Эдуард Веркин - Звездолет с перебитым крылом

• Название: Звездолет с перебитым крылом
• Автор: Эдуард Веркин
• Жанр: Прочая детская литература
• ISBN: 978-5-04-100122-3

Эдуард Веркин – один из ярких современных российских авторов, лауреат престижных литературных премий, настоящий наследник традиций Чехова, Платонова, Лема, братьев Стругацких, Дика, Брэдбери. В 2012 году роман Веркина «Друг-апрель» был включен в список выдающихся книг мира «Белые вороны», составляемый Мюнхенской международной детской библиотекой. В своих книгах Э. Веркин с необыкновенным вниманием к мелочам показывает становление личности, переживание героями первой любви, упрямую борьбу с обстоятельствами и «непреложными законами», абсурдность и хрупкость жизни. Он говорит с читателем на своем, уникальном, узнаваемом языке. Книга состоит из двух частей «Звездолёт с перебитым крылом» и «Каникулы что надо», и в этом виде издается впервые. Это очень важно, потому что в первой части мы видим один мир, во второй другой, но только прочитанная целиком история позволяет читателю увидеть третий мир, намеренно скрытый автором.

---

Я сходил к бабушке, взял мазь для Дюшки, а себе «Золотую звезду», она тоже комаров немного отпугивает.

До поля километров десять на запад от кладбища, на велике докрутить можно часа за полтора – дорога там не очень. Если сначала еще как-то опилками отсыпана, то дальше колеи да песок, иногда и не проедешь, вести рядом приходится. Но все равно, приключение вроде.

Заехали к Котову, на Коммунальную. Котов не просыпался долго, а когда высунулся в окно, объявил, что он на подрывное поле не поедет.

– Вчера вечером малину проверять ездили, – объяснил он. – По кустам так набродились…

– Ты что, малиной объелся? – перебил Дюшка.

– Нет, не малиной объелся, малины нет еще, одни завязи. Я мозоли натер.

– Ага, мозоли, понятно, – презрительно протянул Дюшка.

– Да нет, правда.

В подтверждение этого Кот выставил в окно ноги. Мозоли имелись. С такими педали не ворочать, по лесу не скакать.

– Ну, и сиди, – плюнул Дюшка. – Мы и без тебя сгоняем.

– Эй, пацаны, и мне пороха привезите, а? – попросил Котов. – Пару коробков хотя бы…

Дюшка, не оборачиваясь, показал ему фигу. Поехали в сторону подрывного.

В «Орленке» в основном недостатки, но есть и один плюс – он легкий, и ездить на нем гораздо проще. Так что я катил, не особо стараясь, медленно, любуясь утром, Дюшке же на его «Салюте» не разогнаться – тяжелый. Зато сидушка мягкая. Дюшка отставал, пыхтел и плевался, километра через три я забрал у Дюшки бродни, привесил их на раму, поближе к рулю. Дюшка приободрился, и до кладбища катили вполне себе весело, иногда, особенно если под горку, Дюшка меня даже обгонял.

С утра кладбище выглядит вовсе не мрачно, а наоборот, нарядно. Нет, старый угол, где кривые, крашенные облезлой серебрянкой деревянные кресты с треугольными крышами, конечно, уныл, а новая часть ничего, разноцветная. Эмалевые красные звезды, пластмассовые цветы везде, венки, дорожки песочные, и вороны не сидят на ветках, все вороны на старом кладбище. Как ведьмы.

– Звездный городок, – не удержался Дюшка.

Мне такое название не нравится, если совсем уж по правде. Не очень оно хорошее, как-то я дома брякнул, так отец потом со мной два дня не разговаривал, это чтобы мне понятно стало. Мне стало.

Но Дюшка любит так болтнуть. И про Чапаева анекдоты рассказывает, хотя вожатая наша в школе по поводу этого отдельное собрание проводила, вместо политинформации. На самом деле Дюшка так, конечно, не думает – у него оба деда на войне погибли, а сам Дюшка соседке старенькой по хозяйству помогает – крышу от листьев чистит, воду таскает, в магазин бегает. А она тоже ветеран, «Ил-2», стрелок-радист, в Венгрии подбили ее на штурмовке, самолет упал в озеро, сама жива осталась, но руку левую по локоть оторвало. Так замуж никто и не взял потом, одна всю жизнь прожила. А Дюшка ей помогает, не потому, что тимуровец там или пионер, а так, добровольно, сам по себе.

Но про звездный городок удержаться не может. Он еще и матюгается иногда. Чтобы показать, что он пацан, а не кое-как.

– Знаешь Толстую? – спросил Дюшка. – Которая картошкой на станции торгует?

– Ага.

Толстая у нас в городе известная тетка. По части несознательности. Ходит к поездам торговать картошкой, солеными огурцами и цветами. Огурцы у нее классные, правда, очень вкусные, да и картошка, и жареная и вареная. Поезда дальнего следования останавливаются, пассажиры выходят покурить, пробуют толстовские разносолы – и покупают враз. Толстая себе уже дом двухэтажный с этого построила и «копейку» вишневую в экспортном варианте купила. Про нее и фельетоны в газете писали, и участковый прорабатывает, а ничего сделать не могут – как с Дюшкиным папашей. Потому что Толстая месильщица на хлебозаводе, а на эту работу никто не идет. Зарплата маленькая, а работа, как в шахте, мужики не выдерживают. А Толстая двужильная, у нее руки, как у штангиста, – в ночную смену хлеб замешивает, а потом на станции капустой квашеной торгует и настурциями.

