Виктор Мартинович - Ночь

• Название: Ночь
• Автор: Виктор Мартинович
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-116568-0

Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке. «Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас. Главный герой Книжник – обладатель единственной в городе библиотеки и последней собаки. Взяв карту нового мира и том Геродота, Книжник отправляется на поиски любимой женщины, которая в момент блэкаута оказалась в Непале…

---

Цугундер допил свою жидкость, кхекнул, снял с головы сильно засаленную бобровую шапку и занюхал ей. И продолжил:

– В абсолютной черности такие проблески могут быть узреты на расстояньях до ста километров, но приемники городов-государств находятся гораздо ближе.

– А откуда берут новости те, кто сидит на башне в Центре? – спросил я.

– Они призреют сигналы часового завода. Те – с Национальной библиотеки. Вы что, решили свою службу вестей открыть? – усмехнулся он.

– Но должен же быть первоисточник. Центр какой-то.

– Центр есть, – сказал Цугундер и нацедил себе еще половину кружки из бидона. – Как-то не уверовал я относительно вкуса. В нижеследующий раз попробую укропа вместо мяты отмерить, – добавил он рассудительно.

Глаза у него покраснели, движения стали нетвердыми.

– Так насчет Центра вы поспрашивали. Он где-то на юге воспокаивается. Далеко-далеко. – Он делал ударение на «о». – Там огроменная башния стоит. Многие километры вверх. Такая, что даже канатами железными поддерживается. Чтобы не упала. – Он показал руками, какая эта башня высокая, получилось примерно пятьдесят сантиметров. И тогда он развел руки еще шире, как рыбак-враль. – На башне покоится Оракул. И вот он, Оракул, – основной. Все остальные тут, в округе, цитирувают на него.

– А откуда Оракул все знает? – не отставал я.

– Как откуда? – Цугундер растерянно поправил бобра на голове. – Он же Оракул!

Я поблагодарил за угощение и новости и сказал, что мне пора уходить. Он резко схватил меня под локоть. Жест получился очень профессиональный, и пьяноватый собеседник, наверное, испугавшись смутных теней своего прошлого, быстро отдернул руку.

– Зазиждись! Что еще хотел произнести. Тут сегодня Немец прохаживал. Ваш закадыка. Который Физик. Он тоже газэту чтенью подвергал и тоже зело подрасстроимшись стал. Завещал вам передать, что приидет на поболтать.

Я поблагодарил и не очень ровной походкой зашагал по снегу прочь. Герда сочувственно ковыляла рядом. Мне казалось, что она пытается подпереть меня своим черным боком, чтобы я не навернулся в снег. Мол, угораздило к такому хозяину попасть. И этот алконавт нажрался в самый ответственный момент, перед закупом харчей для собаченции! А сейчас еще и череп себе разобьет, придется самой все покупать и потом ему купол чинить, чтобы банку с кормом открыл. И правда, даже кот лучше, чем такой хозяин! Хозяйка хорошая была, только не сберег, обидел, и где она теперь? «Ничего, Герда, найдем мы твою хозяйку», – сказал я вслух. Что я там говорил про одиночество? Одиночество – это когда тебе кажется, что твоя собака разговаривает с тобой.

Но кто-то сзади и вправду что-то кричал. Я повернулся.

– Берегите чресла! – Цугундер махал мне вслед руками.

– Благолепно оставаться! – крикнул я в ответ.

Раздел второй

Если бы в «Охотниках на снегу» Брейгеля кто-то выключил свет, а озеро внизу холма плотно окружил палатками торговцев со звездочками свечей, получилась бы панорама «Господин Книжник и госпожа Герда выходят к рынку». Книжник – любой из удрученных мужчин, которые спускаются к озеру. Герда – любая из черных собак, которые сопровождают неудачливых охотников.

То, что Брейгель очень подходит к этому городу, я понял еще в счастливую пору восходов и закатов. У Минска всегда был Брейгелев снег, Брейгелевы прохожие и Брейгелевы деревья.

Над прямоугольным озерцом нависает величественная «Колокольня» – высокая труба истлевшего и давно разграбленного завода. Именно отсюда Гацак каждый раз объявляет приход утра и вечера. Сразу за заводом начинается пограничная стена, которая отделяет наши земли от Кальварии. Сам рынок – центр общественной, политической и развлекательной жизни Грушевки. Что правда, забав тут мало: точки с брагой разных видов, газета «Газета» и каток, в который превратился прямоугольный прудик.

Две шеренги палаток рядом со спуском с холма торгуют одеждой. Чем теплей, тем дороже. Я протискивался через развешанные дубленки, шубы и шапки, заставы шерстяных носков и полигоны с ботинками и берцами.

Благодаря работающей котельной Грушевка считается самым зажиточным полисом в округе, и поэтому получить разрешение на торговлю на ее базарной площади очень сложно, а лезут на этот рынок все, у кого есть чем торговать. Хоровод незнакомых лиц, и каждый что-то сунет тебе в нос, и каждый нахваливает свою «почти соболью шубу», свой овечий кожух «всего за двадцать цинков». Есть и те, кто сразу видят: человек одет основательно, продать ему ничего не получится, и пробуют подойти с другой стороны: «Начальник, почем заяц? Начальник, за два цинка беру зайца! Купишь себе бобра!»

