Сергей Зарубин - Трубка снайпера

• Название: Трубка снайпера
• Автор: Сергей Зарубин
• Издательство: Вост.-Сиб. кн. изд-во
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Документальная повесть о снайпере второй мировой Семене Номоконове.

---

– Каких хрящиков?

– По-особому травили вредного зверя, лейтенант. Убьет охотник волка, отрежет кончик хвоста и в тряпочку завернет. Не обдирали шкур, брезговали. Для показа в правление приносили… Точки на оружии и хрящики с шерстью от хвоста – вот и верили.

– Понимаю, – сказал Репин. – И волков вы много перебили?

– Много, – сказал Номоконов. – Которые уцелели – на север подались. Мало кто ушел, самые умные разве.

Человек из тайги давно решил при каждом удобном случае не упускать фашистов – все равно что волков. Когда солдат вернется в село, то люди, которые провожали его на фронт, спросят, поди: «А что делал на войне охотник, которому еще в далекие годы детства дали прозвище Глаз Коршуна». Шибко острый глаз у этих птиц, которые живут в ущельях близ Нижнего Стана. Седые люди, ос­тавшиеся в селе, не хотят, чтобы погасла заря новой жизни. Они хотят, чтобы мир был кругом, согласие, дружная работа, радость и песни. Однако придется рассказать о своей охоте весной, на празд­нике урожая – так всегда бывает.

– Что за урожай весной?

– Обыкновенный, – сказал Номоконов. – У нас урожай перед зеленью считают. Охоте конец, пушнину сдал – веселись! Вот тог­да пляшут люди, целый день хороводы водят. Мужчины в цель стре­ляют, старикам об охоте рассказывают, советы слушают, о новом сезоне говорят. Издавна этот праздник был и при царе. Только шибко пили тогда, а потом молились и снова уходили в тайгу. Хоть ястреба глаз, хоть соболя, а все одно нищими были. Меня, стало быть, и крестили на таком празднике: до пятнадцати лет Хореука-ном, Маленьким Коршуном, называли. Русский поп приехал на праздник, медный крест дал, бумагу. Однако двух седых соболей за это взял. Вот и стал Семеном. Свой бог остался – бурхан, да еще православного подвезли. Молись! В колхозе осмотрелись таежные люди, лейтенант, при Советской власти.

На казенной винтовке нельзя отметки ставить – скажут, портишь. Да и отобрать ее могут, заменить. Вот почему Номоконов вчера опять разжег костерик, раскалил проволочку и, потихоньку напевая старую родовую песню доброй охоты, поставил на своей трубке еще несколько точек. Не понимает саперный командир, сержант Коробов, подозри­тельно смотрит, ругается. Опять, говорит, шаманишь? Каждая точка-это фашист, который уже не сделает ни одного шага по нашей земле! Вот это – первый, гляди. По лесу он бродил, наших птиц стрелял, наши деревья хотел воровать. Вот – второй, с пня завалился. Этих всех подряд в бою уложил. Остальных – по пути к своим, когда отсту­пал. Ну и в саперном взводе бил, в обороне. Стало быть, особая здесь молитва, сибирская – понимай.

– Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, – считал Ре­пин. – Да, двадцать восемь точек.

– Еще, поди, не все, – спрятал солдат трубку. – Которых не видел, что дух выпустили, не делал заметку. Может, ранил, может, не угадал. Случалось, некогда глядеть было. Ну, а эти на глазах упали, намертво. Только так давай, лейтенант. Ты один видел-считал, ты один слышал мой разговор.

– Что так?

– Я не для показа. Тебе пришлось: шаманом признаешь, обман­щиком. А я так своему народу скажу, старикам. Нашенские еще до войны про фашистов услыхали. Да и сам глядел. Звери подошли – однако нет другого слова. Когда первого свалил, один в лесу оста­вался, никто не заставлял. Гляжу, что поднялась винтовка, значит, сердце так велело. А потом пошло – считать взялся. Только этим делом не хвалюсь, не по себе такая охота, за надобностью.

– Вот именно, из-за суровой необходимости, – сказал Репин. –Разбитые города фашисты считают, сожженные деревни, захвачен­ные леса, посевы. Давно начали счет. К двадцать второму июня с боль­шим опытом пришли. Специальные трофейные команды создали. Наших пленных выводят на площади, убитых и раненых снимают для кино, своему народу показывают, перед другими странами хвас­таются. Складывают, вычисляют, умножают. По их цифрам, конец нам подходит, амба, каюк. Смеются над нашим многонациональным го­сударством – разваливается, говорят. Просчитаются захватчики, если задымили-загорелись у нашего народа вот такие трубки! Хорошо, договорились… Я никому не скажу о ваших отметках, атолько желаю вам, Семен Данилович, хорошенько украсить отцовский подарок. Этаким народным орнаментом, узором, кружком. Чтобы много фа­шистских волков поместилось на трубке! Понимаете?

– Места хватит…

– Желаете служить в снайперском взводе?

– Как же… Иначе бы не сказывал, пиши.

– Но у нас особо опасно. За нами фашисты тоже охотятся.

