Аркадий Кошко - Тайны и герои Века

• Название: Тайны и герои Века
• Автор: Аркадий Кошко
• Жанр: Биографии
• ISBN: 978-5-386-10617-1

Издательство «РИПОЛ классик» представляет серию мемуаров «Ad Fontes: тайны и герои Века». Серия выходит под редакцией историка Анны Эспарса. Задача серии представить ранее не изданные архивные материалы семей русской эмиграции первой волны, сопроводив их документальными информационными справками. Концептуальное отличие книжной серии «Ad Fontes: тайны и герои Века» от других книжных серий в том, что документы личного происхождения охватывают всё XX столетие и принадлежат представителям нескольких поколений одной семьи. Первая книга серии составлена из воспоминаний, дневниковых записей, писем, рассказов представителей четырех поколений семьи Кошко (от воспоминаний главы уголовного сыска Российской империи Аркадия Францевича Кошко до дневниковых записей французского журналиста Дмитрия де Кошко). Данные архивные материалы прежде не издавались. Книга является уникальным документом эпохи, рассказывающим «от первого лица» о главных событиях XX века.

---

Прежде всего мне захотелось взглянуть на таинственные записочки, о которых упомянул министр. В двух обширных томах я нашел их немало. Конечно, память моя не сохранила содержание всех их, но общий смысл некоторых мне запомнился. В виде примера своими словами передаю, как помню. На одной значилось: «Не был ли Ющинский кем-либо (напр., Чеберяковой) продан Бейлису?» Или: «Кому могла понадобиться не жизнь, а кровь Ющинского?» Целый ряд записочек содержал как бы проект вопросов, каковые подлежит задать экспертам, особенно экспертам-богословам, и т. д. Наличие этих записок заставило меня призадуматься. Ведь следствие было закончено, а потому повлиять на ход его они не могли. Щегловитов, надо думать, делал их в часы ознакомления с доставленным ему уже готовым материалом, но с какой целью?

Ответ невольно напрашивался. Этот «подсобный материал» мог пригодиться либо судье, коему суждено будет составлять обвинительный акт, либо самой судебной коллегии, особенно при выработке ею вопросов экспертам на предстоящем суде. Я, разумеется, не утверждаю, что цель записок была именно таковой. Быть может, Щегловитов просто оставлял памятки лично для себя, но последнее предположение мне кажется менее вероятным, так как «делом Бейлиса» министр интересовался в достаточной степени и вряд ли нуждался в каких-либо шпаргалках. Правда, против первого предположения имелись тоже возражения: казалось странным, чтобы Щегловитов дал в руки будущим судьям, так сказать, письменные доказательства своего явного вмешательства в дело, но Щегловитов был мужчиной решительным, упорно гнущим свою политическую линию, мало считаясь с общественным мнением, впрочем, к тому времени уже определенно для него неблагоприятным. Ведь не задумался же он предоставить эти компрометирующие записки в мое распоряжение. Я же ему был мало знаком. Вот почему он мог бы не постесняться и предоставить этот же материал трем-четырем будущим киевским судьям, тем более что и выбор этих судей в немалой степени зависел от него самого. Итак, покончив с записками, я принялся за следственный материал.

Я глотал протоколы, донесения, письма, свидетельские показания и прочие документы по этому обширнейшему делу, делая на особой тетради мои пометки. Я истратил на эту работу около месяца и написал министру подробный доклад.

Теперь прошло пятнадцать лет с того времени. Некоторые подробности выветрились из памяти моей, вот почему я не пытаюсь детально знакомить читателя со всеми перипетиями этого процесса, да это и ни к чему, так как, во-первых, по этому делу имеется и без меня целая литература, а во-вторых, цель, мной преследуемая в этом очерке, заключается не в пересказе самого течения процесса, а в доказательстве необоснованности и бессмысленности решения присяжных заседателей.

Напомню в самых кратких, в самых беглых чертах, как велось следствие по этому делу.

Двадцатого марта 1911 г. на окраине города Киева, в усадьбе Бернера, близ кирпичного завода Зайцева, в одной из находящихся там неглубоких пещер, отстоящей в 150–200 саж. от Нагорной улицы, был обнаружен труп мальчика лет тринадцати-четырнадцати, оказавшегося внебрачным сыном мещанки Александры Приходько, Андреем Ющинским, учеником приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища. Труп находился в сидячем положении, упираясь спиной и головой в одну стенку пещеры и раздвинутыми в коленях ногами в другую. Руки были отогнуты назад и связаны в кистях бечевкой. На теле рубашка, кальсоны и один носок, другой валялся невдалеке, равно как фуражка, куртка и кушак. Над головой в углублении стены воткнуто трубкой пять свернутых тетрадей. На белье сравнительно незначительное количество крови. На трупе имелось около пятидесяти колотых и резаных ран, но в пещере следов крови обнаружено не было.

