Сара Джио - Все цветы Парижа

• Название: Все цветы Парижа
• Автор: Сара Джио
• Жанр: Любовный роман
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-104956-0

После частичной потери памяти дочь известного киноактера Каролина Уильямс приезжает в Париж и арендует квартиру на улице Клер. Вскоре она понимает, что красивый старинный дом хранит сумрачную тайну. Каролина обнаруживает в одной из комнат письма некой Селины, датированные 1943 годом. Селину удерживали в доме насильно, но она не теряла присутствия духа и делала все, чтобы спасти своих любимых, особенно малышку дочь. Разбираясь с загадками, корни которых уходят более чем на полвека в прошлое, Каролина находит ключи и к собственной памяти, в глубинах которой притаились и боль, и вера, и любовь.

---

Я щурилась, глядя на узкую дорогу, и мое сердце билось все тревожнее с каждой секундой. Шофер грузовика меня словно не видит.

– Стоп! – заорала я. – Arretez!

Я стиснула ручки руля, ударила по тормозу, но он почему-то не слушался. Улица была крутая и узкая, слишком узкая, и я катилась с горы все быстрее и быстрее. Шофер грузовика возился с сигаретой, грузовик вилял по булыжнику. Я закричала опять, но парень меня не слышал. Меня захлестнул ужас, густой и огромный. У меня было два варианта: свернуть влево и врезаться в мать с девочкой или свернуть вправо и налететь прямо на грузовик.

Я свернула вправо.

Глава 2 СЕЛИНА

4 сентября 1943 года

Париж, Франция

– Начинается осень, – сказал с печальным вздохом папа, глядя на улицу Клер из окна нашей маленькой цветочной лавки. Над Парижем ярко сияло голубое небо, а в папиных глазах я видела грозовые тучи.

– Ох, папа, – ответила я ему через открытую дверь и, поправив свой фартук, смела опавшие лепестки роз с булыжника перед лавкой. Мне всегда было чуточку жалко, что лепестки опадали, как бы глупо это ни звучало. Они напоминали мне заблудившихся маленьких утят, отставших от мамы-утки. – К чему такой невероятный пессимизм, ведь сейчас только начало сентября. – Я шутливо улыбнулась. – Лето выдалось чудесное; надо наслаждаться им, пока оно не закончилось.

– Чудесное? – Папа вскинул руки драматическим жестом, как это умеют делать все французы старше шестидесяти. Я часто думала, что наверняка существует старинный французский закон, который гласит, что если ты пожилой мужчина, то ты имеешь бесспорное право ворчать, быть вздорным и противным в любое время и в любом месте. Папа уж точно пользовался этим правом, но я все равно любила его за это еще сильнее. Несмотря на ворчливый характер, у него самое доброе сердце среди всех моих знакомых французов. – Наш город оккупирован нацистами, а ты говоришь, что лето было… чудесным? – Покачав головой, он вернулся к своей работе, над которой корпел весь день, – к изысканной цветочной композиции для мадам Жанти, одной из наших самых взыскательных клиенток. Местная законодательница стиля и хозяйка одного из самых фешенебельных ресторанов в городе, «Бистро Жанти», она направляла к нам многих клиентов – новых кандидатов в круг парижской элиты, мечтающих, чтобы их столовая выглядела так же стильно, как у нее. Поэтому мы с папой знали, что не можем рисковать и подводить ее; требования мадам Жанти всегда должны выполняться, какими бы смешными они ни казались и в какой бы поздний (или ранний) час ни поступили. Зелени никогда не должно быть слишком много, но и слишком мало тоже. Только розы, срезанные утром. Никаких пионов, только лютики. И ради всего святого только падуб, никакого папоротника. Три года назад я сделала такую ошибку и теперь твердо знала, что это больше никогда не повторится.

Забавно, как дети иногда не походят на своих родителей. К примеру, ее сын Люк был совсем не такой, как она. Мы знали друг друга со старших классов, и мне он всегда очень нравился. Каждую неделю мы вместе обедали в «Бистро Жанти», и я всегда ценила нашу дружбу, особенно теперь, во время проклятой оккупации. При других обстоятельствах мы с Люком могли бы стать любящей парой. Если бы не война и если бы наша жизнь проходила иначе. Конечно, я думала об этом много раз, да и он тоже, я это знаю. В нашей Книге Жизни сюжет получился на редкость сложным, и никто из нас, по-моему, не знал, что будет дальше.

