Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

• Название: Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)
• Автор: Мэри Стюарт
• Жанр: Зарубежные детективы
• ISBN: 978-5-389-16560-0

Книги Мэри Стюарт завоевали сердца миллионов читателей, получив при этом высокую оценку критиков, особо отмечавших ее мастерство в жанре авантюрного романа. Ей, как никому другому, удалось объединить в сюжете лирическую тему, детективные ноты и поистине кинематографический саспенс. Романы Стюарт переводились на многие языки и до сих пор продолжают покорять читающую публику всех стран мира. Героиня «Грома небесного» Дженнифер приезжает в монастырь у подножия Пиренейских гор, чтобы навестить свою кузину, и узнает страшную новость о ее смерти. Но путаница в объяснениях монашек заставляет Дженнифер усомниться в том, что на монастырском кладбище похоронена ее сестра… В романе «Дерево, увитое плющом» страсти кипят вокруг английского наследства. Юную Мэри вовлекают в опасную авантюру, ведь девушка как две капли воды похожа на исчезнувшую восемь лет назад внучку владельца родового гнезда… События, описанные в «Терновой обители», также происходят в Англии. Джили Рэмси переезжает в уединенное викторианское поместье, где любимая крестная оставила ей в наследство дом и сад, благоухающий цветами, целебными травами и немножечко… колдовством. Вскоре Джили узнает, что ее крестная недаром слыла ясновидящей и знахаркой, а попросту ведьмой…

---

– Ясно, – кивнула старушка. – Все же странно, что она ничего не говорила о них и даже о своем муже.

– Он умер, не очень давно.

– А-а, понимаю. Погоди, а она знала о твоем приезде?

– Конечно знала. Она сама пригласила меня. Она и посоветовала мне остановиться в Гаварни, но писала, что узнает, нельзя ли мне будет пожить несколько дней в монастыре.

– Тогда, – блеснув глазами, сказала сестра Мари-Луиза, – тем более странно, что она никому не сообщила о тебе.

– Сначала мне тоже так показалось, – сказала Дженнифер, – но раз она все время бредила и горела в лихорадке, то, видимо, просто была не в состоянии вспомнить…

– Так-то оно так. Но ведь были моменты, когда она приходила в себя. Вот что странно…

Дженнифер, присев на пятки, уставилась на сестру Луизу:

– Значит, она все же приходила в себя?

– Конечно. Ты же знаешь, как это бывает: периоды бреда у таких больных сменяются периодами прояснения. Понятное дело, лихорадка сильно ослабляет человека, но сознание вполне ясное. По-моему, у нее были такие периоды.

– Но, – сказала Дженнифер, – донья Франциска дала мне понять, что Джиллиан, моя кузина, все время была в беспамятстве. И просто не могла вспомнить обо мне.

Сестра Луиза как-то не по-монашески передернула плечами:

– Ну уж не знаю, что тебе и сказать, девочка. Сама-то я не видела твою кузину, но от Селесты точно знаю…

– От Селесты? Кто она?

– Это одна из сироток, самая старшая и милая девочка. Она вместе с доньей Франциской ухаживала за твоей кузиной.

– Донья Франциска сама за ней ухаживала?

– Ну да. Она очень опытна в таких делах. Именно она привела твою кузину сюда и настояла, чтобы она сама и Селеста ухаживали за ней. Понимаешь, ведь у нас маленькая община, и хотя донья Франциска очень норовистая дама и высоко задирает свой испанский нос, – она вдруг улыбнулась, – но в болезнях разбирается. Уж я-то по себе знаю: зимой меня обычно донимает ревматизм, и она всегда помогает мне.

– Значит, Селеста рассказывала вам, что у кузины были моменты просветления?

– Уж и не помню, что она говорила, но я поняла именно так. На самом деле из-за этого-то я и копаюсь здесь. Ты же знаешь эти цветочки, девочка?

– Нет. О чем вы?

– Гентиана. Веселенький цветок. Его еще называют горечавкой. Весной вся могилка будет ярко-голубой. Ярче, чем те вьюнки.

Дженнифер глядела на нее, недоумевая:

– Да ведь…

– Сейчас горечавки цветут уже только в горах, понимаешь? Посмотри, вот букетик в вазочке. Но те, что я сажаю, зацветут весной. Я специально накопала их, чтобы к весне над ней зацвели горечавки. Ты ведь знаешь, как она любила синий цвет. Селеста говорила мне. Потому-то я и подумала, что твоя кузина иногда приходила в себя, раз уж она рассказала Селесте о своих любимых цветах. Вряд ли она говорила об этом в бреду.

– Вряд ли. Но…

– Селеста обычно собирала их для нее. И когда твоя кузина умерла, я решила, что обязательно посажу их на ее могиле. – Она кивнула в сторону других покрытых цветами холмиков. – Это единственное, что я могу для них сделать. Сестра Тереза, как видишь, любила анютины глазки, а старушка сестра Марианна все твердила, что самые веселые – горные маргаритки. А горечавки расцветут у твоей кузины.

– Спасибо. Вы очень добры.

Но голос Дженнифер почему-то дрожал, словно она задыхалась, и старая монахиня с удивлением взглянула на нее.

– В чем дело, детка?

Дженнифер не отвечала. Она сидела, глядя на свои зажатые в коленях руки, и отчаянно пыталась собраться с мыслями и разобраться в этих новых, поразивших ее сведениях.

– Ну-ка перестань. Что с тобой?

Дженнифер подняла голову, откинула со лба прядь волос, точно хотела отбросить тень сомнений. Она спокойно встретила встревоженный взгляд добрых глаз.

– Сестра Луиза, моя кузина была дальтоником.

