зримо напоминают лишь бурно цветущая жакаранда и банановое дерево. Все изменилось, но Элли пришла сюда искать угрюмую девочку-подростка, от которой пахло ацетоном. Она понимает, что прошлое для нее живее настоящего, и от этой мысли накатывает удушье. Приглашение стать куратором выставки в Художественной галерее Нового Южного Уэльса должно было стать шагом вперед, началом расширения круга ее друзей и знакомых, возвращением в ряды живых. Вместо этого она вернулась к руинам прошлого.

В среду днем (Элли только что прочитала лекцию о Юдит Лейстер) ей звонят из галереи – сообщить, что курьер с двумя картинами из Лейдена уже в сиднейском аэропорту. Она прикидывает: упаковочные ящики откроют и ее подделку аккуратно извлекут примерно через сутки. За последние месяцы, когда помаленьку начали прибывать картины для выставки, протокол отработали и усовершенствовали. Регистратор фонда на музейном микроавтобусе с охранниками встречает курьера в аэропорту, ящики доставляют в галерею и принимают на хранение, сопровождающего отвозят в гостиницу. Дальше картинам нужно время согреться до комнатной температуры после долгого пребывания в трюме самолета, так что для вскрытия ящиков все встречаются уже на следующий день. Элли говорит сотруднице, что будет в галерее в ближайшее время. Обычно она приезжает только к вскрытию ящиков. Сопровождают картины, как правило, научные сотрудники или хранители, они измучены перелетом и сменой часовых поясов, так что торопятся подписать бесчисленные документы и отдохнуть впервые за несколько дней. Однако именно они следят за упаковкой экспонатов у себя в музее, так что знают о картинах больше других. Элли хочет лично выяснить, что знает голландский сопровождающий.

Чаще всего она оставляет машину на университетской стоянке, едет на электричке до станции «Сент-Джеймс», а оттуда до галереи идет пешком, но сегодня почти бегом направляется к Кинг-стрит ловить такси. Улицы стеклянисто блестят после ливня, в воздухе пахнет железом. Дожидаясь едущего в нужную сторону такси, Элли напоминает себе примечать свет, розоватый оттенок западного неба. Она всегда учила студентов примечать свет, но в последние три дня не видит ничего вокруг. Наконец появляется такси, Элли останавливает его и садится. В газетах что-то пишут о готовности к Олимпиаде, и водитель произносит монолог о том, что город застигли со спущенными штанами. Элли смотрит в окно и видит обшарпанность Кливленд-стрит: ажурные металлические балкончики похожи на кружево ржавчины, фасады облупились, окна арабских ресторанчиков давно не мыты. Это старый Сидней, отцовский город грязи и плесени. К тому времени, как машина подъезжает к галерее, водитель уже перешел к сетованиям, что нынешние люди разучились вести себя вежливо. Элли просит его объехать здание и высадить ее у погрузочной эстакады.

Там толкутся рабочие в синих халатах. В штате музея два упаковщика, два монтировщика экспозиции и плотник. Все они подчиняются Квентину Лафоржу, пожилому аккуратисту в бифокальных очках, называющему себя завхозом. Все остальные называют его Кью{11}. Когда Элли входит, он сидит у себя в кабинете за стеклянной перегородкой, сдвинув очки на лоб, макает в чай печенье и просматривает газету. За последний год, пока выставка мало-помалу формировалась, Элли научилась кланяться в ноги шоферам и работягам, поскольку от них зависит, произойдет все вовремя или с необъяснимыми задержками. Она приносит им сникерсы и дарит на дни рождения абонементы в кинотеатр. Дни рождения вместе с именами и номерами мобильных записаны у нее в ежедневнике. Кабинет Кью – крепость из зеленых шкафов со скоросшивателями и ламинированных таблиц с изолирующими свойствами разной древесины и полимеров. Кью примерно ровесник Элли, но это человек другой эпохи: у него набриолиненные волосы и глаженые носовые платки. Он носит темно-синий халат, из кармашка с вышитыми инициалами торчат цанговые карандаши. От него пахнет столярным клеем.