Бутылки еще сдает.

– Толстая все свои грибы вокруг кладбища собирает, – сказал Дюшка.

– Зачем?

– Говорит, что тут они хрустященькие. А еще говорит, что ей грибы муж показывает.

Мы катили вокруг кладбища, слева кладбище, справа лес на полторы тысячи километров.

– Он же у нее умер, – напомнил я. – Угорел в позапрошлом году…

– Ага, угорел.

Дюшка обернулся.

– Угорел и тут похоронен. А Толстой грибы показывает. Это как?

– Суеверия какие-то, – сказал я.

– Ага, суеверия, – усмехнулся Дюшка. – Ты «Локиса» видел?

– Нет.

– Ну вот. Там мужик в медведя в конце превращается.

– Как это? – не понял я.

– Вот так. Оборотень. Его крестьяне убивают, и он валяется на снегу, и из пасти у него течет черная кровь. А его друган понимает, что это совсем не медведь…

Тут как назло на старом кладбище крикнула ворона, Дюшка дернулся, руль у него вильнул, переднее колесо наткнулось на камень, и Дюшка завалился. Упал не сильно, но колено ободрать умудрился.

Зашипел.

– При чем здесь медведь? – спросил я. – Ты же про Толстую говорил?

По колену у Дюшки поползла кровь.

– Я это к тому, что она с мертвецами разговаривает, вот к чему.

Я огляделся. Вдоль дороги росли лопушистые подорожники, я выбрал который побольше, сорвал, протер о штаны от пыли.

– Прилепи, – я протянул Дюшке.

– Ты что?! – Дюшка вытаращил глаза.

– Подорожник. Прилепи, он даже лучше пластыря.

– Это кладбищенский подорожник, – прошептал Дюшка. – С кладбища ничего нельзя брать, ни грибов, ни конфет, ни подорожников. А то оно… Притянет.

Снова каркнула ворона, и тут же к ней присоединились остальные, разорались, и мне отчего-то подумалось, что они это в нашу сторону. Быть обкарканными не хотелось, запрыгнули на велики, покатили дальше. Постарались побыстрее. На всякий случай. Понятно, что суеверия, но мне после «Бежина луга» о кладбищах и думать не хотелось. А тут еще Дюшка. Да и Толстую я вспомнил, руки действительно железные, а глаз такой черный, прыгучий.

А то оно притянет… Это уж точно.

Нажали на педали, прибавили скорость и замедлились, только когда погасли за спиной последние красные звезды. По спине до сих пор, как мышиный горох, перекатывались мурашки. Хотелось Дюшку по шее треснуть, сначала заманивает порох искать, потом пугает и сам пугается.

А Кот, кстати, умный, с нами не поехал, мозоли натер, молодец, он всегда в нужный момент умеет мозоли предъявить.

Минут через десять после кладбища выехали к карьеру. Тут копали песок для асфальтового завода, набралось воды, получился пруд. Решили немного отдохнуть, помыть ноги, хотя, конечно, зря – едва слезли с великов и скинули кеды, Дюшка опять принялся рассказывать свои истории.

– Тут в лесу церковь есть старая, – он указал за спину. – Там раньше деревня стояла, Бушнево называлась. Она как раз на старом почтовом тракте располагалась, от Чухломы к Кологриву. Там речка есть маленькая, Ёгда называется…

Дюшка сунул ноги в донный песок, стал шевелить пальцами. Я тоже. Песок под водой оказался теплый и приятный, теплей самой воды почему-то.

– В этой самой речке раки водятся особенные, вот такие крупные. – Дюшка показал ладонями. – Папка туда иногда ездит с мужиками. Так вот, в этом Бушневе пятьдесят два человека жили, там у них смолокурка была. А потом они все исчезли. Раз в неделю туда трактор приезжал с цистерной – смолу забирать. Вот трактор приезжает, а людей нет. Никого. Все пропали.

Мы взбаламутили песок, и теперь от нас в стороны расползалось некрасивое пятно, захватывая постепенно прозрачную воду.

– И куда они делись? – неосторожно спросил я.

– Не знаю, – ответил Дюшка. – Исчезли. Точно вышли все из дому… И все. Ни вещей не взяли, ничего. А в одном доме радио играло…

Вот всегда так. Стоит куда-то отправиться, как найдется такой вот рассказчик. И история про пропавшую деревню, мимо не проехать.

– Милиция искала-искала, но никого не нашла. А потом глядят, а на церкви все купола почернели.

Как-то похолодало. То ли ветерок подул, то ли тучка набежала, но мне надоело вот так в воде сидеть.

– С тех пор в Бушневе никто не живет, – сказал Дюшка. – Дома все сгнили, смолокурка сгорела, только церковь стоит с черными куполами. И там до сих пор вокруг люди пропадают, то грибники, то ягодники.

– Поехали дальше, – я вытянул ноги из воды, стал натягивать кеды. – А то сейчас солнце поднимется, жарко станет, упреем, пока до поля доберемся.

– Я это к чему рассказал, – Дюшка тоже стал натягивать кеды, но делал это он трудно, то ли ноги распухли, то ли кеды были давно малы. – Я к тому, что Бушнево как раз там, за Лосиным болотом.

– И что?

– Да так, просто. Там узкоколейка еще была…

– Узкоколейка так узкоколейка. Поехали лучше.

Дюшка вздохнул. Вот это мне в Дюшке не нравится. Он не такой, как в книгах, которые читает.

Хотя иногда и такой.

Опять каркнула ворона. Рядом, над головами. Точно проследила нас от кладбища.