Арчи Браун - Типы лидеров

• Название: Типы лидеров
• Автор: Арчи Браун
• Жанр: Управление, подбор персонала
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-097976-9

Разбор характеров и главных стратегий управления лидеров! Браун провел исследование выдающихся руководителей прошлого и разобрал их по ключевым типам, которые станут ключом к пониманию лидерства. Книга поможет проанализировать слабые и сильные стороны личности, научиться использовать эти знания для эффективного управления окружающими и отстаивать свои позиции в переговорах.

---

Нарастание авторитарных тенденций в увязке с верой в сильного лидера может показаться удивительным явлением для США, но не для России, где миф о сильном лидере господствует уже очень давно. Ниже в книге я цитирую высказывание одного из ближайших советников Михаила Горбачева, Георгия Шахназарова: «На Руси издавна уважают и даже любят грозных правителей»[16]. Одной из свежих иллюстрацией этого служат результаты опроса, проведенного Левада-центром в 2017 году. Россиян просили назвать десятку самых выдающихся деятелей «всех времен и народов». На первом месте, причем уже не в первый раз, оказался Иосиф Сталин, которого поместили туда 38 % опрошенных. Второе и третье места заняли Владимир Путин и Александр Пушкин с 34 процентами голосов у каждого[17]. С таким вопросом Левада-центр обращается к населению ежегодно, начиная с позднеперестроечных времен. В 1990 году 68 % респондентов поставили на первое место Владимира Ленина, Карл Маркс был вторым, Петр Первый – третьим, а четвертым – Михаил Горбачев, намного опередивший всех остальных современников. В том году Сталин тоже вошел в десятку с относительно скромными 15 %[18]. Попадание в список Маркса выглядело исключительным явлением на фоне общей ориентации ответов на российских деятелей, которая усиливалась с каждым последующим годом. В период перестройки предавались огласке и открытому обсуждению многие из сталинских преступлений, тогда как средства массовой информации постсоветской России гораздо больше критикуют Горбачева, чем Сталина, чем, в частности, и объясняется резкое падение числа сторонников первого и такой же резкий взлет популярности второго.

Культ Владимира Путина в современной России не идет ни в какое сравнение с культом личности Сталина, но ощущается достаточно сильно. Телевидение соблюдает табу в отношении критики Путина, хотя в некоторых печатных СМИ ее еще можно найти. Россия пошла по пути авторитаризма, но с отдельными элементами плюрализма: политическая конкуренция и разнообразие мнений в СМИ значительно уступают по оживленности тому, что происходило в конце горбачевского периода и в 1990-х годах, но их невозможно было бы представить себе в доперестроечном Советском Союзе. Миф о сильном лидере приобретает в современной России все большую популярность, хотя его значимость для разных социальных групп неодинакова. Как указывают авторы одного из недавних исследований, «представление о том, что для решения проблем страны нужен жесткий правитель, не обремененный необходимостью соблюдения демократических процедур», не обязательно свидетельствует о наличии симпатий к авторитаризму, но таит опасный соблазн начать движение в этом направлении[19]. Данные социологических опросов показывают, что абсолютное большинство россиян «выступает за правление твердой рукой», хотя это несколько варьируется в зависимости от возраста и уровня образования – в частности, так считает подавляющее большинство людей старше шестидесяти с образованием не выше среднего школьного[20].

Приверженность граждан идее правящего твердой рукой всемогущего правителя может ослабить позитивный опыт жизни в условиях политической системы с более равномерно распределенной властью. В случае России такой опыт оказался слишком недолгим для оценки преимуществ демократии. Сегодня период наибольшего плюрализма рассматривается в негативном свете, поскольку он сопровождался распадом Советского Союза и непропорционально большим влиянием группы безответственных финансовых воротил (известных также как «олигархи») во время президентства Бориса Ельцина. В России поддержка сильного лидера особенно тесно взаимосвязана с националистическими настроениями. Данные исследований говорят о том, что «отношения противоборства с Соединенными Штатами снижают привлекательность демократического процесса по сравнению с единоличным лидером, правящим твердой рукой»[21]. Соответственно, демонизация Путина Западом и тем более попытки представить Россию жупелом не ослабляют, а, напротив, лишь усиливают российские авторитарные тенденции.

