Антон Чиж - Бой бабочек

• Название: Бой бабочек
• Автор: Антон Чиж
• Жанр: Исторические детективы
• ISBN: 978-5-04-103637-9

Август 1898 года. Мужчины Петербурга разделились на два лагеря яростных поклонников: их сводят с ума «самая красивая женщина в мире» Лина Кавальери и «королева брильянтов» Каролина Отеро, выступающие в частном театре «Аквариум». Кто же из них лучшая певица: итальянка или испанка? Это должен решить «бой бабочек», которого ожидает столица. Внезапно над звездами нависает опасность: в театре находят труп неизвестной, а по ночам слышится голос призрака. Хватит ли сил чиновнику сыскной полиции Родиону Ванзарову спасти их? Или «Аквариум» станет смертельной ловушкой? Изнанка театрального мира, неприглядная, жестокая и полная интриг. Как распутать клубок тайн, если на кону человеческие жизни и жизнь самого Ванзарова?

---

– То есть нужно нечто прочное, упор для веревки.

– О великое открытие!

Ванзаров указал на трос и тело.

– Подъемник с противовесом находится в неустойчивом равновесии. Тронь – поедет. Можно предположить, что жертва не только сунула голову в петлю, но и держала противоположный трос, пока не умерла?

– Исключено, – резко ответил Лебедев.

– Логический вывод из противоречия: ей кто-то помог, – сказал Ванзаров. – Честно признайтесь: найдется в вашем опыте подобное повешение в театре?

Спорить невозможно: не то что в опыте самого Лебедева, в опыте полиции ничего подобного не случалось. В чем криминалист вынужденно согласился.

– Устроили приставу головоломку, будем теперь снимать! – сказал Лебедев и позвал несчастного Варламова, чтобы помог с телом.

Ванзаров подошел к Александрову, который пребывал в нервном «мандраже», как говорят в театре про актерское волнение перед выходом на сцену.

– Господин Ванзаров, спасите! – Он молитвенно сложил руки.

– От чего вас спасти?

– Через два дня у нас великое представление, о котором будут помнить в веках! Умоляю, не дайте ему сорваться!

Ванзаров искренне не понимал, почему обнаружение тела может помешать бенефису. Театр никто закрывать не собирается. Во всяком случае, пока.

– Вы не человек театра, вы не можете понять катастрофы! – с плачущей интонацией начал Александров, что для крепкого мужика с окладистой бородой и хитринкой в узких глазах казалось перебором. – Если об этом узнают, Отеро и Кавальери закатят истерику и откажутся выходить на сцену, где… где был труп. Публика начнет сдавать билеты, и мы погибнем! Окончательно! Совсем!

– Разве нельзя перенести представление? – спросил Ванзаров, что с точки зрения логики было проще всего.

– О, вы не понимаете! – опять затянул Александров. – Тридцатого августа заканчивается летний сезон частных театров, открываются государственные театры. Хуже того, наш театр на весь зимний сезон снят Николаевым-Соколовским с русской опереточной труппой, которую он набирает в Москве! Мы не сможем передвинуть великий бенефис!

Эмоции лились на чиновника сыска крутым кипятком. Обжигало и шипело. Что вовсе не добавляло любви к театру.

– У меня в запасе несколько часов, – сказал Ванзаров. – Вечером уезжаю в отпуск. Чем смогу – помогу. Дальше дело будет вести господин пристав.

– Кто? Я?! – поразился Левицкий, будто в участке был другой пристав.

Александров чуть было не брякнул «это конец», но вовремя сдержался.

– Господин Ванзаров, все что угодно, мой театр в вашем распоряжении!

Предложение было заманчивым. Но не настолько, чтобы променять его на отпуск. Ванзаров всего лишь спросил, как быстрее попасть под сцену.

– Варламов, люк! – рявкнул Александров так, что пристав вздрогнул от неожиданности. – Господин Ванзаров, извольте встать вот сюда…

Ему указали на кругляш, вделанный в пол сцены, полтора аршина в диаметре. Ванзаров бесстрашно шагнул в середину. Пол под ним чуть вздрогнул и поехал вниз. Ванзаров начал опускаться, как Каменный гость, который проваливается в преисподнюю, унося с собой погибшую душу Дон Жуана. Или как Орфей, который спускался в ад по своим делам. Хорошо, что Лебедев был занят телом. А не то Ванзарову еще долго пришлось бы выслушивать шуточки о похождениях в загробном мире.

11

Засадой служили кусты. Господин с букетом прятался старательно, не хуже кота, поджидающего птичку. Птичка не желала появиться. Он уже потерял терпение за два часа, что убил в зелени. На всякий звук подъезжающей пролетки высовывал голову, как утопающий над волнами, убеждался, что надежда снова обманута, и скрывался за ветками. Мысль, блестящая и прекрасная, что толкнула на этот поступок после маяты ожиданий, теперь казалась не такой уж блестящей. Кроме разочарования, господина мучил голод. Запахи, что бессовестно неслись с летней веранды ресторана, мутили голову и сводили желудок. Покинуть пост ради жаркого или салатов было крайней низостью. Перед тем, что он хотел осуществить.

