Аркадий Кошко - Тайны и герои Века

• Название: Тайны и герои Века
• Автор: Аркадий Кошко
• Жанр: Биографии
• ISBN: 978-5-386-10617-1

Издательство «РИПОЛ классик» представляет серию мемуаров «Ad Fontes: тайны и герои Века». Серия выходит под редакцией историка Анны Эспарса. Задача серии представить ранее не изданные архивные материалы семей русской эмиграции первой волны, сопроводив их документальными информационными справками. Концептуальное отличие книжной серии «Ad Fontes: тайны и герои Века» от других книжных серий в том, что документы личного происхождения охватывают всё XX столетие и принадлежат представителям нескольких поколений одной семьи. Первая книга серии составлена из воспоминаний, дневниковых записей, писем, рассказов представителей четырех поколений семьи Кошко (от воспоминаний главы уголовного сыска Российской империи Аркадия Францевича Кошко до дневниковых записей французского журналиста Дмитрия де Кошко). Данные архивные материалы прежде не издавались. Книга является уникальным документом эпохи, рассказывающим «от первого лица» о главных событиях XX века.

---

Первым добровольным радетелем еврейских интересов явился Борщевский, сотрудник «Киевской мысли». Придя к судебному следователю 22 марта, он заявил, что Приходько, помещавшая публикацию о пропаже сына, вела себя в конторе газеты весьма странно: улыбалась, шутила и вовсе не казалась огорченной. Это заявление Борщевского было вскоре опровергнуто рядом свидетелей, показавших обратное. Тем не менее начальник Киевского сыскного отделения Мищук арестовал мужа и жену Приходько и произвел на их квартире обыск. Обыск ничего не дал. Приходьки через неделю были освобождены.

В мае месяце к следователю добровольно явился второй сотрудник «Киевской мысли» Ордынский и, ссылаясь на ряд свидетелей, главным образом на некую прачку Ольгу Симоненкову, рассказал, что в день убийства видели на днепровской набережной обоих Приходько с каким-то тяжелым мешком. Указанные Ордынским лица были допрошены, и прачка Симоненкова передала, что слышала от людей на базаре, будто Приходько нанимали извозчика, грузили на него тяжелый мешок и перевезли свою тяжесть из слободки в город. По тем же темным слухам, народная молва обвиняла обоих Приходько в убийстве Ющинского с целью воспользоваться двумя тысячами рублей, положенными якобы на его имя его отцом Чирковым, жившим в незаконном браке с Ал. Приходько, носившей в ту пору фамилию Ющинской. Чирков несколько лет уже как бросил Приходько и своего незаконного сына. Все эти слухи были проверены, и таинственная посадка с мешком никем не была доказана, равно как и денег, якобы положенных на имя Андрея, не оказалось.

К этим опровергнутым версиям вскоре присоединилась еще новая. Заговорили о том, что Ющинский стал жертвой Чеберяковой (матери его приятеля Жени), личности крайне темной, постоянно общавшейся с профессиональными ворами и мошенниками. Эта теплая компания будто бы и убила Андрея с целью устранить опасного свидетеля их преступной деятельности. Вскоре и эта версия была изменена, по крайней мере, мотивы, якобы побудившие Чеберякову с ворами убить Ющинского, выставлялись иными, а именно: инсценировать ритуальное убийство, вызвать этим еврейский погром и, воспользовавшись паникой, пограбить.

Но на этом не кончилось, и бывший еврей Брейтман, издатель «Последних новостей», указал на цыган, которым кровь Ющинского будто бы понадобилась вследствие существующего у них, по его словам, поверья в целебном свойстве крови.

Если еврейство и порождало все новые и новые версии, отводящие следствие от мысли о ритуале, то черно-сотенно настроенная киевская молодежь, желающая верить в наличие в этом деле ритуала, в свою очередь, делала все, чтобы направить следствие по желаемому для нее пути.

Мищук, с места в карьер попавший в обработку сотрудников «Киевской мысли», принялся действовать по их указке: он арестовывал и явно неповинных Приходько и с жаром ухватился за версию об убийстве ворами с целью устранения опасного свидетеля. Мищук в этом отношении лез из кожи, переусердствовал и, будучи уже отстраненным от заведывания полицейским розыском, но стремясь доказать вину Чеберяковой, подбросил мнимые вещественные доказательства, влопался с этим и, будучи судим Судебной палатой, был лишен особых прав и преимуществ. Его сменил Красовский, потянувший сначала следствие в противоположную сторону. Красовский стал чутко прислушиваться к тому, что говорилось в правых кругах Киева, и обратил свое сугубое внимание на завод Зайцева на Лукьяновке. Он заявил на следствии, что некий Шаховской видел в день убийства, как Мендель Бейлис, местный служащий кирпичного завода Зайцева, спугнул с мяла детей: Чеберяковых, Ющинского и других. Красовский с одним из приставов в июле месяце произвел обыск у Бейлиса. И хотя обыск ничего не дал, но тем не менее жандармские власти Бейлиса арестовали, причем Красовский тут же выразил уверенность и в виновности Бейлиса, и в наличии ритуала. После ареста Бейлиса Красовский совершенно неожиданно изменил свою точку зрения и круто повернул полицейский розыск вновь на Чеберякову, каковая была арестована 1 августа. Когда мать находилась в тюрьме, заболели и вскоре умерли ее дети, Женя и Валя. Красовский пытался объяснить смерть детей отравлением, инсинуируя вину матери.

