Элиф Батуман - Идиот

• Название: Идиот
• Автор: Элиф Батуман
• Жанр: Современная зарубежная литература
• ISBN: 978-5-17-112416-8

Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы. Высоко оцененный критиками, роман был назван лучшей книгой месяца по версии New York Times Book Review. В 2018 году «Идиот» вошел в список финалистов Пулитцеровской премии.

---

Вернувшись в свою комнату, я села за стол проверить почту. Увидела в папке с входящими имя Ивана, вздрогнула и вдруг поняла, что весь день ждала этого письма. В строчке «тема» значилось Сибирь. Я перечитала письмо несколько раз. Его смысл оставался неясным. Отдельные слова и даже предложения были вроде бы понятны, но составленные вместе они казались написанными на другом языке.

Дорогая Селин, Соня, мне снился странный сон, – начиналось письмо. Сон был про реку Енисей. Теперь я знаю, что ты – там. Знаю, что ты изменишь мне с бывшим парнем моей будущей девушки. Но я всё прощу. Не будь тебя, я не нашел бы Барбару, идеальную механическую преподавательницу.

Иван просил меня пересказать сюжет фильма «До свидания, лето», 15-серийного сериала, снятого на Би-Би-Си для изучающих начальный русский. Мы должны были смотреть его весь семестр, и нас могли спросить о нем на экзамене. Если ты мне его перескажешь, я прощу тебе Сибирь, 150 лет турецкой оккупации венгров и даже отвратительные книги, которые мне пришлось читать в школе о том времени.

Я никогда не слышала об оккупации Венгрии османами. В детстве мне говорили, что турки и венгры – родственные народы, что гунны – тоже тюрки, что оба эти народа мигрировали на запад с Алтая и что говорили они на схожих языках. У меня был дядя Аттила, обычное турецкое имя. Но в Ивановом мире наши предки враждовали.

От этого ощущения близости и в то же время отдаленности кружилась голова. Всё, что он говорил, пришло откуда-то совершенно извне. Я никогда не смогла бы всё это сочинить или угадать. Он рассказал мне сон. Он написал: знаю, что ты изменишь мне. Но пообещал всё простить, даже дважды. Я ничего против него не совершала, но от мысли о том, что всё же что-то совершила или совершу, захватывало дух. Мне захотелось сразу ответить, но он медлил с ответом целый день, так что и я подожду по меньшей мере столько же.

* * *

По пути в раздевалку мы со Светланой шли через тренажерный зал.

– Я обмолвилась Уильяму о том, как ты обалдела от его бесед по тригонометрии, – говорила она. – Этого больше не повторится.

Я почувствовала, что меня предали, но потом поняла, что у Светланы, наверное, к Уильяму слабость. В этот момент я увидела у одного из тренажеров Ивана, который тянул за прикрепленный к шнуру железный стержень. На другой стороне блока плавно ползала вверх-вниз стопка грузов. Поднявшись, Иван отпустил стержень, и грузы с приглушенным лязгом рухнули. Низкое подвальное помещение не давало ему встать в полный рост. Он повернулся, но увидел ли нас? – я не была уверена. Пока я раздумывала, поздороваться или нет, мы уже подошли к раздевалке.

* * *

Дорогой Иван, набирала я в компьютере. Проснувшись в Сибири, я почувствовала, как сильно тоскую по дому. Я думала, за день тоска пройдет. Но она не прошла. Я написала, что уехала из Сибири и вернулась домой. В душе мне казалось, что больше ничего не будет, что я поднимусь на эскалаторе и увижу лишь снег. Но вместо этого я обнаружила кирпичные стены, Бальзака, замороженный йогурт, альвеолярные фрикативные звуки – словно никуда не уезжала. Я чувствовала потребность рассказать ему о том, что меня окружают и подавляют вещи, чей смысл сомнителен или неведом и чьи масштабы никак не соотносятся с моими.

Я принялась за пересказ фильма «До свидания, лето». Это была длинная история, и по ходу письма мне пришло в голову, что я теряю некий политический капитал. Я удалила всё написанное и вместо этого набрала: Пересказать сюжет я, разумеется, могу. Теперь он должен снова попросить.

* * *

Перед экзаменом мы со Светланой встретились на завтраке.

– У тебя вид, будто кто-то умер, – сказала она.

– Плохо спала, – ответила я.

– Только не говори, что нервничаешь, – сказала Светлана.

– Когда я начинаю волноваться, – вставил парень по имени Бен, – мне нравится думать о Китае. Там живет чуть не два миллиарда людей, и никому из них даже в голову не приходит париться по поводу вещей, которые тебе кажутся очень важными.

Я допустила, что эта мысль может придать бодрости.

Светлана любила приходить всюду заранее, и в экзаменационный класс – залитый солнцем зал с длинными дубовыми скамьями – мы вошли в числе первых. Я примостилась на краю одной из скамей, а Светлана села впереди и повернулась ко мне. Мы беседовали о том, стоит ли Светлане поехать на церемонию памяти Бродского в колледже Маунт-Холиок. Вдруг она умолкла, уставившись на что-то позади меня.

