Дебора Харкнесс - Легенды крови и времени

• Название: Легенды крови и времени
• Автор: Дебора Харкнесс
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-389-17249-4

XVIII век. США. Идет Война за независимость. Во время одного из сражений Мэтью де Клермон встречается с Маркусом Макнилом, молодым армейским хирургом. Через несколько лет, вновь встретившись с Маркусом, умиравшим от тифа, Мэтью предлагает ему шанс начать новую жизнь, свободную от болезней и почти бессмертную. Маркус хватается за этот шанс и становится вампиром. Но древние традиции и многочисленные обязанности, на которых строится уклад жизни семьи де Клермон, вступают в жестокое противоречие с идеалами свободы, равенства и братства, в которые глубоко верит Маркус. XXI век. Париж. Фиби Тейлор, молодая сотрудница аукционного дома «Сотбис», в которую влюбился Маркус, решает стать вампиром и готова начать свое путешествие в бессмертие. Хотя современная версия процесса превращения человека в вампира поначалу кажется совсем несложной, вскоре Фиби и Маркус обнаруживают: трудности и опасности, подстерегающие человека на этом пути, ничуть не изменились с XVIII века. «Легенды крови и времени» – это история о страстной любви, перебрасывающей мосты через века, и захватывающее исследование власти традиций и возможности перемен вплоть до революции. Это рассказ о сверхъестественном устройстве мира и неспешно разворачивающаяся романтическая подоплека описываемых событий. Впервые на русском языке!

---

Оказалось, я не единственная, кто видит перепутанные нити. Раньше, чем я успела схватить Филиппа, малыш пухлой ручонкой уцепился за красную нить, идущую из руки Маркуса. Вторая ручонка впилась в белую. Губки двигались, словно Филипп произносил заклинание.

Мои дети не прядильщики. Я повторяла себе это без конца: в моменты беспокойства, глухой ночью, когда близнецы мирно спали в своих колыбелях, а также в минуты крайнего отчаяния, теснимая со всех сторон сумятицей нашей повседневной жизни.

Но если мои дети не прядильщики, тогда каким образом Филипп увидел нити гнева вокруг Маркуса? И как сумел легко за них ухватиться?

– Что за чертовщина?!

Маркус в замешательстве смотрел на аляповатые позолоченные часы, донимавшие меня громким тиканьем. Сейчас тиканье смолкло. Стрелки часов примерзли к циферблату.

Филипп протягивал кулачки к животу, увлекая за собой и время. Голубые и янтарные нити протестующее скрежетали. Еще бы! Вместе с ними натягивалась ткань всего мира.

– Пока-пока, оуи, – сказал Филипп, целуя собственные руки с зажатыми в них нитями. – Пока-пока.

«Мои дети – полуведьмы и полувампиры, – напоминала я себе. – Мои дети не прядильщики». Это означало, что они не способны к…

Вокруг меня дрожал и уплотнялся воздух. Время сопротивлялось заклинанию, сотканному Филиппом в попытке утешить страдающего Маркуса.

– Филипп Майкл Аддисон Сорлей Бишоп-Клермон, немедленно оставь время в покое! – довольно резко произнесла я, и это заставило сына выпустить нити.

После еще одного жуткого мгновения бездействия часы затикали, и стрелки возобновили движение. У Филиппа задрожала губа.

– Мы не играем со временем. Никогда. Ты меня понимаешь?

Я сняла малыша с коленей Маркуса и пристально посмотрела ему в глаза, где древние знания смешивались с детской невинностью.

Удивленный и напуганный моим тоном, Филипп заревел. Башня, которую он строил, рассыпалась, хотя он и близко не стоял.

– Что сейчас было? – спросил озадаченный Маркус.

Ребекка, не выносившая, когда брат плачет, перелезла через груду кубиков, чтобы его утешить. Средством утешения служил большой палец правой руки. Второй большой палец она держала во рту и вынула лишь затем, чтобы сказать:

– Ярко, Пип.

От крошечного пальчика Бекки тянулась фиолетовая нить магической энергии. Я и раньше видела на близнецах остаточные следы магии, но считала, что те не несут никакой определенной функции в их жизни.

Мои дети не прядильщики.

– Дерьмо!

Слово вылетело у меня изо рта, миновав ослабленный контроль разума.

– Ну, класс! Прикольные ощущения. Я всех вас видел, но ничего не слышал, да и сам говорить не мог, – произнес Маркус, очухиваясь после недавних ощущений. – Вокруг все начало тускнеть. Потом ты забрала Филиппа у меня, и мир стал прежним. Я что, путешествовал во времени?

– Не совсем, – сказала я.

– Дерьмо! – восторженно произнесла Бекка, гладя брата по лбу. – Ярко.

Я осмотрела лоб Филиппа. Неужели у него между глазами и впрямь пятнышко chatoiement – мерцание, какое бывает у прядильщиков?

– Боже милостивый! Что-то скажет твой отец, когда обнаружит?

– И что же обнаружит его отец?

В дверях стоял Мэтью. Глаза у него весело сверкали. Он занимался починкой медного водостока над кухонной дверью и решил передохнуть. Мэтью улыбнулся Бекке, которая немедленно послала ему воздушные поцелуи.

– Привет, дорогая.

– По-моему, Филипп только что создал… или соткал свое первое заклинание, – пояснила я. – Он почувствовал, что Маркуса донимают воспоминания, и решил их… разгладить.

– Мои воспоминания? – нахмурился Маркус. – И что значит – Филипп соткал заклинание? Он пока и говорить связными фразами не умеет.

– Оуи, – объяснил отцу Филипп и слегка всхлипнул. – Теперь лучше.

Мэтью оторопел.