Не дураки, видят рядом собаку и мгновенно делают вывод про платежеспособность клиента. Герда прижалась ко мне, мы оба на рынке немного волнуемся, чтоб ее кто-нибудь не украл.

За меховыми рядами начинаются почти безлюдные палатки с платьями, рубашками, пиджаками и футболками: в сумраке можно разглядеть высвеченные фонарем или свечой отрезы роскошных тканей со сказочными узорами. Одежда фей и принцев, воспоминание о прекрасной эпохе, силуэт из Laterna Magica.

Когда-то такая шелковая блузка стоила больше, чем кожух из овчины, сейчас же красота не котируется. Продавщицы тут все как на подбор – миловидные девушки, которые своей красотой пробуют напомнить, что когда-то одежда должна была не только сохранять тепло, но и украшать. Но тьма и холод отняли все. И какой бы изысканный галстук ты ни купил, элегантность выбора смогут оценить только те же продавщицы и только в момент, пока ты за него торгуешься. Потому что, когда наденешь, запахнешь на себе пальто, замотаешься накидкой и, сгорбившись, пойдешь восвояси, всем будет безразлично, что за чудо украшает твое туловище спереди.

Я помню день, когда на нашем базаре на лотках с металлическим ломом перестали выставлять угольные утюги: вещь, казалось бы, полезная, по крайней мере, не менее полезная, чем поцарапанный смеситель или душевая головка. Но кто будет утюжить юбку, которая постоянно – и на улице, и в помещении – скрыта тяжелой верхней одеждой? То же самое, что на солнечных очках попробовать разбогатеть!

Продуктовые ряды начинаются с разных видов рыбы: вьетнамцы торгуют свежим пангасиусом: он выращен в одном из прудов соседнего города-государства. Жирный, огромный, безглазый. Рыба конца света. Дальше – замороженный лосось, форель, хек, креветки, все под одним ценником, сто граммов равны цене года жизни в нашем вольном городке. Дальше – живые голуби, которые, как крысы, как-то находят себе и тепло, и пищу и умудряются выживать и плодиться. За птицами – вымерзшие окровавленные кости крупного скота, зрелище, способное кого угодно сделать вегетарианцем. Следом – крысы и мыши-полевки (последние – дороже, поскольку не имеют отвратительного привкуса и запаха и их можно употреблять вместе с косточками, если хорошо пропечь).

И, наконец, моя любимая еда, оптимальная по соотношению цены, сытности и происхождения ингредиентов: «пиханная пальцем колбаса». Один цинк за кило. Дешево!

Во времена, когда листья еще трепетали под утренним светом, пиханная пальцем колбаса тоже была в нашем крае национальной едой. В отличие от блинов, роднивших белорусскую кухню с русской, драников со шкварками, которые стоят рядом с цепеллинами и картофельной бабкой в ряду литовских блюд, пиханная пальцем колбаса всегда была чисто белорусским блюдом. Тогда ее еще готовили из смеси не самых лучших частей свиной и говяжьей туш, сала и перца. Но, заметим, – уже тогда! – ее называли, не исходя из ее состава (например, колбаса из субпродуктов), а исходя из метода ее «напихивания».

То, из чего советские люди лепили свои «котлеты» (называя пирожки из дрянного фарша благородным словом cotlette, которым во всем мире называют мясо на косточке), белорусы издревле запихивали в свиные кишки, запекали в печи или варили в деревенском «супе рататуй» (не путать с прованским ratatouille).

Я понимаю, почему торговцы на базаре затемненной Грушевки не заинтересованы в отражении состава своей колбасы в ее названии. Но для меня загадка, почему та, стародавняя «пиханная пальцем колбаса» сберегла тайну своего происхождения от всех. И – что самое главное – вкус остался почти тем же! Особенно если хорошо прожаришь на углях! Поэтому, пожалуйста, никогда мне не говорите, из какой дребедени сделано то, за что я сейчас отдам свой цинк! Мне это неинтересно! И не удивляйтесь предыдущей гастрономической лекции: человек, который все время хочет есть, будет петь про пищу с вдохновением Кнута Гамсуна.

И сейчас, когда колбаса выбрана, взвешена, настало время рассказать про самую важную вещь в наши темные времена. Вещь, за которую можно купить все, кроме нормального отопления в квартире и солнца за ее окнами (а также других вторичных мелочей).

Цинк. Когда торговцы настоящими вещами (то есть светом, теплом и пищей) перестали принимать бумажные деньги, а воспоминания о капиталах, похороненных вместе с банковскими счетами и банковской системой, перестали быть приличной темой для разговора даже на точке с медом, мир погрузился в бартер. Люди меняли одеяла на свечи, моченые яблоки на буржуйки, уголь на зажигалки. Но быстро нашлась штучка, оказавшаяся полезной (в отличие от золота, которым люди начали лудить самовары) и не самой распространенной. Источник света и – если говорить о недолговечных обогревателях – относительного комфорта. Последний надежный носитель малых доз электричества.