Основываясь на данных вскрытия вместе с результатами осмотра белья, куртки и фуражки Ющинского, а также пещеры, где был найден труп, врачи-эксперты, профессор Киевского университета по кафедре судебной медицины Оболонский и прозектор по той же кафедре Туфанов, пришли к заключению, что смерть последовала от острого малокровия и асфикции ввиду огромной потери крови и недостатка доступа воздуха через воздухоносные пути. Главная масса крови вытекла через мозговую вену, артерию у левого виска и вены на шее. Большинство ран на голове (семь в теменной кости, тринадцать в правый висок, одна в левый) и десять в шею были нанесены колющим оружием, часть из них поверхностны, другие глубокие, но ни одной смертельной. Остальные раны были нанесены в туловище, причем были задеты правая почка, легкое и сердце. Потеря крови от полученных повреждений была настолько значительна, что тело оказалось почти обескровленным. Количество и характер ран свидетельствуют о желании нанести жертве мучения. Орудием причинения повреждений было нечто вроде шайки или стилета. Первые удары Ющинскому были нанесены в голову и шею, последние – в сердце. Участников убийства было несколько. Отсутствие крови в пещере, положение тела убитого и наличие глины и сухих листьев, приставших к кальсонам сзади, указывают на то, что Ющинский был убит в другом месте, а затем перенесен в состоянии трупного окоченения в пещеру, поставлен у стены и постепенно оседал, когда окоченение начало проходить.

Спрошенный по тому же вопросу профессор Косоротов подтвердил мнение вышеприведенных экспертов, разойдясь с ними, однако, в вопросе о предумышленном мучительстве. Будь оно налицо, говорил Косоротов, ранения имелись бы в наиболее болезненных местах тела, например под ногтями.

По надписям на тетрадях, а также и на внутренней стороне кушака было тотчас же установлено имя жертвы.

До мая месяца 1910 г. Ющинский жил с матерью и отчимом Лукою Приходько в Киеве, в части города, именуемой Лукьяновкой, где находилась усадьба Бернера, затем переселился в слободку по ту сторону Днепра под самым Киевом, туда же переехали его бабушка Олимпиада Нежинская и тетка Наталья Ющинская. Андрей часто у них бывал. Состоя учеником Киевского духовного училища, Ющинский ежедневно бывал в Киеве и нередко заходил на Лукьяновку повидаться с прежними приятелями, особенно с Женей Чеберяковым. Двенадцатого марта Андрей, как и всегда, встал в шесть часов утра, съел тарелку постного борща и отправился в школу. У днепровского моста и в слободке его видели в это утро некие Пушка. Однако в этот день в школе он не был. К ночи домой не вернулся, и мать предположила, что сын ночевал в городе у родных. Однако и на следующий день Андрей не явился, и встревоженная мать (Приходько) кинулась на поиски. Не найдя сына, заявила о том начальству духовного училища и поместила извещение об исчезновении его в местной газете «Киевская мысль». Несколько дней Ющинский не находился, и наконец его мертвое тело было обнаружено в пещере. При вскрытии трупа в желудке его оказался все тот же постный борщ с кусками непереваренного картофеля, что, по мнению производивших вскрытие, доказывало, что смерть наступила не позднее как через три-четыре часа после принятия пищи.

Будь все это дело предоставлено естественному ходу судебного следствия, надо думать, что как убийцы, так и мотивы, руководившие ими, были бы обнаружены. Но дело Ющинского сразу потекло необычным порядком. Лишь только тело Андрюши было найдено, как немедленно расползлись по городу сначала неуверенные слухи, а затем и клятвенные уверения, что Ющинский пал под ударами евреев, жаждущих христианской крови. Уже в день похорон Ющинского, то есть на свежей могиле его, равно как и по всему городу, разбрасывались сотни печатных прокламаций ультрапогромного содержания, призывающих к кровавой мести по отношению к евреям за смерть замученного ими младенца.

Неудивительно, что подобная пропаганда всколыхнула еврейство. Помня ужасы недавних погромов и страшась их кошмарных повторений, евреи напрягли все свои силы не только для того, чтобы доказать свою непричастность к смерти Ющинского, но и для обнаружения истинных убийц. Правда, попытки их оказались безуспешными – убийца не был найден. Быть может, вследствие паники, ими овладевшей и заставившей их выказать в этом деле усердия не в меру, они не только не разъяснили дела, но и затемнили его множеством разнообразных версий, десятками ненужных свидетелей и т. п. Эти напуганные насмерть люди судорожно хватались за все, что могло доказать их невиновность и отвести от них надвигающуюся бурю, причем ради спасения своего они не брезговали никакими средствами.

Первым добровольным радетелем еврейских интересов явился Борщевский, сотрудник «Киевской мысли». Придя к судебному следователю 22 марта, он заявил, что Приходько, помещавшая публикацию о пропаже сына, вела себя в конторе газеты весьма странно: улыбалась, шутила и вовсе не казалась огорченной. Это заявление Борщевского было вскоре опровергнуто рядом свидетелей, показавших обратное. Тем не менее начальник Киевского сыскного отделения Мищук арестовал мужа и жену Приходько и произвел на их квартире обыск. Обыск ничего не дал. Приходьки через неделю были освобождены.