– Дерьмо! – повторила Бекка, заметив, как изменилось отцовское лицо.

Филипп получил еще одно подтверждение крайней серьезности происходящего. Его чувствительная натура не выдержала, и он снова заревел.

– Но это значит… – Тревога во взгляде Мэтью сменилась изумлением.

– Это значит, что я проспорила Крису пятьдесят долларов, – сказала я. – Он оказался прав. Наши близнецы – прядильщики. Оба.

– И что ты собираешься с этим делать? – спросил Мэтью.

Из библиотеки мы переместились в ту часть замка, где у нас находились спальня, детская, ванная и частная семейная гостиная. В средневековом замке отсутствовало такое понятие, как уют, но мы все же постарались сделать семейные апартаменты теплыми и уютными. Одну громадную комнату мы разделили на несколько: в одной стояла массивная кровать XVII века с балдахином; в другой – глубокие кресла и мягкие диваны, чтобы сидеть у огня; в третьей – письменный стол, чтобы Мэтью мог работать, пока я сплю. Комнатки слева и справа мы превратили в гардеробную и ванную. Со сводчатых потолков свисали тяжелые железные люстры, к счастью, с электрическими лампочками. Их света было достаточно, чтобы длинными зимними вечерами помещения не казались пещерами. Высокие окна – в некоторых еще сохранились старинные витражи – пропускали летнее солнце.

– Не знаю, Мэтью, – запоздало ответила я на вопрос мужа. – Мой хрустальный шар остался в Нью-Хейвене.

Происшествие в библиотеке размазало меня по стенке. Я все еще прокручивала в мозгу остановку времени. Хотелось думать, что это из-за нее я медлила с ответом на вопрос Мэтью, а вовсе не из-за жуткой паники.

Я закрыла дверь спальни. Древесина была плотной. Между нами и остальными частями замка находилось множество толстых каменных стен. И все равно, чтобы создать дополнительное заграждение от острого вампирского слуха, я включила музыкальный центр.

– А что мы станем делать с Ребеккой, когда проявятся ее магические способности? – задал новый вопрос Мэтью. Как всегда в моменты отчаяния, он запустил пальцы себе в волосы.

– Если проявятся, – возразила я.

– Нет, когда, – упорствовал Мэтью.

– И что, по-твоему, мы должны сделать? – спросила я, переводя стрелки на мужа.

– У нас ведьма ты.

– Значит, это моя вина! – Я сердито уперла руки в бока. – И я же виновата, что это твои дети.

– Я имел в виду совсем другое, – скрипнул зубами Мэтью. – Нужно, чтобы мать показала им пример. Только и всего.

– Ты шутишь! – снова пошла я в атаку. – Они еще слишком малы, чтобы учиться магии.

– Но, как оказалось, не настолько малы, чтобы ее применять. Помнишь, мы говорили, что не станем скрывать от детей, кем являемся? Я выполняю свою часть соглашения. Я брал детей на охоту. Они наблюдали за моим кормлением.

– Дети еще слишком малы для понимания сущности магии, – сказала я. – Помню, я жутко испугалась, увидев, как мама произносит заклинание.

– И потому сейчас ты стараешься не проявлять свои магические способности. – Мэтью шумно вдохнул. Спасибо богине, наконец-то он понял. – Ты пытаешься защитить Ребекку и Филиппа.

По правде говоря, я занималась магией, но выбирала время и место, когда меня никто не видел. Я действовала одна, в ночи новолуния, сторонясь любопытных глаз. Мэтью думал, что я работаю.

– Диана, ты перестала быть собой, – продолжал Мэтью. – Мы все это чувствуем.

– Просто я не хочу, чтобы Бекка и Филипп оказались в ситуации, с которой им будет не справиться.

Перед глазами мелькнули кошмарные видения бедствий, какие способны вызвать младенческие игры с магией. Тут и пожары, и превращение окружающего мира в хаос. Еще страшнее, если они потеряются во времени и я не смогу их отыскать. Тревоги за малышей, до сих пор кипевшие на медленном огне, вдруг забурлили через край.

– Наши дети должны знать: ты не только их мать, но еще и ведьма, – уже мягче сказал Мэтью. – Это часть твоей природы. Это часть и их природы.

– Я все понимаю. Просто не ожидала, что у Филиппа с Беккой так рано проявятся склонности к магии.

– А что вызвало у Филиппа желание навести порядок в воспоминаниях Маркуса? – спросил Мэтью.

– Маркус рассказал мне, где и когда родился. С тех пор как он чуть не рванул к Фиби, его окружает густое облако воспоминаний. Время в них заперто, что серьезно искажает мир. Прядильщик такое сразу замечает.

– Я не прядильщик и не физик, однако при тех знаниях, какие у меня есть… сомневаюсь, чтобы индивидуальные воспоминания одного человека… точнее, одного вампира, смогли бы серьезно повлиять на весь пространственно-временной континуум, – тоном университетского профессора произнес Мэтью.

– Ты так считаешь? – Я подошла к нему, схватилась за ярко-зеленую нить воспоминаний, свисавшую с него несколько дней подряд, и слегка дернула. – А что ты скажешь сейчас? – Я натянула нить туже, и у Мэтью округлились глаза. – Не знаю, чтó у тебя случилось и когда, но эта нитка торчит из тебя уже который день. И начинает меня доставать. – Я отпустила нить. – Не надо тыкать мне в лицо физикой. Наука не отвечает на все вопросы. – (У Мэтью дрогнули губы.) – Конечно, ты можешь продолжать в том же духе. Посмеяться над моими словами. Не думай, что я разучилась видеть иронию… Кстати, что не дает тебе покоя все эти дни? – спросила я, со вздохом садясь в кресло.