А. Зайцева - #ИМХОМ: по моему скромному мнению. Мужчины

• Название: #ИМХОМ: по моему скромному мнению. Мужчины
• Автор: А. Зайцева
• Жанр: Публицистика
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-112466-3

Перед вами альманах мыслей заметных мужчин современности, представителей разных поколений. #ИМХОМ (от англ. In my humble opinion. Man) – скромные мнения мужчин, в том числе Юрия Мамлеева, Виктора Мережко, Сергея Шнурова, Андрея Макаревича, Игоря Верника, Захара Прилепина, Артемия Троицкого, Ивана Вырыпаева, Вадима Демчога. Эта книга – антология воззрений, собранных в период 2009–2018 гг. В ее основе взгляды героев на природу добра и зла, размышления о душе и вере, о любви и предназначении, о Родине и культурной идентичности, о роли человека во Вселенной. Художественные портреты к сборнику выполнены художниками, которые опирались лишь на тексты, не зная, кому они принадлежат. Книга содержит нецензурную брань.

---

Поэт должен быть абсолютно свободен, делиться прекрасным с народом, своей душой. Он живет за них, страдает за них, как бы это напыщенно не звучало.

Мандельштам сделал для меня гораздо больше, чем все Эйнштейны мира. Перефразируя Эйнштейна, который говорил, что без Достоевского не смог бы сделать всех своих великих открытий. Я сочиняю свои стишки, но я же еще и читатель. Я очень люблю поэзию и благодарен великим поэтам за то, что они вводят меня в круг своих чувств и мыслей, приобщая к высшим сферам. Которые, при моем скромном таланте, может быть даже мне недоступны.

Чтобы оценить книгу, надо заплатить за нее реальные деньги. Когда умирал великий английский поэт-классик Томас Элиот, он оставил завещание, в котором запретил издавать его книги доступными тиражами в дешевых изданиях. Допустим, я никогда не зарабатывал деньги поэзией. На доходы с поэзии даже кофе не купишь. Когда томик Пастернака или Мандельштама нужно было покупать на черном рынке, отдавая за него месячную зарплату, то человек гордился, как и любой дорогой вещью. Она выделяла его из окружающих. Электронная копия стихов Мандельштама никак не выделяет тебя. Возьмем американские джинсы Levi’s – в нашем поколении это был предельный статус, они стоили двухмесячную зарплату. А теперь это простые синие брезентовые штаны, умеренно удобные. Доступность искусства в век информатизации духовно зачищает нас. Ты уже понимаешь, что никаких внешних факторов нет. Хорошо это или плохо, да черт его знает. Да просто никак. Это просто другая реальность. При советской власти свежий огурчик, который можно было добавить в салат оливье на новый год – был событием года. Вот так изменилась жизнь.

Осталось мало читающих наций: французы, германцы, американцы. Однажды мы решили прокатиться в метро в Рио-де-Жанейро. Заходим в местный магазинчик, где продается всякая всячина: сигареты, лимонад, дешевые книжки в бумажных обложках. Мне стало интересно, что же читает этот бедный бразилец. Россия уже тогда переключилась на Маринину и Донцову. Мне так стало стыдно – среди двух дюжин книг на этой вертушке была лучшая мировая классика: Федор Достоевский, Джеймс Джойс, пьесы Аристофана, реальная мировая классика.

Стишки, любовь, путешествия. Всегда есть, чем наполнить свой мир. Я оказался подвешенным в пространстве между континентами, живу в Америке с канадским и российским паспортами. Немного нервное, но приятное состояние. Читатель мой в России. На мои выступления в Нью-Йорке приходит тридцать-шестьдесят человек, возрастная категория уже не та. Молодежь сидит по домам, играет в компьютерные игры, пьет пиво. К Америке отношусь с уважением, но без большой любви. Мне нравится Канада, Финляндия – западные люди живут в раю, но они этого не понимают. Они другой жизни не знают. Я писал на английском – пустая трата времени. Это как стихи Бродского: по-английски они абсолютно не сопоставимы с его стихами по-русски. Нельзя стать американцем, если тебе не пели в детстве колыбельных песен по-английски. Ты всегда будешь немного чужим. В этом трагедия иммиграции для литератора, которая продолжается всего одно поколение.

Жизнь – драматическая штука. Не хочу кокетничать, я ее почти прожил, как-то она сложилась совсем не так, как я планировал. Один из замечательных принципов в жизни, который открыл мне Александр Сергеевич – ни о чем не надо жалеть, все к лучшему:

И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

Сохранить душевную молодость – это большая удача. Человек создан для того, чтобы состариться и помереть. Ему остается только сжать зубы и спокойно это принимать. Есть проблема гораздо более серьезная: большинство людей стареют душевно. И вот этого допустить никогда нельзя. Все мои друзья, среди которых есть люди и постарше – все сохранили правильный внутренний возраст. Мой, например, тридцать пять! Так я чувствую себя, это большая внутренняя работа. Иногда становится так грустно, хочется на все плюнуть, уехать в деревню, воспитывать внуков. Но очень редко, слава богу!

Один из аспектов нашей жизни состоит в непрерывном развитии. Никогда не останавливайся на том, что ты достиг – это открывает дорогу делать что-то еще. Алексей Петрович Цветков писал чудесные строчки – «если через полгода тебе нравится, что ты написал, то никакой ты не поэт».