– Ничего, лейтенант, поглядим, чья возьмет. Сам-то из каких будешь, откель родом?

– Из рабочих, – сказал Репин. – Родом из большого города, из Новосибирска. Учился в школе, в музыкальную бегал, на заводе работал… Потом решил военным стать, кадровым командиром нашей армии – тоже о фашистах прослышал. Опять учился. Знатная у меня воинская специальность – потом расскажу. А недавно так случилось, Семен Данилович. Вызвали меня в политотдел и сказа­ли: даем вам партийное задание особой важности – создать снай­перский взвод и приступить к уничтожению фашистских варва­ров. Говорю: есть, товарищи командиры! Это потому, что имею в запасе еще одну специальность.

Репин встал, взял винтовку, быстро работая затвором, три раза выстрелил в мишень, которую он ставил для солдата и которая была шагах в тридцати. Подошли, посмотрели.

– Ладно бросил, – похвалил солдат, рассматривая следы пуль, образовавшие над треугольником маленькую строчку. – Я юрту поставил, окно резал. Ты – дым пустил. Ловко.

– Это случайно, – не без гордости заговорил Репин. – А так… Еще в школе, в пятнадцать лет, стал ворошиловским стрелком! Знаете о таком значке?

– Как же, – сказал Номоконов.

И таежный охотник имел ворошиловскую отметку.

– Давно было дело, лейтенант. Начальник приезжал из Шилки в Нижний Стан, мелкое ружье привез, народ собрал, место отвел за ого­родом. Однако долго про войну говорил, про опасность. Шибко сер­дился на врагов, ажио на пень залез, руками замахал. Ну и взялись мы стрелять. Чирк, и есть. Чирк, и десятка. Старухи подошли, ребятиш­ки. Моей матери, стало быть, теперь под сто лет подвалило. А тогда она еще в силе была, тоже пуля в пулю ударила. Сперва радовался начальник, а потом нахмурился. Весь нижнестанский народ поголов­но все нормы сдал. Не хватило у начальника красных значков, закон­фузился, уехал. Чего там… Полсотни шагов… Спрятали ворошиловс­кие отметки, не гордились. Так поняли, что одно баловство.

– Я иначе сдавал, – строже сказал Репин. – Призы получал на соревнованиях, грамоты. А вообще-то верно. Мало пота пролили в походах и на стрельбищах, здесь приходится доучиваться.

В тот же день перенес Номоконов свои солдатские пожитки в блиндаж, где собирались меткие стрелки 529-го полка 163-й стрелковой дивизии.

«ШАМАН» УХОДИТ В НОЧЬ

Не знал Номоконов теории стрельбы. Были у него саперная лопатка, бинокль, обыкновенная трехлинейная винтовка и нераз­лучная трубка, которую он почти не выпускал изо рта, с которой умудрялся даже в строй становиться.

Обрадовался Номоконов, когда пришел во взвод лейтенанта Репина. В блиндаже было четверо. Встали и приветствовали нового солдата снайперы Степан Горбонос, Сергей Дубровин и Иван Лосси. Подошел высокий черноголовый солдат с раскосыми, вдруг блес­нувшими глазами. Тихо, с едва уловимым трепетом Номоконов сказал несколько слов на бурятском языке, который хорошо знал. Тот ответил. Тагон Санжиев, земляк! Присели на лавку, положили друг другу руки на плечи, заговорили по-русски.

В селе Агинском, Читинской области, на пятидневных курсах всеобуча какой-то командир не пожалел Санжиеву десятка винто­вочных патронов, и меткому от природы стрелку не пришлось ра­ботать в хлеборезках. Он сразу же занял свое место на войне.

– Много набил? – спросил Номоконов.

Санжиев подошел к столику, над которым висел маленький листок.

– «Общевзводная ведомость „Смерть захватчикам!“ – вслух про­читал он. –Юшманов, Кулыров, Павленко, Санжиев, Дубровин…».

Неделя прошла, как 34-я армия остановилась на высотах Валдая, и за это время Тагон Санжиев уничтожил восьмерых фашистских захватчиков. А до этого – не считал.

– Цель всегда найдется, – сказал земляк. – Воюем помаленьку. Ночью опять выхожу караулить.

Номоконов облегченно вздохнул. Он понял, что теперь прочно свяжет свою судьбу с людьми, которые охотятся за гитлеровцами.

– Долго добирался я сюда, – задумчиво сказал он Санжиеву. Кружил, кружил, а попал.

Вечером рядом легли на дощатые нары блиндажа, укрылись шинелями, вспоминали родные места. Санжиеву надо было отдыхать перед «охотой», но земляки никак не могли наговориться.

Лейтенант Репин беседовал с солдатами, только что прибывши­ми во взвод из различных подразделений полка. Заходили в блиндаж снайперы, коротко докладывали о результатах «дневной работы», ставили винтовки в самодельную пирамиду, ужинали, перешепты­вались. Номоконов прислушивался: люди, разговаривая между со­бой, повторяли слово, прилипшее к нему еще в саперной части.