Эли Новак - Сердцееды

• Название: Сердцееды
• Автор: Эли Новак
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-386-10547-1

Как и все семнадцатилетние девчонки, Кара обожает группу «Сердцееды». А ее сестра Стелла их просто ненавидит, потому что их музыка – отстой. Но на день рождения сестры Стелла решает подарить ей альбом с автографом любимой группы. Поэтому она отправляется в Чикаго на автограф-сессию. Заскочив по пути в кофейню, Стелла знакомится с очаровательным молодым человеком. Она даже не подозревала, что этот парень рок-звезда. А еще вокалист «Сердцеедов». А он и подумать не мог, что она – единственная девушка во всем мире, которая ненавидит его музыку.

---

Дрю поперхнулся кофе:

– Ты разлила соевое молоко на свой фотоаппарат?

– А? – Я сосредоточилась на брате и только тогда поняла, о чем он спрашивал. – Ох нет! Не важно, ерунда.

Дрю посмотрел на меня долгим взглядом и покачал головой:

– Пей кофе. Похоже, он тебе необходим.

* * *

– Как же там круто! – воскликнула я, когда мы с Дрю вышли из галереи Бьянки.

Теперь я чувствовала, что меня распирает энергия, которой с лихвой хватит, чтобы пройти пять кварталов до радиостанции, где проходила автограф-сессия.

– Я бы скорее использовал другое слово, – ответил Дрю.

– Ой, перестань! – Я подтолкнула его плечом. – Ты разве не чувствуешь вдохновение?

– Не особенно. Мы все утро пялились на кучу фотографий на стене.

Знакомый разговор. Я пережила подобный опыт с каждым членом нашей семьи, когда показывала им новые снимки Бьянки, по которым сходила с ума. Никто из родственников не оценил ее фотографии, и я научилась игнорировать их незаинтересованность. Мама всегда обвиняла свою сестру, мою тетю Дон, в моем «художественном высокомерии», когда я с воодушевлением рассказывала об определенной фотографии и пыталась объяснить заложенную в ней концепцию.

Моя тетя Дон была из тех пафосных дам с Восточного побережья, которые пили мартини, как воду, и покупали картины, только если на ценнике было достаточно нулей. Однажды, когда мне было двенадцать, она отвела меня на аукцион искусств в Нью-Йорке. Мы три часа бродили по рядам, пока тетя Дон обучала меня тому, какие картины ценные, а какие нет, – просто необходимое умение для двенадцатилетней девочки. Конечно, ее определение ценности существенно отличалось от моего. Выбор тетушки основывался на том, кто художник, а не на сюжете; мне же понравились черно-белые фотографии, запрятанные в дальнем углу галереи. На каждой из них были изображены разные люди, и меня заинтересовало, кем они были и о чем думали.

– Но эти фотографии со смыслом, – возмутилась я, поворачиваясь лицом к Дрю.

Я знала, что брат не поймет, но не переставала надеяться на это. Я не была зациклена на искусстве, подобно тете Дон, как думала моя мама. Я просто увлекалась фотографией. И винить в этом маме следовало только одно – мой не совсем обычный школьный опыт.

Когда Кара заболела, мама старалась никоим образом не менять жизнь Дрю и мою. Но лечение сестры оказалось долгим и изнурительным, и Каре пришлось перейти на домашнее обучение. Нам троим не хотелось находиться в разлуке, когда дела обстояли так серьезно, и мы с Дрю умоляли маму и нам разрешить обучаться на дому. Так мы могли проводить все время с Карой и одновременно получать образование. В конце концов мама согласилась, и мы больше не вернулись в школу.

До девятого класса мне нравилось быть одной из тройняшек. Это отличало нас от других ребят, и дети нашего возраста думали, что мы крутые. Мы были как экзотические животные в зоопарке, которых все хотели увидеть, и нам постоянно задавали вопросы вроде того, могли ли мы читать мысли друг друга или чувствовать боль другого. А мы всегда в ответ устраивали шоу. Дрю щипал себя, и мы с Карой хватались за бока и корчили гримасы, словно тоже чувствовали его пальцы.

Так продолжалось до старшей школы, пока я не осознала, что меня знали только как одну из самюэльских тройняшек. В первый же день на уроке английского моя соседка по парте спросила: «Ты Кара или вторая девочка?», словно меня можно было определить только как одну из трех. Вот тогда-то я и решила, что нужно как-то выделиться, заявить, кто я такая, и стать независимой. Проблема заключалась в том, что я не знала, как это сделать.

Я вспомнила ту девочку с английского. У нее были ужасное круглое кольцо в носу, из-за которого она походила на быка, и фиолетовые дреды. Я даже не сомневалась, что с такой внешностью ее никто не забудет. Но я не была только смелой, как она.

Да, уши у меня уже были проколоты, но кольцо в носу пугало. К тому же мне казалось, будет слишком сложно красить каштановые волосы в голубой – мой любимый цвет. В итоге я решилась на одну голубую прядку в челке и маленький блестящий гвоздик в левой ноздре: так началось превращение Стеллы – одной из тройняшек – в Стеллу-индивидуума.