Один из самых страшных грехов – это самодовольство. Древние придумали выражение «почивать на лаврах». Надо ставить цели, которые, как линии горизонта, все время отдаляются по мере приближения к ним. Но ставить их конечно надо. Все великие русские поэты прожили чрезвычайно драматическую интересную жизнь. Допустим, самый благополучный человек из гениев русской литературы XX века – Пастернак, переводил, зарабатывал деньги, издавался и прочее, а копнешь – и вдруг видишь какие-то совершенно страшные вещи. Любимую женщину посадили в тюрьму. Роман написал – так заставили отказаться от Нобелевской премии. Затравили. Это вызывает большое уважение.

Как верующий человек, я верю в загробную жизнь. Как умный человек, смею надеяться, что ее не может быть. Она, возможно, есть, но будет настолько отличаться от этой, что можно считать, что ее нет. Тему смерти я всегда стараюсь как-то зарифмовать красиво или отшутиться. Красота и любовь ее искупают в каком-то роде. Это все еще у отцов церкви написано.

В чудеса я не верю. Я не верю в церковь, обряды, все это ерунда. Христос сделал много чудес, чем и составил себе славу: исцеление больных, вода в вино – в это я верю, богу это легко. Захочет, так Землю наизнанку вывернет. Один из основных постулатов христианства: блаженны не видевшие, но уверившие – блаженны те, кто не видел чудес, тем не менее верят.

Представьте себе аквариум, а в нем плавают золотые рыбки. Вот это их мир, там затонувший пиратский корабль, они там живут. Нет ничего другого, они не могут себе представлять жизнь хозяина аквариума. Никак. В их маленьких мозгах нет для этого способностей. Вот так мы соотносимся с Богом – мы не можем себе его представить. Он за пределами нашего сознания. И сделать с этим ничего нельзя. Мы можем придумать метафору, которая объяснит, почему мы не можем его понять. Но не более того. И я не верю, что бог как-то вмешивается в нашу жизнь. Это все детские сказки.

Сократ однажды пришел в храм Посейдона в Афинах. А он был атеист, как известно. Жрец говорит: «Как тебе, Сократ, не стыдно, видишь сколько здесь венков? Это принесли моряки, которые во время бурь помолились Посейдону, и он их спас. Видишь, как их много!» А он отвечает: «Сколько бы их было, если бы принесли те, кто не спаслись?»

Живешь, болеешь, умираешь, влюбляешься, приключения, дети, природа – нормальная человеческая жизнь. Все не просто так, зачем-то ты есть. Почему и как – человечество может объяснить только через искусство. Затем и живем.

Напишешь какую-нибудь строчечку и вдруг думаешь, ведь что-то я понял сегодня. Что вне стенок моего аквариума.

Бог живет за пределами Вселенной, где другие физические законы. Там другая таблица Менделеева, он выше нас – сознательное высшее существо. Он устроил всю эту комедию, всю Вселенную, для своего развлечения. Была такая игрушка в Америке – муравейник, разрезанный пополам, отделенный стеклом. Муравьи, за которыми можно наблюдать, вот и он так же. Один раз вмешался, когда Христа послал, это был последний раз.

Высший мир непознаваем, необъятен, невидим, но он существует. Человечество существует для того, чтобы какими-то своими коготками поцарапать ту алмазную сферу, которая в принципе не царапается. Она отделяет нас от этого высшего мира. Для этой задачи существует поэт – он умеет чувствовать и приобщает нас к этому абсолютно необъяснимыми путями. Вот, может быть, в этом один из смыслов искусства.

В игольчатых чумных бокалах
Мы пьем наважденье причин,
Касаемся крючьями малых,
Как легкая смерть, величин.
И там, где сцепились бирюльки,
Ребенок молчанье хранит,
Большая вселенная в люльке
У маленькой вечности спит.

Что это? По-русски это называется божественным откровением. Хотя пересказать словами я это не могу. Но чувствую за этим высокий великий смысл, от которого сердце начинает биться. Вы почувствовали, я надеюсь?

P.S. Я по жизни человек довольно робкий.

Все вещи значимы. Все, что вокруг нас происходит, можно усвоить в качестве сырья для творчества.

Увядают в парке розы, дует злой гиперборей.
Наступает время прозы – на, возьми ее скорей!
Так убого время года (а короче – время го)!
Полуголая погода и совсем не о-го-го.
И опять с берез осенних облетает жухлый лист,
и растерян, как Есенин, одинокий гармонист.
Небогатые соленья. Равнодушная приро.
Никакого просветленья и московского метро.
Коль гармония в природе в эту пору небольша,
ни к элегии, ни к оде не торопится душа, —
гармонист! Берись за прозу! Что ты зыришь, дурень, ввысь?
Размести в петлице розу, за политику возьмись.
Не текущим ли моментом дышат рiдные края,
голосистым инструментом звуки новые куя?
Доедай, а я доеду к водоему, девы где
молодому людоеду моют ноги и везде.

* * *

У фонарей, где хлопья снега тают,
где голос плоти теплится едва,
невидимые ангелы летают —
бесполые ночные существа.
Зачем – бог весть. Не дышат, но играют.
Не знают ни заботы, ни труда.
Поют. Разносят вести. Проплывают.
Не пьют. Не существуют никогда.
А я еще носить умею имя
и отвечать вопросом на вопрос —
но спорить не осмеливаюсь с ними,
печальная машина без колес.
Немного водки, осени немного.
Умыть лицо. Обнять родной порог.
Изготовлять суглинистого бога
из месива проселочных дорог.
Мы лузеры, мы оба в мелком ранге,
но все-таки не улетай, постой —
храни меня по имени, мой ангел,
фантомной боли доктор золотой.

Бахыт Кенжеев