Юрий Буйда - Отцы и дети. 2.0

• Название: Отцы и дети. 2.0
• Автор: Юрий Буйда
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-386-09933-6

Детство – жестокая пора. Если вас в детском саду никогда не заставляли мыть пол собственной рубашкой, если вы ночью не забирались на старые кладбища, чтобы побояться, и не дразнили во дворе странного старика, похожего на сумасшедшего, вы просто не были ребенком. Истории, вошедшие в эту книгу, почти все про детство, но написаны они взрослыми людьми, пережившими не одну катастрофу и умеющими взглянуть на мир глазами «отцов».

---

– Анатолий. Анатолий Васильевич. Дмитрий, ты спроси, спроси. Остановка. Где выходить. Спроси у людей.

– Спрошу, спрошу. Не подскажете, как нам до облсобеса добраться?

– Ой, не знаю.

– Извините, не подскажете, нам облсобес нужен, на какой нам остановке выходить?

– Не в курсе.

– Дмитрий, ты спрашивай, спрашивай. Облсобес.

– Да я спрашиваю. Простите, вы не подскажете, как нам до облсобеса доехать.

– Ты спрашивай, спрашивай, ну чего ты не спрашиваешь, Дмитрий, спрашивай.

– Это не облсобес, это соцзащита называется. Это вам надо на следующей остановке после областной больницы выходить. Можете у больницы выйти и немного вперед пройти, а можете на следующей остановке после больницы выйти и пройти немного назад.

– Дмитрий, ты спрашивай, что ты не спрашиваешь, спрашивай у людей.

– Это какая остановка по счету будет?

– Так… Это шестая будет. Не скоро еще.

– Спрашивай, ну спрашивай! Дмитрий! Ты где есть?

– Да я уже все выяснил, не волнуйтесь.

– Спрашивай, почаще спрашивай, проедем.

– Да я выяснил все! Все узнал!

– Узнал? Когда нам выходить?

– Не скоро еще.

На некоторое время отвлекается от остановочной проблемы:

– Сбежал я от них.

– От кого?

– Из Сосновки. Сбежал от них. Дом инвалидов, в Сосновке. Издеваются. Эта Танька. Издевается надо мной.

– Это кто?

– Кто-кто, санитарка. И другие тоже. Бьют нас там. Издеваются. В Сосновке. Воруют. Издеваются все время! – Возвышает голос: – Говорит: пошли купаться. Ну, пошли. Я залез… залез в нее, ванну… а там кипяток! Кипяток налили! Прямо кипяток! Я себе все ноги обварил, у меня тело нежное, а там кипяток, а мне нельзя, у меня тело нежное…

Произносит как-то нараспев, «не-ежнаи-и».

– … (что уж тут говорить).

Троллейбус надолго застрял на светофоре.

– Это не наша? Дмитрий! Дмитрий! Где ты есть? Что молчишь? Ты где?!

– Да здесь я, здесь. Я скажу, когда выходить. Успокойтесь вы.

– Нам на следующей? На следующей выходить? Дмитрий, спроси: нам на следующей? Там еще протезный завод. Облсобес, протезный завод…

И так еще очень много раз. Спрашивай, спрашивай, да я знаю, где выходить, спрашивай, Дмитрий, нам не на следующей, да нет, еще далеко, протезный завод, облсобес, спрашивай, Дмитрий, спрашивай.

– Ты меня не бросай, – говорит Анатолий Васильевич.

Наконец больница. Многие выходят. Нам на следующей. Кондуктора в троллейбусе нет, надо пройти до передней двери и заплатить за проезд водителю. Мучительно протискиваемся через половину салона, мучительно выползаем на свет божий.

Свет божий освещает довольно безобразное место. Вокруг как-то ничего нет. Какой-то деревянный сарай, длинный бетонный забор. Пустырь. Чуть поодаль – серая пятиэтажка. Женщина в троллейбусе говорила, что надо пройти немного назад. Но там не видно ничего, кроме бетонного забора и пустыря.

– Стойте здесь, никуда не уходите, я пойду людей поспрашиваю, где здесь облсобес.

– А? Что? Дмитрий! Ты где?

– Стойте здесь, я пойду узнаю, куда нам идти.

– Дмитрий! Дмитрий! Ты меня не бросай! Дмитрий! Ты где?!

И еще долго так кричит в пустоту, а что делать, что делать.

– Не подскажете, где тут облсобес?

– Не знаю.

– Не подскажете, где тут облсобес?

– Не знаю.

– Не подскажете, где тут облсобес?

– Не знаю.

– Не подскажете, где тут облсобес?

– Не знаю.

Да что же это такое!

– Не подскажете, где тут облсобес?

– Это вам вон туда надо, на ту сторону. Вон то здание, видите, торцом стоит. Это он и есть. Соцзащита сейчас называется, это он раньше облсобесом назывался.

Анатолий Васильевич уже куда-то направился самостоятельно, он решил, что его бросили. По инерции он продолжает периодически выкрикивать слово «Дмитрий». На него никто не обращает внимания, да и вообще людей здесь мало, глухое место.

– Стойте, стойте, нам не туда. Я все узнал, пойдем, пойдем в облсобес, это тут недалеко.

Метров двести, отделяющие остановку троллейбуса от облсобеса, преодолеваем минут за пятнадцать. Кричащий диалог не прекращается ни на мгновение, содержание реплик: «сколько идти», «уже скоро», «куда ты меня ведешь», «в облсобес», «мы где», «мы идем в облсобес», «долго еще», «уже почти пришли». И так много, много циклов.