Наконец его терпение было вознаграждено. К театру подъехала открытая карета-фиакр с добрыми лошадьми и кучером в модном костюме грума, который держал на манер удочки английский хлыст. В карете была она. В вызывающей шляпке и ярком красном платье. Сердце господина сжалось от счастья, он не мог вздохнуть. Кучер открыл дверцу, сняв цилиндр; она опустила туфельку на подножку, подала руку кучеру, вот она сходит. Да чего же он ждет?!

Господин ринулся из засады с таким рвением, что чуть не пропахал носом газон, только чудом удержав равновесие. Подбежав к даме, упал на одно колено и протянул ей букет.

– О, прекрасная Отеро! – срывающимся голосом провозгласил он. – Вы великая и прекрасная, вы единственная и бесподобная. Вы – звезда! Вы моя звезда! Примите этот скромный дар горячего сердца!

Привычно взяв букет, дама позволила себе победную улыбку.

– Мерси, мон шер, – сказала она, стараясь обойти назойливого господина.

Он рванулся к ней, чуть не разбив колено о камни.

– Еще мгновение, прекрасная Отеро! Знайте, я, Грохольский, завтра умру здесь за вас, за вашу честь, за ваш талант! – Он, как нищий, протянул к ней ладонь.

Отеро чуть заметно поморщилась, букет мешал ей. Переложив его на другую руку, она подала несчастному поклоннику правую. Грохольский припал лбом к шелковой перчатке, не смея коснуться губами. И замер в немыслимом счастье.

Это становилось несносным. Отеро вырвала руку, слегка улыбнулась и пошла к открытым дверям театра.

Там ее поджидал господин моложавого вида, с идеально уложенными усиками и прической, какую мог позволить себе настоящий денди. На происходящее он взирал с нескрываемым цинизмом. Михаил Вронский, известный столичный режиссер, ценил не столько искусство в себе, сколько себя в искусстве. Он умел оказаться полезным хозяину театра. Публика принимала его постановки с неизменным успехом, так что он поверил в свой талант, как в сторублевую ассигнацию. Поверил так искренне, что убедил всех. Тем более что подтверждения получал чуть не каждый день от актрис и певиц, в основном от молоденьких, желавших поступить на сцену. В этом сезоне ему выпал счастливый билет: Отеро пожелала, чтобы концерты и даже великий бенефис готовил именно он. Что подняло Вронского на недосягаемую высоту, с которой он взирал на несчастного поклонника, стоявшего в уличной пыли.

Проходя мимо, Отеро бросила ему букет. Вронский поймал его с изяществом.

– О прекрасная, вы прекрасны, как утро! – сказал он чуть игриво.

– Как надоели эти нищие сумасшедшие! – с сильной экспрессией проговорила Отеро, брезгливо смахнув с перчатки невидимые следы.

Вронский изучил звезду и знал, что это не злость, не обида, не дурной нрав, а обычный испанский темперамент, который в русских условиях казался вулканом страсти. И завораживал публику. Вернее – половину мужской публики. Ту, что любила погорячее. Засунув букет под мышку, Вронский пошел за звездой, которая направлялась к своей гримировальной комнате.

– А у нас новость, – сказал он на совсем недурном французском, говоря на нем увереннее, чем звезда. – Милашка Кавальери созвала репортеров петербургских газет…

Отеро остановилась так резко, что режиссер чуть не наткнулся на нее.

– Какая дрянь! – выразительно сказала она. – У нас был договор, что будем вместе отвечать репортерам!

– Она передумала, – с невинным видом ответил Вронский.

Звезда резко выкинула руку, будто отгоняла муху.

– Она за это заплатит! Я пожалуюсь месье Александрофф! Если он не примет мер, я откажусь от бенефиса!

Вронский комично закрыл глаза ладонями, выронив букет.

– Только не это, прекрасная! Мы, ваши почитатели, этого не переживем! Неужели возвращать билеты? Пощадите!

За что тут же получил легкий шлепок по чисто выбритой щеке.

– Вы гадки, Мигель! Так нельзя!

Сообразив, что позволил лишнего, Вронский поймал ударившую ручку и нежно погладил.

– Прекрасная, как вы могли подумать! Мое сердце целиком принадлежит вашему искусству. И оно страдает от боли!

Она насторожилась.

– Что случилось? Не скрывайте, Мигель!

Вронский огляделся, проверяя, нет ли чужих ушей. И приблизился к прекрасному ушку Отеро.

– Говорят, – понизив голос, сказал он, – что милашка Кавальери получила записку с угрозами. Это большая тайна, но вы понимаете, у нас сразу все становится известным…

Эмоции взорвались без предупреждения.

– Какая тварь! – прорычала Отеро. – Какая подлость! Возбуждать к себе интерес подобным нечестным способом! О, гадина с невинным личиком!

Вронский счел, что самое время подбросить немного уголька в бурлящий котел.

– И это еще не все… Говорят, в театре уже полиция. Не просто полиция, а даже сыскная. Чего доброго, следует ожидать жандармов!

«Уголек» пришелся в самый раз. Отеро разразилась испанскими народными выражениями, которым место не в театре, а на базаре.