Майкл Задурьян - В погоне за праздником

• Название: В погоне за праздником
• Автор: Майкл Задурьян
• Жанр: Современная зарубежная литература
• ISBN: 978-5-86471-828-5

Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом. Или нет? А почему бы не сесть в машину и не укатить куда глаза глядят, прочь от болезней, заботливых взрослых детей, назойливых врачей, да просто старости. Последнее грандиозное приключение в жизни, последняя экспедиция в поисках праздника. В конце концов, это их жизнь, их дорога, и только им решать, куда свернуть напоследок. Этот роман так похож на жизнь: радостную, печальную, трогательную, трагическую, таинственную – на жизнь, которую нельзя упустить.

---

Я представляю, как все белье в моем доме – битком набитый шкаф – пойдет с молотка при общей распродаже. Я бывала на распродажах, но мне в голову не приходило купить чье-то постельное белье. Старые простыни слишком интимны, в них слишком много чужих снов.

Я выбираю старую белую простыню, износившуюся почти насквозь, – для нынешних наших целей она подходит в самый раз. Когда я выхожу наружу, Джон стоит у переносного стола и беззвучно плачет.

– Джон, что случилось?

Он глядит на меня, глаза мокрые, красные, полные отчаяния.

– Элла! Черт бы все это подрал! Не могу включить.

Горестно мне видеть его слезы.

– Милый, ничего страшного. Дай я взгляну.

Смотрю внимательнее: он воткнул удлинитель в наружную розетку трейлера, но не подсоединил к удлинителю проектор.

– Все в порядке. Ты просто забыл воткнуть эту вилку.

Джон приподнимает очки, тыльными сторонами запястий вытирает глаза, сильно нажимая, чуть ли не вдавливая их в орбиты.

– Черт бы подрал мою память!

Я целую мужа в щеку и отдаю ему “клинекс”, который держу наготове в рукаве.

– Полно. Давай слайды посмотрим.

Долгий закат над озером Сент-Клэр. Наша дочь Синди, подросток, прохлаждается на веранде. Виден лишь ее силуэт, только-только проступающие контуры нового, девичьего тела на фоне яростно-оранжевого неба с золотистым отливом и прожилками барвинка. Теперь цвета кажутся искусственными, красный со временем стал резче, гиперреальность, как в моих снах, когда они бывают цветными (я чувствую себя такой старой, что порой удивляюсь и озвучке в моих снах). Это коттедж, где мы провели столько летних выходных вместе с моим братом, сестрами и их семьями.

– Кто это, Джон? – проверяю я мужа. – Ты знаешь, кто это?

– Разумеется, знаю. Это Синтия.

– Правильно.

Я беру пульт и переключаю слайд. Следующий – мы все вместе, вчетвером, прекрасный снимок; Джон, наверное, выставил таймер, чтобы успеть присоединиться к нам. Мы все в шортах, ярких рубашках и блузах после долгого дня на природе. Загорелые и счастливые, за исключением только Синди, которая куксится – скорее всего, из-за какого-то парня.

– Славный снимок, Джон.

– Ага.

Несколько слайдов спустя мы оказываемся на кухне старого коттеджа. Мой младший брат Тед, его жена Стелла и с ними трое детей – Терри, Тед-младший и Тина. Некоторые родители непременно желают дать всем детям имена на одну букву, и мне всегда было чуточку жаль Стеллу, чья буква оказалась соседней с Т, но все же не совпала.

И моя старшая сестра Лена здесь со своим выводком. Эл, ее пьяница муж, наверное, накачивался в тот момент в гараже. Он почти все свободное время проводил там, поближе к холодильнику с пивом, потому, когда его настиг цирроз, никого из нас это не удивило.

– Похоже на вечеринку, – говорит Джон.

– Всего лишь семейный ужин.

Люди на слайде собрались вокруг стола, берут, кто до чего дотянется. На столе оставшееся с обеда мясо, чипсы, макаронный салат, желатиновый десерт, мисочки с соусом и крекеры, бутылки газировки – красной, оранжевой, зеленой – с названиями, которые я едва припоминаю, – “Аптаун”, “Уинк”, “Таун клаб”. И таких фотографий за годы набираются десятки, думаю я, – огромные массы еды, тесно уставленные посудой столы. Я думаю о людях на слайдах – большинство уже покинуло нас, кто умер от инфаркта, кто от рака, нас всех сгубила еда, которую мы так любили, наши шезлонги и послевоенное довольство, на каждой фотографии люди становятся крупнее и крупнее, раздаются от благополучия.

Но сегодня этот снимок заинтересовал меня – вернее, меня заинтересовала я сама. Почему нас всегда привлекает собственный отпечаток на фотографии? Даже в моем нынешнем возрасте это никуда не девается. На снимке я стою на заднем плане, в углу, смотрю в сторону, ни с кем не общаюсь.

– В тот вечер ты была грустна, – говорит вдруг Джон.

Меня удивляют его слова. Но, присмотревшись, вижу: я и в самом деле печальна.

– Почему я грустила? О чем?

– Я не знаю.

Мне вдруг остро хочется узнать причину тогдашней печали. Так важно это узнать, но я не могу припомнить.

Позади нас на дороге останавливается молодая семья, машут нам. Муж – темноволосый, спортивного типа, лет тридцати с небольшим – улыбается так энергично, словно прекрасно знает нас.