Поведение Красовского в этом отношении вообще странно. Вскрытие обнаружило, что дети умерли от дизентерии, между тем эпидемии этой в те дни в Киеве не было. С другой стороны, экспертиза выразила предположение о возможности нахождения дизентерийных бацилл в конфетах, съеденных детьми. Конфеты же и пирожные, как известно, были принесены им Красовским. Этот кошмарный вопрос так и остался невыясненным. Быть может, Красовский и неповинен, но не следует забывать, что умершие дети могли явиться опасными свидетелями против Бейлиса, что вовсе не входило в планы изменившего к этому времени фронт Красовского. Не менее странно было поведение и самой Чеберяковой. Для чего ей было мешать умирающему сыну раскрыть душу на исповеди перед священником? Ведь если бы Женя назвал Бейлиса, то этим самым он снял бы подозрение с матери. Очевидно, Чеберякова боялась иных признаний. Этот крайне важный вопрос также не был в должной мере освещен.

Предварительное следствие по делу Ющинского было закончено 5 января 1912 г. и вместе с составленным 10 января обвинительным актом о Бейлисе получило дальнейшее движение. А 18-го того же января к прокурору Киевского окружного суда поступило заявление по этому делу от сотрудника газеты «Русское слово» и «Киевская мысль» Бразуль-Брушковского. Он якобы с самого начала следил за делом Ющинского и, указывая на целый ряд лиц и подробностей, полагает, что Ющинский убит шайкой преступников (называет фамилии), возглавляемой будто бы отчимом Андрюши – Приходько – из опасения, что мальчик их выдаст властям, а для направления следствия по ложному пути ими инсценировано ритуальное убийство. От этого заявления Бразуль вскоре отказался, заявив, что сделал его из «тактических» соображений, желая внести раздор в среду преступников. Но 6 мая тот же Бразуль сделал уже письменное заявление заведующему в это время производством розысков об убийстве Ющинского, жандармскому подполковнику Иванову, о том, что Ющинский убит опять-таки ворами, но на этот раз называет новые фамилии, и в первую очередь Веру Чеберякову. Вместе с тем в этом заявлении Бразуль приводит множество подробностей, ссылается на ряд свидетелей, указывает целый ряд существенных обстоятельств, в результате чего законченное следствие возобновляется, а срок, уже назначенный для слушания «дела Бейлиса», то есть 17 мая 1912 г., откладывается на неопределенное время. Из дополнительного следствия выяснилось, что Бразуль собирал свои сведения, пользуясь услугами Выгранова, Красовского, Махалина и Караева – лиц, мало внушающих, в общем, доверия.

Следственными властями было допрошено множество свидетелей, нередко дававших самые сенсационные показания. Одни из них, например, Екатерина Дьяконова, то утверждала, что самолично слышала признание Чеберяковой в убийстве Ющинского, то, видоизменив свое показание, заверяла, что слышала об этом от трех лиц; другие, например, Малицкая, живущая в квартире под Чеберяковой, до заявления Бразуля показывала на допросе, что ничего не знает по делу Ющинского, а после выступления Брушковского утверждала, что в день убийства слышала шум и какие-то детские крики, причем раз назвала вечерние часы, а раз утренние. Были и такие свидетели, которые удостоверяли, что видели Ющинского в квартире Чеберяковой утром накануне дня убийства, причем по поверке оказывалось, что в эти часы Ющинский находился в училище. Словом, создавалось впечатление, будто все свидетели явно недобросовестны и лгут напропалую. Среди этих многочисленных документов находился довольно объемистый доклад чиновника департамента полиции К., специально командировавшегося для этого дела в Киев. Я не называю его фамилии полностью, так как он в настоящее время проживает во Франции и меня просил не предавать его имя гласности в этом очерке. Чиновник К. в докладе о результатах своей служебной командировки держался приблизительно того же взгляда на произведенную следственную работу, не усматривая достаточно данных как для привлечения Бейлиса к ответственности, так и для заподозривания наличия ритуала в этом убийстве.

* * *

Около месяца разбирался я в этом огромном материале, старательно изучая его, и, составив обширнейший доклад, вновь предстал перед министром юстиции.

Щегловитов и на этот раз принял меня приветливо, вернее говоря, начало моего доклада он выслушивал относительно спокойно, но по мере того, как я излагал ему свои соображения, лицо его темнело. Я приведу почти дословно мой тогдашний разговор с ним, столь взволновавший меня во всех отношениях.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал он мне, – я надеюсь, Вам удалось пролить свет на дело, интересующее весь мир.