– Соня, – сказал Иван. – Ну что, расскажешь мне этот бибисишный фильм?

Я изложила ему сюжет, начиная с того момента, когда Ольга забыла учебник у Виктора в такси. Гам в зале усиливался, Иван подошел ближе и наклонился ко мне. Вскоре он уже сидел у моих ног, хмурясь и для равновесия держась за спинку моей скамьи.

Когда в зале появился проктор, я как раз дошла до той части, где они оба вступили в брак, каждый со своей парой.

– Этим всё и кончается, – сказала я.

– Ты мой спаситель, – ответил Иван, глядя мне в глаза, и затем отправился искать себе место.

– Кто это? – спросила Светлана.

– Иван, помнишь? Мы же все были в одном классе.

– Совсем его не помню. Не понимаю, как я могла забыть такого парня. А почему он сам не мог посмотреть этот фильм?

– Полагаю, был занят.

– У него, наверное, очень богатая внутренняя жизнь, – сказала Светлана. Я рассмеялась. Но она оставалась серьезной. – А ты не замечаешь за ним ничего странного? То, как он смотрит, – словно пытается заглянуть тебе внутрь. Никогда не бывает не по себе? Мне сделалось неуютно.

А мне не сделалось.

* * *

Иван прислал имейл с темой Ленин. Он писал, что русские собираются убрать Ленина из мавзолея на Красной площади. Ивану будет его немного не хватать. Ленин всегда был рядом – «Ленин фотографией на белой стене», эти стихи они читали в учебнике четвертого класса, но им ничего не рассказывали о том, почему Маяковский свел счеты с жизнью.

После 1990 года все ленинские памятники в Будапеште собрали и вывезли в парк за чертой города. Из них вышло очень милое сообщество, «даже прелестнее, чем коммунизм, как его себе представляли». Ленин приветствовал Ленина напротив другого Ленина, за которым бежал пролетарий по прозвищу «гардеробный памятник» из-за знамени в его руках (ВЫ ЗАБЫЛИ СВОЙ СВИТЕР, СЭР!). Стоявший сзади гигантский улыбающийся Ленин был еще в начале восьмидесятых испорчен вандалами. ХВАТИТ, ИЛЬИЧ, КОНЧАЙ УЛЫБАТЬСЯ. МЫ БОЛЬШЕ НЕ ТУРКИ. ЧЕГО НАМ БОЯТЬСЯ? – написали они. По-венгерски рифма удачнее.

Еще один ленинский памятник, подарок от советского народа, получил повреждения, пока ехал поездом из Москвы. Его отвалившуюся макушку так и не нашли. Венгерские скульпторы в спешке вырезали ему из лучшего мрамора кепку. На пышной церемонии открытия все увидели, что у Ленина – две кепки: одна на голове, а другая – в руке.

Я читала и перечитывала это письмо. Мне было не вполне ясно, зачем Иван его написал, но он потратил на него время и, видимо, хотел произвести впечатление. У меня не шли из головы эти Ленины в парке, собранные в конфигурации, которую никто нарочно не придумывал, но которая каким-то образом являла собой подлинное воплощение коммунизма. Стиль письма был хоть и игривым, но в то же время серьезным. О самоубийстве Маяковского он писал всерьез.

Распорядок сна у меня совершенно пошел вразнос. Казалось, я постоянно думаю о чем-то не о том. Каждую ночь я ложилась около полуночи, закрывала глаза, и в голову начинали лезть всякие путаные мысли, я снова включала свет и читала до четырех.

Чтобы лучше понять Ивана, я прочла «Книгу смеха и забвения»[18]. В первой же главе пересказывался анекдот об абсурдности в коммунистическом правлении, где тоже фигурировал головной убор. Судя по всему, коммунисты удалили с фотографии какого-то деятеля, но забыли убрать его шапку. Об этой шапке я размышляла часами. Я знала, она как-то связана с кепкой на венгерском ленинском памятнике. Но как? Она просто была, и всё – эта лишняя кепка.

* * *

Мы со Светланой посмотрели в киноархиве «Три песни о Ленине»[19]. В третьей песне Ленин умер. Вся заключительная часть изображала только плачущих людей – людей старше, моложе, детей; русских, татар, среднеазиатов; на заводах, в полях, на похоронах. Там была склейка, где с мертвого Ленина, лежащего в гробу, план переходит на Ленина, улыбающегося солнцу, чтобы показать весь контраст между смертью и жизнью. Раньше мне никогда не приходило в голову, как много людей в самом деле любили Ленина – любили по-настоящему, испытывали подлинное чувство.

Светлана рассказала, что когда она ходила в первый класс, школьники на игровой площадке изводили друг друга вопросом: «Ты кого больше любишь, товарища Тито или маму?»

* * *

В последний день на «Строительстве миров» Гэри помогал нам расположить завершенные проекты в выставочной галерее.