Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

• Название: Тайна псалтыри
• Автор: Анатолий Леонов
• Жанр: Исторические детективы
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-102209-9

1620 год. Отец Феона преподает в монастырской школе. Однажды один из послушников показывает ему старую псалтырь с зашифрованным текстом. Феона предполагает, что именно здесь кроется разгадка самой мрачной тайны Ивана Грозного, и просит книжного хранителя дать ему псалтырь на время. Но послушник не соглашается. Утром его находят мертвым, а книга загадочным образом исчезает. Отец Феона, в прошлом руководитель русского уголовного сыска, берется расследовать эту странную смерть. Очень скоро он понимает, что в этом деле ему противостоит умный и жестокий противник, для которого цель оправдывает любые средства.

---

– Я думаю, это тайнопись! – возбужденно зашептал послушник, зачем-то оглядываясь по сторонам.

– Ну, правильно думаешь, – кивнув головой, поддержал его Феона, поднимаясь из-за стола.

Монах подошел к ближайшей книжной полке, покопался среди фолиантов, стоявших в ряд, и, взяв один из них, вернулся обратно.

– Это, как ты верно заметил, тайнопись, – произнес он, отодвигая псалтырь в сторону, и раскрыл принесенную книгу где-то в самом ее конце.

– И это тоже, – показал он Маврикию открытую страницу.

– В нашей библиотеке ты найдешь два десятка книг, где что-нибудь зашифровано. Это Россия, сын мой. Здесь, как только люди научились писать, так сразу стали шифровать написанное. Не то чтобы в этом был особый смысл, а скорее из простого озорства или тщеславного самодовольства посвященного неофита.

– Что, прямо все? – недоверчиво покосился на монаха Маврикий, разглядывая причудливые «закорюки» на последнем листе раскрытой книги.

– Не все, но многие, – пожал плечами Феона, садясь обратно за стол, – знаешь, что тут написано?

– Что?

– Начато в Соловецкой пустыни, тож де на Костроме, под Москвою во Ипатской честной обители, тем же первостранником в лето миробытия 7101[49].

– И все?

– И все.

– Зачем же шифровать такое?

Феона улыбнулся краешком губ и развел руками.

– Боюсь, друг мой, нам этого уже не узнать.

Расстроенный монахом послушник стал походить на скучающего в стойле мерина. Глазами, полными слез и глубокой тоски, он смотрел на Феону и молча просил чуда.

– Маврикий, ну чего ты от меня хочешь? – спросил Феона, сокрушенно глядя на послушника. – Что ты себе наблажил с этой псалтырью?

– Да как же, отец Феона, – принялся сетовать Маврикий, подсовывая учителю раскрытую псалтырь, – тут же все по-другому, и шифр иной, и написано много. А вдруг тут тайна великая сокрыта, а мы все сидим и ничего не делаем?

– Ну, не знаю, как все, а у меня ты урок сорвал, – иронично заметил Феона и еще раз бросил взгляд на псалтырь. – Тайна, говоришь? Думаю, переписчик просто записал свои силлогизмы[50] от переизбытка суждений, смущавших его сознание. Такое часто случается.

Водя пальцем по первой строчке зашифрованного текста, Феона, запинаясь, едва прочитал вслух:

– Ковепшфсдзо кчфсрег…

Полистал псалтырь, закрыл ее, посмотрел на обрез, проведя по нему пальцем, и передал Маврикию, который, затаив дыхание, наблюдал за действиями наставника.

– Это очень просто, – сказал отец Феона, отвечая на немой вопрос послушника. – То, что читал тебе ранее, написано хитрой монашеской «четвероконечной» тайнописью. А это, видимо, разновидность древнего «шифра Цезаря»[51]. Насколько я понимаю, где-то тут должен быть цифровой ключ. Найдешь его – прочитаешь послание. Задачка для начинающего диалектика. Если бы ты ходил на мои уроки по логике, то понимал бы, о чем я говорю.

Отец Феона усмехнулся, видя безмерно печальное лицо Маврикия, и, обернувшись через плечо, обратился к отцу Дасию, вернувшемуся в библиотеку с большим типографским типиконом[52] под мышкой:

– А скажи, отец Дасий, не могли бы мы взять эту псалтырь с собой на пару дней? За сохранность ручаюсь тебе своим словом!

Книжный хранитель молча прошел через комнату, стуча по деревянному полу медными подковками сапог. Положил типикон на полку рядом со своим столом и, обернувшись, ответил с легким раздражением в голосе:

– Ты же знаешь, отец Феона, устав запрещает нам держать в келье посторонние предметы, в том числе и книги.

– Как же так, отец Дасий? – изумился такому ответу Феона. – Мы же говорим о псалтыри, а не о светской книге. Как же псалтырь может быть посторонней в келье монаха?

– Все так, – ответил библиотекарь, оправившись от невольного смущения, вызванного неудобным вопросом, – но после того, как у нас пропало несколько летописных сводов и «Диалектика» преподобного Иоанна Дамаскина[53], подаренная обители патриархом Филаретом[54], отец наместник строго указал книги в кельи монахам давать только с его личного благословления. Возьми разрешение у игумена, и я с радостью отдам тебе псалтырь.

– Прости, Маврикий, не в этот раз, – развел руками Феона. – Я спрошу отца Иллария!

