Ричард Ллойд Пэрри - Пожиратели тьмы: Токийский кошмар

• Название: Пожиратели тьмы: Токийский кошмар
• Автор: Ричард Ллойд Пэрри
• Жанр: Зарубежные детективы
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-386-12312-3

Люси Блэкман, молодая статная англичанка со светлыми волосами, летом 2000 года вышла на улицы Токио и бесследно исчезла. Следующей зимой в пещере на побережье нашли ее расчлененные останки. Книга британского журналиста, ставшего непосредственным участником событий, не только рассказывает об этом нашумевшем деле, но и скрупулезно исследует тонкие нюансы, отличающие европейский менталитет от японского. По мере расследования перед читателем разворачивается достоверная картина психологического климата Страны восходящего солнца, бесконечно чуждая и загадочная для всего остального мира.

---

Последним с Люси говорил Джейми Гаскойн – за несколько минут до того, как она села в самолет. Он рассказывал:

– Я ей позвонил, но линия была занята: видимо, Люси с кем-то говорила. Тогда я продолжил звонить, набирал ее номер снова и снова через каждые пять минут, и наконец она ответила. Я спросил: «Все в порядке, малыш? У тебя все хорошо?» Совершенно естественный вопрос, ведь мне казалось, что мы по-прежнему вместе. Я сказал: «Я очень тебя люблю, пожалуйста, не уезжай. Никто не хочет, чтобы ты уезжала». Она ответила: «Да, я знаю. Сама не понимаю, правильно ли поступаю. – А потом: – Мне пора на борт». Она поднималась по трапу, и по голосу было заметно, что она идет против воли. Я верю в судьбу. Всему есть причина. Знаете, иногда прямо чувствуешь, что совершаешь ошибку. Думаю, под конец Люси и сама поняла, что зря решилась на такой шаг. Но она уже зашла слишком далеко, и пути назад не было. Нельзя же повернуться к Луизе и сказать: «Слушай, я не могу поехать». Я слышал в трубке свист ветра и рев моторов на заднем фоне. Люси сказала: «Я на трапе, уже поднимаюсь». Ая подумал: «Сойди с него, сойди – и просто не уезжай». Но она не сошла, вот и все. Люси села в самолет – и больше ее нет.

Часть II Токио

Город с человеческим лицом

Перелет из Хитроу в аэропорт Нарита занимает меньше двенадцати часов, но немного найдется перелетов, которые вызывают ощущение столь резких перемен. Поднявшись в небо, Люси и Луиза видели крыши Лондона, поля Восточной Англии и Северное море. Когда подали ланч и закончился первый фильм, который показывали на борту, они были над Сибирью. Ее просторы лайнер пересекал еще семь часов. Со всех сторон расстилалось поражающее воображение огромное пустое пространство тундры: в двенадцати тысячах метров под ними проплывали занесенные снегом извилистые горные гряды и необычайно широкие темные реки, сверкающие в лучах солнца. Подруги путешествовали сквозь пространство и время. Они вылетели в полдень, провели в воздухе весь день и приземлились только к ночи, когда по их внутренним часам уже пора было спать, – а встретило их яркое утреннее японское солнце.

«Сейчас в Токио 9:13, а в Англии – 00:10, – писала Люси в дневнике сразу после приезда. – Я сижу в метро на чемодане, и меня переполняют чувства. Я очень устала… а еще волнуюсь, чувствую себя потерянной, мне страшно и оч. жарко! Надеюсь, что скоро сумею оглянуться на эти минуты и посмеяться над собственной наивностью и нынешними тревогами перед неизвестностью».

За все месяцы работы бортпроводницами ни Люси, ни Луиза еще не бывали в столь радикально и волнующе чужой стране. За обнесенными колючей проволокой постовыми вышками аэропорта Нарита зеленели затопленные рисовые поля, а на черепичных крышах домов развевались красные, желтые и черные флажки со стилизованным изображением карпа. Но приметы Востока тут же уступали место Большому Токио, который выползал за края административных границ, поглощая города-спутники, как голодная амеба. Железная дорога бежала над застывшим пейзажем: над серебристо-серыми офисными зданиями, малоэтажными многоквартирными домами с металлическими пожарными лестницами и над «отелями любви» без окон, но с сияющими неоновыми вывесками «Мария Целеста» или «Страна чудес». Затем появились мосты, переброшенные через широкие неподвижные реки, и наконец открылся вид на южную часть Токийского залива с его островами, плотно застроенными конструкциями из стекла и алюминия. В пасмурную погоду вода казалась темной и смолянистой, а здания – матовыми и мертвыми. Но на солнце все сверкало серебром: переливающиеся алмазными гранями башни и огромные выпуклые сферы, ощетинившиеся вышками линии электропередач и приземистые корпуса электростанций и нефтеперерабатывающих заводов, изящные арки Рейнбоу-Бридж[8].

