Нил Мукерджи - Состояние свободы

• Название: Состояние свободы
• Автор: Нил Мукерджи
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-386-12139-6

Одна из надежд современной англоязычной литературы, британец с индийскими корнями Нил Мукерджи прославился яркими, искренними романами «Жизнь других» и «Прошедшее незавершенное», затрагивающими главные болевые точки современности и получившими множество литературных премий. В своей новой работе писатель опять обращается к теме национальной идентичности и социального неравенства, прослеживая судьбы нескольких героев, оказавшихся на дне жизни.

---

Роясь в своем рюкзаке в поисках фотоаппарата и путеводителя, он обратился к сыну:

– Подожди немного, никуда не убегай. Мы сейчас пойдем к тем красивым маленьким дворцам, видишь их?

К тому времени как он повесил фотоаппарат на шею и открыл путеводитель на нужной странице, он чувствовал, что еще немного – и мальчик вот-вот сорвется с места и начнет бегать по дворику. Он старался продолжать следить за ним, пока просматривал текст в путеводителе. Вот, он нашел их, это должны быть они – Махал-и-Хаз, частная резиденция Акбара Великого. Он то и дело отрывал взгляд от страниц путеводителя, чтобы осмотреться, а потом снова опускал глаза в поисках необходимой информации – его голова так быстро двигалась, что он стал похож на птичку. Когда он уже полностью убедился, что двухэтажное здание слева от него, которое создавало впечатление некоторой незавершенности, было частной резиденцией Акбара Великого, он взял сына за руку и пошел по направлению ко входу.

Пока он пролистывал путеводитель, он несколько растерялся, что было заметно даже невооруженным глазом. К нему подошел мужчина и начал говорить так, будто это была уже середина их разговора:

– Выемки, которые вы увидите на нижнем этаже, предназначались для книг и документов…

Он повернулся. Луч солнца ударил ему в глаза и ослепил. Но он рассмотрел темное, почти что черное лицо, с резкими чертами, будто бы лисья морда сменяла человеческую или наоборот.

– Если вы направляетесь в его покои, хвабган, то это на верхнем этаже, – все продолжал незнакомец, – там вы увидите решетчатые экраны из резного камня вдоль коридора, который ведет на женскую сторону, в гарем. Они называются джали[10] и были созданы чтобы скрывать женщин от любопытных глаз, когда они ходили в хвабган и обратно.

Мужчина говорил достаточно быстро, будто заучил текст. Если он собирался продемонстрировать свои навыки гида, чтобы его наняли, то в его манере говорить не было ничего, что бы натолкнуло на эту мысль. Во всяком случае, он вел себя так, как будто вообще не замечал ни его самого, ни его сына.

Солнце слепило его, и он отвернулся. Этим он хотел убить сразу двух зайцев: посмотреть на ребенка, которого он боялся упускать из виду даже на мгновение, и показать незнакомцу, что не нуждается в его помощи. Его тень, попадая на стену здания, окрашивала ее в землисто-розовый цвет и придавала матовость. Красный песчаник в лучах солнца отливал медно-золотым цветом. Когда он оглянулся, чтобы посмотреть, ушел ли так называемый гид, рядом уже никого не было.

Стены в комнатах, расположенных на первом этаже частной резиденции императора, были украшены изображениями цветов и листвы; несмотря на то что они выцвели от времени, они сумели сохранить в себе долю первоначальной живости. Их много раз подкрашивали, пытались реставрировать, но это была грубая работа. Со двора внутреннее убранство смотрелось довольно незамысловато и мрачно. Он задумался о том, почему комнаты были сделаны такими низкими. Какой был рост у людей в шестнадцатом веке? Приходилось ли им нагибаться и сутулиться, когда они находились внутри? Достаточно ли помещение было освещено днем? Почему в нем не было ни дверей, ни окон? Им было что скрывать? И последний, самый главный вопрос: неужели он знал так мало о быте и архитектуре моголов?

Когда они зашли внутрь, впечатление, что комнаты были тесноваты, рассеялось само собой, но то, что они были темными, точнее, могли быть темными, осталось. Может, с его зрением что-то произошло или это все из-за того, что они только что зашли с ярко освещенной улицы? Он моргнул несколько раз. Казалось, что помещение сначала стало у́же, потом шире, затем опять у́же, будто он оказался внутри пульсирующего желудка огромного монстра. В павильоне наверху, где находились покои Акбара Великого, стены покрывали выцветшие фрески, растрескавшиеся от времени и отслоившиеся от стен. На некоторые фрагменты был нанесен тонкий слой какого-то вещества, по-видимому защитного покрытия, которое придавало эффект молочной дымки. Над дверным проемом повисло крылатое существо, держащее на руках младенца. Оно было высечено из камня и смотрело на них сверху вниз. Казалось, что статуя была собрана из крупных одноцветных кусочков, похожих на перхоть. Его сердце начало бешено стучать.

– Пап, смотри, это же ангел! – воскликнул ребенок.