– Как вы тут? – спрашивает он и подтаскивает к нам белобрысого и взъерошенного упирающегося мальчишку. Жена, выбеленная блондинка в розовом летнем платье, идет следом, уступая капризу своего общительного супруга. Что-то в ее манере кажется мне очень знакомым.

Присев на корточки перед мальчиком, мать указывает ему на экран:.

– Видишь, зайчик, вот так это делали в прежние времена.

Мальчику на вид примерно семь, на футболке надпись: “Был там, делал это, купил футболку”. Выражение его лица я распознаю сразу: ему бы сбежать, поиграть в свой “Геймбой”, наверное, – если, конечно, он хоть немного похож на моих внуков.

– Неплохо вы тут устроились, – говорит отец семейства.

– Нам по душе, – отвечаю я. Почему-то больше ничего из себя выдавить не удается. Надеюсь, что Джон вступит в разговор, но он полностью сосредоточился на экране.

Несколько лет назад у меня была бы другая проблема: как его остановить. Джон обожал болтать с незнакомыми людьми. Он и этот парень принялись бы счастливо пережевывать прогноз погоды, преимущества местного кемпинга или обсудили бы, кто куда едет. Но теперь Джон погружен в молчание. Прохожее семейство смотрит вместе с нами несколько слайдов и прощается. Я рада, что они ушли, меня задело высказывание блондинки насчет “прежних времен”, но главным образом мне стыдно за себя – такую зависть я чувствую к их молодости, к жизни, в которой все еще впереди, а они даже не понимают, как им невероятно повезло, – и этому непониманию я тоже завидую.

Подходят еще какие-то люди, но, должна сказать, всем быстро наскучивает проекция нашей жизни на простыне. А потом возле нас останавливаются мужчина и женщина лет около семидесяти и довольно долго смотрят. И я вижу, что для них это не просто развлечение, – наверное, их жизнь во многом похожа на эту.

Для наших детей, пока они росли, не было худшего наказания, чем просмотр слайдов. Синди вылетала из гостиной, едва мы доставали проектор, да и Кевин вел себя немногим лучше. Я усаживала их минут на десять-пятнадцать, а потом они принимались так ерзать, что я их отпускала и спокойно смотрела слайды вместе с Джоном. Но в последние годы оба наших ребенка изменились. Теперь им нравится смотреть слайды, и они показывают их своим детям. Думаю, они поняли: это их история. Наша общая история.

На экране – другой день тех же летних выходных, барбекю, все во дворе играют в мячик, дети ходят колесом, позируя на камеру, все загружаются хот-догами, гамбургерами, картофельным салатом с горчицей, фасолевым и фруктовым салатом. Другие коттеджи, на заднем плане за нами, кажутся блеклыми, лишенными индивидуальности. Вроде театральных декораций – лишь бы заполнить поле зрения. Соревнование по метанию подковы – я снова далеко в стороне и выгляжу не веселее, чем накануне, хотя Джон и продолжает упорно включать меня в групповые фото. Не знаю, зачем он это делает. И тут я кое-что припоминаю. Припоминаю, как в тот день Джон махал мне из-за камеры, пытался подбодрить. Незадолго до этих выходных у меня случился третий выкидыш. Этого ребенка я вынашивала так долго и так внезапно потеряла. В тот момент я была раздавлена, лишилась надежды обзавестись вторым малышом. Мне вовсе не хотелось проводить выходные в большой компании, но Джон и моя сестра Лена решили, что это будет мне на пользу.

И хотя я знаю конец этой истории, и этот конец вполне благополучный – я сменила врача и полтора года спустя родила Кевина, – мне и сейчас больно смотреть на страдающую молодую женщину, запертую в том мучительном для нее настоящем времени. Я прекращаю перещелкивать кадры и продолжаю смотреть на себя – расплывающийся образ на заднем плане. Почти неузнаваемый, и вот он уже растворяется. Следующий слайд я так и не вывожу на экран. Те немолодые супруги прощаются и идут дальше по дороге. Наверное, приняли меня за умалишенную, – и, возможно, правы. Мы отсмотрели всего полтора ящичка со слайдами, но я решила, что на этот вечер достаточно.

5 Канзас

Проскочив блошиный рынок “На шоссе 66”, автокафе “На шоссе 66”, склад утиля “На шоссе 66”, еще одну столовую “На шоссе 66” и книжный “На шоссе 66”, мы въезжаем в Канзас. И вот что я скажу: через Канзас проходят всего 12 миль шоссе 66, но они отлично размечены. Тут и таблички “Историческое шоссе 66” повсюду, и практически через каждые десять футов разметка на дороге, тоже с цифрами 66. Ничего не упущено.

Однако радость от пересечения границы штата оказалась недолговечной. Вскоре мы оказываемся на “Полуакре ада” – голый и мрачный пейзаж, вулканы засохшей грязи, там и сям горы разбитой скальной породы. Путеводители объясняют, что здесь земля навеки изуродована, превращена в пустыню многолетней открытой добычей. Мне это место совсем не нравится. Представляются мужчины с жестокой улыбкой на лице, которые взрезали землю, обдирали ее начисто, уверяя при этом всех, что несут добро, – а в итоге ушли и оставили только шрамы.