Старшая школа должна была стать моим шансом отделиться от брата и сестры и понять, кто я такая, и я взялась за дело в первые же месяцы учебы в девятом классе. Дрю, который был сложен, как папа – высокий и плотный, – с легкостью попал в футбольную команду. Кара из нас троих была самой общительной, поэтому логично, что она присоединилась к команде чирлидерш. Но даже если обычно мы все делали вместе, я решила даже не пробоваться в команду.

Вместо этого записалась в столько кружков, на сколько у меня хватало времени, начиная от ученического совета, который я ненавидела, и заканчивая секцией академического десятиборья, которое я тоже ненавидела. Художественный кружок быстро стал моим любимым. Мне нравились талантливые ребята, собравшиеся здесь, а кроме того, привлекала возможность создать что-то самой.

Два месяца я была настолько занята, что казалось, будто у меня и вовсе нет брата и сестры, так мало я их видела.

Но когда Кара заболела, наш личностный рост сам собой сошел на нет, и мы снова стали тройняшками. Иногда, вспоминая наше пребывание в старшей школе, я думала о том, кем мы могли бы стать. Кара никуда не выходила без как минимум трех различных блесков для губ, а Дрю всегда старался устроить небольшое соревнование, будь то игра Скрабл или количество баллов за тест.

Вот почему я так вцепилась в занятия фотографией. Это то, что должно было стать только моим. С фотографией меня познакомил один из друзей по художественному кружку, и хоть одаренной в этом я не была, мне настолько понравился процесс, что я стала совершенствоваться. Так что, пока остальные подростки прокладывали свой путь в жизни, посещая старшую школу, экспериментируя и совершая ошибки, я училась на дому, оставаясь той, кем была всегда, но у меня хотя бы появилось что-то только мое.

Я уже хотела погрузиться в детали того, почему работы Бьянки имели такую значимость для меня, как вдруг чуть дальше по тротуару заметила удачную композицию для снимка.

– О-о, смотри! – воскликнула я и поспешила вперед, чтобы сделать фото.

– Стелла, – сказал Дрю, догнав меня, – это пожарный гидрант. У нас в Миннесоте такие же.

– Да, но посмотри, как на него падает солнечный свет, – ответила я, настраивая объектив.

Дрю хмыкнул:

– Пожалуйста, только не говори, что в контрасте между светом и тенями есть какое-то символическое значение.

– Нет. – Я присела, чтобы сделать снимок с близкого расстояния. – Мне просто он понравился.

– Но это же пожарный гидрант, – повторил Дрю, и на его лбу появились морщины. Мама постоянно пугала нас, что они останутся навсегда, если мы будем часто хмуриться.

Зная, что из сделанных десяти фотографий получилась хотя бы одна хорошая, я выпрямилась и пихнула Дрю в бок:

– Конечно, но он же символичный.

Дрю открыл рот, чтобы возразить, но передумал и покачал головой:

– Пойдем, профи. Опоздаем на автограф-сессию.

Он повернулся и пошел дальше по тротуару, ожидая, что я последую за ним.

– Ладно, ладно, – рассмеялась я, догоняя его, – иду!

* * *

Мы дошли до радиостанции всего за десять минут, но Дрю оказался прав. Мы опоздали.

– Не понимаю, – произнесла я, когда мы встали в конец длинной очереди, – автограф-сессия начнется только через час.

Скрестив руки на груди, Дрю смерил меня взглядом:

– Серьезно, Стелла? Ты удивлена, что куча людей ждет встречи с всемирно известной группой?

– Ладно, может, и нет, – призналась я. – Видимо, стоило прийти сюда пораньше, но мне не хотелось уходить из галереи.

– Знаю, – смирился Дрю. – Надеюсь, это не займет много времени.

– Я тоже, – ответила я, но, обозрев огромную очередь перед нами, всерьез засомневалась.

Девяносто девять процентов присутствующих составляли женщины – несколько мамочек с маленькими дочками, но в основном подростки в цветастых платьях или миленьких топиках. Они складывали губки бантиком, фоткаясь с подругами для Инстаграма, и с восторженными визгами оценивали атрибутику The Heartbreakers.

Осматривая девушек вокруг, я чувствовала себя пришельцем с другой планеты в своей футболке и кроссовках. Я пригладила волосы, жалея, что этим утром не причесалась, а просто забрала высокий хвостик, который подчеркивал ярко-голубую прядь. Некоторые девушки с любопытством поглядывали на нас, только непонятно, косились на меня, потому что я была как бельмо на глазу, или оценивали Дрю. Хоть мне было важно отличаться от брата и сестры, но не нравилось чувствовать себя не в своей тарелке. Я окинула взглядом толпу, убеждаясь, что никто не смотрит, сняла резинку и взбила челку. Больше ни у кого здесь не было гвоздика в носу или нескольких сережек в ушах, как у меня, но я не собиралась снимать и их тоже.