– Всё, пришли. Ждите здесь, я к дежурной пойду.

– Дмитрий! Дмитрий! Ты куда?..

В облсобесе (соцзащите) тихо, прохладно. За столиком скучает дежурная.

– Я вам инвалида привел, слепого, на улице встретил, он просил его до облсобеса довести, вот, довел.

– Это Анатолий Васильевич небось? С рюкзаком?

– Да, точно.

– Ох, ну что же он к нам все ходит-то… Он к нам постоянно ходит, а чего ходит? Ну, давайте ведите.

Преодолеваем двойную стеклянную дверь, порожек, расстояние от двери до стола дежурной. Дежурная вызывает специалиста по инвалидам и их, инвалидов, домам, добродушную полноватую женщину. Она очень долго, терпеливо и доброжелательно разговаривает с Анатолием Васильевичем.

Анатолий Васильевич – насельник Сосновского дома инвалидов. У него нет родственников, он совершенно один. Анатолия Васильевича не устраивает уровень обслуживания в Сосновском доме инвалидов. Правда, словосочетание «уровень обслуживания» здесь вряд ли уместно. Над Анатолием Васильевичем, по его словам, постоянно измывается персонал – нянечки, санитары. Бьют, ругаются, воруют. Опять же, ванна с кипятком.

– Мне нельзя кипяток, у меня тело нежное, – говорит Анатолий Васильевич.

«Тела-а не-ежнаи-и».

Он уже в четвертый или пятый раз сбегает из Сосновки, и каждый раз приходит сюда, в облсобес, с этим огромным рюкзаком, и каждый раз говорит одни и те же слова одной и той же сотруднице собеса. Сотрудница слушает, кивает. Ну что мы можем сделать, говорит сотрудница собеса. Мы им, конечно, позвоним, санитаркам сделаем выговор, но вы же понимаете, мы же не можем их уволить, потому что никто ведь больше работать не будет за полторы тысячи рублей в месяц. Вы бы все-таки возвращались в Сосновку, все-таки там у вас есть отдельная комната, какой-никакой уход, вон, купают вас, кормят. Это же лучше, чем на улице. Вам же на улицу-то никак нельзя, вам же уход нужен.

– Не пойду я в Сосновку. Не пойду! Не желаю! Издеваются! Как в тюрьме там! Только в тюрьме со статьей, а у меня статьи-то нету!

Интонации Анатолия Васильевича из жалобно-просительных становятся требовательными. Видно, он привык к этим обличительным речам в собесе, и нахождение в позиции обличителя производит на него бодрящее воздействие.

– Хочу в другой дом инвалидов! Переведите! Требую перевести! Не хочу в Сосновку! Не поеду!

– Другой дом для инвалидов по зрению откроют не раньше 2010 года. Да и то неизвестно, может, и позже. А пока только Сосновка.

– Вот когда откроют, я тогда в него и пойду. А в Сосновку не пойду больше.

– А где же вы два года-то жить будете? У вас ведь ни кола ни двора! Как же вы зимой-то будете?

– Я знаю, как я буду. Все знаю! Я шестьдесят восемь лет прожил и еще шестьдесят восемь проживу! Не пропаду!

Разговор еще некоторое время вращается вокруг фиксированного набора тем и утверждений. В Сосновку не пойду, издеваются, где же вы будете, ничего, проживу, да вам бы лучше в Сосновку, издеваются, кипяток, тело нежное. И заканчивается этот разговор ничем.

Неожиданно вспоминаю, что Сосновка – в некотором роде знаменитое место. Там претерпел наказание кнутом основатель и лидер секты скопцов Кондратий Селиванов. Тот факт, что в результате бичевания он остался жив, считался чудом (после наказания кнутом мало кто оставался в живых, это было фактически разновидностью смертной казни). Окровавленная рубаха Селиванова почиталась его последователями в качестве святыни.

Плетемся к остановке.

– Дмитрий, посмотри, тут кафе есть? Или ларек. Вокруг только пыль, трава, заборы, вдали виднеется серая пятиэтажка.

– Мне бы поесть. Не ел ничего с утра. Поесть. Дмитрий!

– Нету тут кафе, сейчас на станцию приедем, там будет кафе.

– На станцию? Ты на станцию меня повезешь? На станции кафе нету. Мне бы в кафе. На станции буфет, пирожки. Поесть хочу. Чтобы нормально, первое, второе, окрошечки взять, водочки.

Водочки. Понятно.

Представил, как Анатолий Васильевич пьет водочку. В кафе. И ест окрошечку. Представил, как я пью водочку с Анатолием Васильевичем…

Вначале, когда стояли на привокзальной площади, влезали в пятый троллейбус и ехали до остановки «Протезный завод», было какое-то воодушевление, в голове мелькали идиотские мысли про «доброе дело» и «помочь человеку», но миллиграммы милосердия очень быстро иссякли, и осталось только тоскливое раздражение по отношению к этому человеку, который беспрерывно кричит что-то не очень связное из своей глухой безвылазной темноты; это его единственный способ коммуникации с невидимым внешним миром – кричать и бессильно вслушиваться, а в ответ практически ничего не слышно, тьма, жара, рюкзак тяжелый, надо идти, идти куда-то, собес, протезный завод, вокзал.