Он зажмурился и, крепко сжав руку сына, замотал головой, будто стараясь избавиться от галлюцинации, а потом открыл глаза. Ангел смотрел пристально, с легкой улыбкой, читающейся в чуть приподнятых уголках его глаз, будто бы персидский скульптор изобразил ангела на четверть китайцем. Он снова зажмурился; перед ним мелькнул образ гида-лиса, окруженного парящими в воздухе конфетти.

Снаружи, во дворике, достаточно просторном для роли центральной площади, на которой собираются сторонники революции, стояли группы посетителей в ярких одеждах. Заостренные бутоны красных канн горели ярким пламенем. Квадратная каменная платформа, огражденная джали, находилась в центре прямоугольного бассейна и возвышалась над ним. Сам бассейн был наполнен стоячей водой, которую водоросли окрасили в зеленый цвет. Четыре узкие дорожки, делящие пополам каждую из четырех сторон, вели прямо к платформе. Предельная точность, с которой моголы воспроизвели четырехугольную форму, просто поразила его; он стал быстро перелистывать страницы своего путеводителя в поисках информации об этом бассейне, который назывался Ануп Талао.

– Папа, а давай мы пойдем к центру? Там есть дорожки, – предложил мальчик.

– Не думаю, что нам разрешат это сделать, – сказал он и затем попытался отвлечь сына фактами, которые только что прочитал сам. – Представляешь, тут сказано, что в былые времена в центре платформы сидели музыканты и давали концерты для императора и его придворных.

После нескольких секунд воцарившегося молчания он спросил:

– Неужели тебе не интересно? – И как только он произнес это, тут же ощутил, как же отчаянно он пытается заинтересовать мальчика.

– А почему не разрешат?

– Ну… – он задумался на пару секунд, – потому что если бы туда можно было ходить, то там была бы толпа туристов, которые бегали бы по дорожкам туда-сюда, позировали, фотографировались… но ничего такого нет, видишь?

Снаружи было куда лучше. Темнота странным образом раздражала его. Туризм – это занятие безжалостное, испытывающее на прочность. Безусловно, они проделали этот путь не просто для того, чтобы стоять под солнцем и смотреть на красивые здания снаружи, когда можно побывать внутри них, обращая внимание на детали, заходя в каждую комнату, в каждый дворец, вычитывая исторические справки из путеводителя, еще раз окидывая достопримечательности взглядом, вооружившись уже новыми знаниями.

Каждый этаж странного, но от этого не менее прекрасного пятиэтажного Панч Махала был меньше предыдущего по размеру. Все это великолепие венчалось небольшой беседкой с куполом, водруженной на вершину; восемьдесят четыре, пятьдесят шесть, двадцать, двенадцать и четыре – столько колонн находилось на каждом уровне, если считать снизу вверх. В путеводителе было указано, что арки между колоннами выполняют функцию стен, чему он был очень рад, так как они позволяли свету и легкому ветерку беспрепятственно проникать внутрь.

Когда он снова очутился снаружи, то заметил на земле квадратные плиты, образующие крест, а в центре креста – каменный постамент. Он показал их сыну.

– Видишь эти плиты, выложенные на четыре стороны так, что они похожи на большой знак плюса? – спросил он, слегка притопывая ногой и указывая пальцем в их сторону. – Вот здесь, здесь и здесь…тебе видно?

Мальчик кивнул.

– Тогда покажи-ка мне знак плюса.

Ребенок стал прыгать с плитки на плитку и повторять слова отца:

– Здесь… и вот здесь… и вот еще одна…

– Отлично. Ты знаешь для чего они?

– На этой плитке есть буква «Х», и вот на этой тоже, – произнеся эти слова, он тут же прыгнул на нее.

– Да, ты прав. Но знаешь ли ты, почему эти плиты так лежат здесь?

Мальчик покачал головой и стал с нетерпением ожидать ответа.

– Это такая игра, как лудо или шахматы. Называется пачиси. Вместо того, чтобы пользоваться маленькой доской и играть за ней, они сделали большую, навсегда увековечив ее во внутреннем дворике.

Его сын молча смотрел перед собой, будто переваривал полученную информацию.

– А ты знаешь почему она такая большая? Я имею в виду, почему она настолько больше, чем поле в шахматах или лудо?

Втайне он надеялся, что сын не будет спрашивать, что такое лудо. Хотя, конечно, с чего вдруг настольная игра, которая скрасила не один вечер во времена его детства в Калькутте, стала бы что-то значить для американского мальчика? Извечная больная тема о разном культурном прошлом с сыном снова возникла у него в голове, но на этот раз он воспринял ее не так болезненно, как обычно. Он без труда отогнал скверные мысли и стал зачитывать цитату из книги XIX века, приведенную в путеводителе: «В пачиси играл сам император Акбар Великий. Внутренний дворик являлся полем и был разделен на белые и красные квадраты, а большая плита, поднятая на четыре фута над землей, символизировала центр поля. Игроками были Акбар Великий и его придворные, а шестнадцать юных наложниц из гарема, облаченные в цвета своей команды, служили живыми игральными фишками и передвигались по полю вслед за броском игральных костей. Императору так нравилась игра именно в увеличенном масштабе, что он приказал соорудить поля для пачиси в каждом из своих дворцов…»