Сегодня в мире стало меньше полномасштабных диктатур, но в XXI веке целый ряд либеральных демократий постепенно утрачивают признаки либеральности и превращаются в гибридные режимы, сочетающие в себе элементы авторитаризма и демократии. Среди стран ЕС национализм и нетерпимость все более настойчиво показывают себя в Венгрии и Польше. Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан тщательно поддерживает имидж сильного лидера и считает своим главным преимуществом приверженность идее нелиберальной демократии. Он ужесточил свой личный контроль над венгерскими СМИ и повел кампанию против финансиста и филантропа венгерского происхождения Джорджа Сороса, который и в коммунистический период и позже оказывал значительную помощь развитию плюрализма в Восточной и Центральной Европе (и, кстати, профинансировал обучение в Оксфорде самого Орбана в конце 1980-х). В частности, гнев властей навлек на себя будапештский Центральноевропейский университет – одно из наиболее известных детищ Сороса. Некоторые из тех, кто в 1988 году создавал вместе с Орбаном демократическую и антикоммунистическую партию Фидес, сетуют на то, что коллективное руководство в ней сменилось личным диктатом Орбана. По словам одного из сооснователей Фидес Иштвана Эгедуса, «мы оказались в своего рода серой зоне между демократией и диктатурой»[22].

По сравнению с частичным отходом от демократии в Венгрии ситуация в Турции выглядит значительно хуже. Реджеп Тайип Эрдоган, некогда считавшийся образцовым примером руководителя исламского толка и убежденного демократа в одном лице, почти полностью ликвидировал демократические достижения своей страны. В июле 2016 года он использовал попытку переворота в качестве предлога для подавление никак не связанных с ней критиков режима и политических оппонентов. Оппозиционно настроенные антиклерикалы не поддержали переворот в первую очередь потому, что (как и сам Эрдоган) посчитали его делом рук последователей мессианствующего исламиста Фетхуллы Гюлена[23]. После массовых арестов и увольнений предполагаемых оппонентов Эрдоган решил еще больше укрепить личную власть с помощью референдума о конституционных изменениях в апреле 2017 года. Народу предлагалось ответить «да» или «нет» на вопрос об отмене разделения властей и предоставлении президенту еще больших властных полномочий. Несмотря на свое доминирование в средствах массовой информации, сторонники ответа «да» победили «лишь с минимальным преимуществом»[24]. Таким образом, несмотря на расширение пределов личной власти Эрдогана, его победа выглядит далеко не убедительной и не дает оснований принимать успех диктатуры в Турции за данность.

В главе о революциях и революционном руководстве я предполагал, что египетские либералы, бурно приветствовавшие военный переворот 2013 года, арест президента Мухаммеда Мурси и запрет крупнейшей общественной организации страны «Братья-мусульмане», могут впоследствии пожалеть об этом. За время, прошедшее с момента написания этих строк, Египет стал как минимум настолько же авторитарным государством, как и в период правления Хосни Мубарака. Участники правозащитных движений и лидеры общественных организаций демократической направленности были объявлены «пятой колонной», а внесенные в законодательство изменения «расширяют возможности исполнительной власти преследовать, угнетать и гноить в тюрьмах политических оппонентов и несогласных»[25]. Надежды на прорыв демократии в арабском мире, появившиеся с началом революционных событий в Тунисе в декабре 2010 года, в основном угасли. Последовали новые авторитарные режимы, анархия, гражданские войны или опосредованные военные конфликты иностранных держав.

Единственной страной «арабской весны», где процесс демократизации устоял, хотя и небезусловно, является Тунис. Как отметил покойный Альфред Степан, три тунисские политические партии – две светские и одна религиозная – «обеспечили разноплановое, но взаимодополняющее руководство» и «стали правящей тройкой на период подготовки конституции». С их помощью создалось политическое согласие, представляющее собой разительный контраст с тем, что произошло в Египте после свержения Мубарака[26]. Тем не менее Соединенные Штаты выделили безвозмездную помощь на сумму 1,3 миллиарда долларов «авторитарному военному режиму Египта» и «ограничились всего 166 миллионами для демократического Туниса в 2015 году»[27]. Весьма ограниченный социально-экономический прогресс после падения режима Бен Али в 2011 году привел к опасному расхождению между ростом надежд населения и сохраняющейся нищетой. Ситуацию усугубил Международный валютный фонд, обусловивший предоставление помощи стране с огромной безработицей и крайней степенью социального неравенства выполнением «шаблонных технических» требований[28]. На фоне «ощущения жестокого разочарования», которое чувствуют многие тунисцы, ее население стало целью рекрутеров ИГИЛ и прочих террористических исламистских группировок[29].