В столичном мегаполисе проживают тридцать миллионов человек. Не считая редких островков зелени парков, храмов, монастырей и Императорского дворца, город простирается сплошным полотном вплоть до гор Окутама в 64 километрах к западу. Если выглянуть из самого высокого небоскреба, больше ничего и не разглядеть – за исключением разве что самых ясных дней, – только Токио, а за ним еще больше Токио, серого, коричневого и серебристого, бесформенно растекающегося во всех направлениях. И все же впечатление, создаваемое титаническим размахом и плотностью застройки, прямо противоположно хаосу. Токио выглядит чистым и четко очерченным; никакого шума, никакой грязи, как во многих азиатских городах. Окутанный пеленой безразличного спокойствия, он сочетает в себе мощь двигателя и точность часов.

Большинство тех, кто попал сюда впервые, прежде всего отмечали совершенно особую атмосферу Токио, вызывающую не столько открытую радость, сколько потаенное возбуждение от близости неведомых возможностей. «Уже здесь все совсем другое, – писала Люси на платформе станции метро „Аэропорт Нарита“, пройдя по японской столице всего несколько сот метров. – Только что отъехал самый современный на свете поезд. Внутри стоял крошечный человечек в синем костюме и безупречно белых перчатках. Я совершила первую покупку: бутылку питьевой воды, всю сверху донизу в надписях на японском… Я сижу, и в лицо откуда-то дует теплый ветер. Мысленно я молюсь, чтобы это был ветер перемен, который осуществит все мои мечты».

Приезжая в Токио, меняешься. Это ощущается буквально на физическом уровне. Во-первых, травмирует разница во времени, когда оказывается, что сейчас не середина ночи, а день, и наоборот. Еще сильнее выводит из строя внезапная потеря родного языка; иностранец моментально превращается в безграмотного, не способен не только общаться, но даже что-либо понимать. Небольшой рост местных жителей, низкие двери и потолки, узкие стулья, даже маленькие порции блюд создают у человека иллюзию, будто он подрос, как Алиса в кроличьей норе. В двадцать первом веке мало кто из жителей Токио открыто глазеет на иностранцев, однако все равно ощущается подспудное любопытство толпы – никто вроде бы не смотрит, не проявляет излишнего внимания или негатива, однако европейца не покидает глубокое внутреннее осознание непохожести на других. В Японии приезжий обретает новую национальность – «гайдзин», иностранец. Столь чуждая реальность будоражит и зачастую изматывает.

«Здесь жизнь никогда не воспринимается как должное, не становится рутиной, – писал журналист Дональд Ричи, переехавший в Токио из Америки. – Такие чувства переживает тут любой наблюдательный иностранец. Каждую секунду бодрствования по нему словно пробегают электрические разряды, он постоянно подмечает, узнает, оценивают новое и делает выводы… Мне нравится, когда жизнь требует усилий, а не течет сама собой».

Однако такое не случилось с Люси и Луизой. Даже не осознав, что совершают важный выбор, они отвернулись от всего японского в Японии. Люси оставалось жить пятьдесят девять дней, и она провела их на нескольких сотнях квадратных метров площади Токио, существующих для удовольствия и выгоды гайдзинов, – в квартале Роппонги.

В дневное время можно миновать Роппонги и даже его не заметить. Когда едешь в автомобиле, видишь лишь участок восьмиполосной дороги между станцией «Сибуя» и рвами Императорского дворца, где чуть оживленнее, чем в других районах. Скоростная автострада Шуто, проходящая над Роппонги-авеню, образует над головой бетонный купол с темной расщелиной в автомагистрали. Высоко на углу перекрестка на гигантском экране мерцает реклама; взгляд натыкается на «Макдоналдс», кофейню, банк, суши-бар. Пешеход, у которого есть время осмотреться, заметит восьми- и десятиэтажные здания, выстроившиеся в ряд вдоль Аутэмоут-Ист-авеню, перпендикулярной Роппонги-авеню. На каждом из домов от крыши до тротуара вертикально установлены узкие вывески с названиями десятков баров, клубов и кафе, которые можно найти внутри. По фасадам бетонных или облицованных бежевой плиткой зданий бегут перегоревшие неоновые трубки, покрытые пылью и копотью от выхлопных газов. Здесь множество пешеходных переходов и спусков в метро, а под автострадой с севера на юг растянулся над перекрестком загадочный девиз Роппонги на английском языке: «Хайтач-Таун» – «Город с человеческим лицом».

В рабочее время Роппонги оккупируют горожане, ведущие дневной образ жизни: служащие ходят по магазинам и обедают в ресторанах, по улицам бегают крошечные школьники в крошечных форменных костюмчиках, а по собственной огороженной территории к северу от перекрестка двигаются чиновники Министерства обороны Японии. Все меняется, когда день плавно переходит в вечер, и люди в деловых костюмах покидают кабинеты и набиваются в пригородные поезда. С наступлением темноты на домах загораются пока еще редки неоновые огни, и молодые иностранки стекаются в фитнес-клуб за полицейским участком Азабу. Через два часа, когда они выходят оттуда, Роппонги просыпается от своего вампирского сна. В разгар вечера все в этом районе становится другим: звуки, запахи, взгляды и прикосновения.