Старушка озадаченно посмотрела на нее и машинально подобрала лопатку. Потом взяла очередное растение и принялась сажать его.

– Да?..

– Вы понимаете, что это означает?

– Ну конечно. В молодости у меня был приятель, так его брат страдал этим. Никто ничего и не узнал бы, не пойди он работать на железную дорогу. Вскоре это выяснилось, и его уволили. Оно и понятно, ведь там светофоры – красный, зеленый. Он не различал их. – Она приминала землю у корней цветов. – Не судьба, видно. Но все судьбы в руках Божьих. Парень пошел работать сторожем. А сейчас у него уже ресторанчик в Ментоне и шестеро детей, а жена умерла. Если бы ты знала его жену, – добавила она, похлопывая лопаткой по земле, – то сочла бы ее смерть за милость Божью. Упокой, Господи, ее душу.

– Надо же, как бывает, – сказала Дженнифер, не зная, что и ответить на сей словесный пассаж.

Сестра Луиза заметила ее замешательство.

– Так, говоришь, и твоя кузина?.. Я всегда считала, что это бывает только у мужчин, а женщины… По-моему, так доктор говорил.

– Да, – сказала Дженнифер. – Совершенно верно, обычно дальтонизм бывает у мужчин, и самая распространенная разновидность как раз та, что была у брата вашего знакомого, который не различал красное и зеленое. Но у Джиллиан, моей кузины, был очень редкий случай – тританопия.

Сестра Луиза снова бросила совочек и с нарастающей тревогой взглянула на девушку:

– Что?

Дженнифер подумала, что во французском эквиваленте это слово должно звучать как «la tritanopie». Она повторила еще раз:

– Тританопия. Это сине-желтый дальтонизм.

Сестра Луиза перевела взгляд на вазочку с синими цветами. Потом вопросительно посмотрела на Дженнифер.

– Так ты говоришь, что твоя кузина… что мадам Ламартин…

– Она совсем не различала желтого и синего, оба этих цвета для нее всегда были лишь различными оттенками серого. То есть… То есть, – заключила Дженнифер, – если бы она и увидела цветы, то не узнала бы их.

Старушка смотрела на только что посаженные на могилу цветы.

– Должно быть, я ошиблась, – робко сказала она, – но, собирая их для нее, я была совершенно уверена…

Дженнифер взволнованно склонилась к ней и коснулась ее руки.

– Нет, сестра. Вы не могли ошибиться, ведь все очень просто. И вы, и Селеста. Ведь Селеста часто собирала их для нее, не так ли?

– Так, но…

Дженнифер показала на вазочку в траве:

– Кто набрал этот букетик?

– Селеста.

– Вот именно. И она не раз говорила вам, что мадам Ламартин нравятся горечавки, что это ее любимые цветы?

– Да, да, говорила. Но постой, – все еще недоумевая, сказала старушка, – я что-то не пойму. Зачем твоей кузине надо было притворяться?.. – Она оборвала фразу и пожала плечами. – Хотя сейчас это уже не важно. Ведь цветы я посадила, в общем-то, для живых. Просто памятный знак. Маргаритки, анютины глазки, горечавки… Мертвым все едино.

Она вновь взялась за лопатку и вернулась к работе. Потом быстро взглянула на напряженное лицо Дженнифер и мягко добавила:

– Ну, не расстраивайся. Что же делать… Просто ошибка…

– Но это не ошибка! – закричала Дженнифер. – Это какая-то путаница, загадка, и она очень тревожит меня! Вы же сами сказали: к чему ей было притворяться? Это глупо, тем более что она не могла… – Она не договорила и закусила нижнюю губу. Пальцы ее нервно обрывали мелкие травинки. – Как ни крути, все это совсем непонятно, – заключила она, и вдруг ей почему-то вспомнился взгляд доньи Франциски из-под полуопущенных век. И точно холодом повеяло. – Странно, – добавила она, будто разговаривая сама с собой, – еще одна непонятная вещь.

Сестра Луиза ловкими крепкими пальцами утрамбовала землю вокруг очередного цветка, потом вытерла руки о траву. Стараясь успокоить Дженнифер, она сказала:

– По-моему, девочка, здесь нет ничего загадочного. Все очень даже понятно, сама подумай. Наверное, твоя кузина сказала так просто из вежливости: Селеста ведь старалась, собирала для нее цветы, она, естественно, обрадовалась и, желая поблагодарить девочку, сказала, что это ее любимые цветы. Ты меня слушаешь? Видишь, как все просто?

– Ну да. Однако…

– Что – «однако»?

– Если она была настолько внимательна и вежлива, то явно была в состоянии вспомнить обо мне, – категорично заявила Дженнифер. – Уж об этом она должна была подумать в первую очередь.

– Ты права, конечно. Непонятно, почему она не попросила известить вас.

– А если просила? – как бы размышляя вслух, произнесла Дженнифер. В наступившей вдруг тишине она открыто встретила испуганный взгляд старушки. И, взвешивая каждое слово, сказала: – Донья Франциска ясно дала мне понять, что кузина не вспоминала обо мне и ничего не просила передать. Но, по ее мнению, это объяснялось тем, что Джиллиан умерла, так и не приходя в сознание. Судя по вашим словам, последнее утверждение неверно. Так может быть, и первое тоже?

– Не пойму я тебя что-то, дитя мое… – пробормотала старушка и умолкла. Ее испачканные в земле руки задрожали, и она сцепила их, чтобы скрыть волнение. Приятно, конечно, немного посплетничать, но прямое обвинение – совсем другое дело. Она была явно озабочена – тревога промелькнула в ее глазах. – Не понимаю, о чем ты толкуешь.