Как умный человек он сразу понял, что разговор окончен, и, учтиво откланявшись, направился к выходу из библиотеки, жестом маня за собой своего подопечного. Согбенный Маврикий, мучимый вдруг напавшими на него желудочными коликами, проскользнул в дверь впереди отца Феоны и засеменил в направлении «нужного чулана», затравленно озираясь по сторонам и шепча под нос какие-то молитвы.

– Доброго здоровья, отец Дасий! – с порога попрощался Феона, закрывая за собой тяжелую дверь библиотеки.

– Спаси Христос! – задумчиво ответил библиотекарь и, обернувшись, поймал внимательный и хмурый взгляд инока Епифания, исподлобья брошенный на него.

Глава 5

Царский двор уже неделю пребывал в «Угрешском походе»[55]. Частые выезды молодого государя на богомолье в скромную по столичным меркам Николо-Угрешскую обитель весьма изумляли лукавых и чопорных царедворцев, но поскольку от Москвы до нее было не более 20 верст, то многим выбор царя очень нравился. Для изрядно страдавших в дальних государевых паломничествах, тучных, преисполненных степенной лени вельмож было это что-то вроде легкой прогулки за город.

Начальник Земского приказа[56], крепкий и жилистый, как драгунский конь, Степан Матвеевич Проестев[57] торопливо прошел Святые ворота монастыря. Обогнув с восточной стороны государевы палаты, он, стремительно перепрыгивая через ступеньки, забежал на крыльцо и скрылся за массивной входной дверью. Не останавливаясь, он поднялся по узкой каменной лестнице наверх, в Успенскую церковь. Два выборных стрельца[58] из государева стремянного полка[59] попытались было бердышами перекрыть ему дорогу, но, узнав, молча расступились, пропуская внутрь. С недавних пор Проестев получил особое право заходить к государю без доклада в любое время дня и ночи. Привилегия подобного рода многих при дворе раздражала, но пока с этим можно было только мириться.

Молодой царь стоял перед алтарем на коленях и прилежно, словно школяр, отбивал поклоны, громкой скороговоркой произнося псалом:

– Боже в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися.

Да постыдятся и посрамятся ищущие душу мою.

Да возвратятся вспять и постыдятся мыслящие ми злая…

Проестев, не дойдя до Михаила пяти шагов, широко троекратно перекрестился и, плюхнувшись на колени, приложился лбом к деревянным доскам пола. Раздался звук, словно вскрыли бочонок с медом. Царь невольно вздрогнул и, не донеся перстов до лба, удивленно обернулся:

– А, это ты, Степан Матвеевич!

– Я, государь. Посыльный от игумена Пафнутия приходил. Сказывал, ты искал меня?

Михаил задумался.

– Так то утром было! – произнес он озадаченно.

– Прости, государь, как узнал, так сразу поспешил.

– Ладно. Не суть, – милостиво махнул рукой царь. Он натужно поднялся с колен и, слегка подволакивая ногу, направился к скамейке, стоящей у стены напротив алтаря. Присев на край, он хлопнул ладонью по зеленым крашеным доскам, приглашая Проестева сесть рядом. – Жалуются на твоих приставов купцы английские. Говорят, обложили их пошлинами, а они со времен царя Ивана Васильевича беспошлинно в государстве нашем торгуют. Я сам два года назад привилегии им подтверждал. Или забыл?

– Все помню, государь! – удрученно развел руками Проестев. – Так ловчат же, пройдохи! С мошенниками дело имеем! У них по договору привилегии у сотни купцов, а пользуются все кому не лень. Обидно, право слово!

Михаил молчал, задумчиво ковыряя пальцем свежее восковое пятно на подоле своего станового кафтана[60]. Ободренный его молчанием, Проестев продолжил уже более твердо и уверенно:

– Великий дед твой, царь Иван Васильевич[61] почему англичанам беспошлинную торговлю даровал? Потому, что других не было. Сейчас иное время. Немцы, французы, датчане, голландцы – все здесь и все платят, а англичане нет. У них, видишь ли, на то исконное право! Тронешь выжигу – визжит, как свиньи на бойне, а проку с него как с коня кумысу! Голландцы, государь, за год по шестьдесят судов к нам шлют, а англичане и двух десятков не наберут, а пошлину не платят. Несправедливо это…

Начальник Земского приказа не на шутку разошелся. Представив себе наглую рыжую ряху вечно пьяного английского фактора[62], он даже зашипел от возмущения.

Михаил никогда не повышал голоса. Никто никогда не слышал, чтобы он кричал и ругался грязными словами, но при этом он мог одной-двумя фразами, сказанными в свойственной ему спокойной, даже усыпляющей манере, образумить самые горячие головы в своем окружении. Вот и сейчас царь, положив руку на плечо Проестева, сказал тихо:

– Охолонись, Степан! Ты думаешь, я того не знаю? Мне купцы наши все уши прожужжали. Несправедливо? Да, несправедливо! Но всему свое время. Сейчас оно самое неподходящее. Я с королевусом их Яковом[63] договор союзнический подписываю. Страну из разрухи поднимать надо. Земли, поляками и шведами захваченные, освобождать. Враги вокруг. Без союзников в Европе никак не обойтись. Англичане помощь обещают. На договор согласны. Оружие и специалистов разных шлют. И это хорошо! Так что ты, Степка, лишний раз англичан не зли. Нужны они мне пока. Понял или нет?