Я вздохнула. У кого сейчас было время думать о таких вещах, когда все так неопределенно? Кое-кто из наших друзей разорился, потерял свой бизнес, других избили на улице. Но наша маленькая семья пока что ухитрялась избегать больших неприятностей и финансовых потерь, и я каждый день благодарила за это судьбу. Мне хотелось верить (или делать вид?), что мы защищены от бед, что эта война как пришла, так и уйдет, а мы будем жить втроем и дальше: папа, я и моя маленькая дочка Кози. Пускай вокруг нас бушует шторм, мы сумели попасть в его более-менее тихий глаз.

Впрочем, я не наивная дурочка. У нас было много причин для тревоги. Но осторожность – совсем не то, что паранойя, и я отказывалась подчиняться страху. В конце концов, мы французские граждане, у нас есть все документы. И хотя папина мать была наполовину еврейка, она давным-давно скончалась в маленькой деревушке в Нормандии, далеко отсюда. Папа никогда не стыдился своего происхождения, но и не подчинял ему свою жизнь. Его отец был католиком, мать тоже приняла веру мужа. Насколько мне известно, никто не знал о папиных корнях и не мог проследить его родословную. Кроме того, немцы любили нашу лавку и покупали у нас изысканные букеты для жен и любовниц или для какой-нибудь хорошенькой французской девушки. У нас все будет хорошо. У нас троих.

Под звяканье дверных колокольчиков явился Люк. Он поцеловал меня в щеку, пожал руку папе и достал из кармана роскошный розовый грейпфрут.

– Погляди, что я купил на рынке.

– Люк, неужели? – У меня загорелись глаза.

– Я так и думал, что ты обрадуешься, – улыбнулся он.

– Я не ела грейпфруты с…

Снова звякнули колокольчики, на этот раз впуская мадам Бернар. С раздраженной физиономией она направилась к прилавку.

– Мне нужны четыре дюжины тигровых лилий, – заявила она папе, тяжело дыша. – Завтра вечером мы принимаем очень важных клиентов.

Папа нахмурил лоб. Мы с ним знали, что достать сейчас тигровые лилии очень трудно, практически невозможно.

– Мадам Бернар, – ответил он, деликатно кашлянув. – Лилии в наше время большая редкость. Я могу предложить вам розы, гвоздику или даже…

– Я сказала – лилии, – рявкнула она и выставила перед собой руку, словно пресекая дальнейший разговор на эту тему.

– Мадам Бернар, – неожиданно вмешался Люк. – Как я рад вас видеть.

– Господи, Люк! Вот уж не ожидала увидеть вас здесь, – проворковала она. Он улыбнулся.

– Как чувствует себя ваш супруг? Говорят, он недавно болел?

– Благополучно, благодарю вас. Уже поправляется.

– Вот и замечательно, – сказал он.

Мадам Бернар поглядела на меня, потом на Люка и снова на папу.

– Розы меня устроят. Я не буду слишком требовательной к вам. – Она покосилась на меня, потом на Люка. – Особенно в нынешние времена. Три дюжины роз. Мне нужны различные оттенки розового.

Люк послал мне воздушный поцелуй и пошел к двери. Папа, как всегда, записал заказ в свой блокнот.

– Когда доставить вам розы? К трем? Четырем?

– К полудню, – ответила она. – В прошлый раз ваш мальчишка опоздал. Проследите, чтобы этого не повторилось.

– Конечно, мадам, – пообещал папа.

– И цветы были чуть-чуть подвядшими. – Она недовольно тряхнула головой. – Если вы и дальше будете такими небрежными, то потеряете лучших клиентов, в том числе и меня.

– Простите, мадам, – не выдержала я. – Мы не продаем подвядших цветов. Возможно, у вас просто подвяла память.

– Моя память? – зашипела она, поворачиваясь к папе. – Мне жаль, что вы не научили вашу дочь хорошим манерам. Пожалуй, я отменяю мой заказ.

После ее ухода я рухнула со вздохом на стул. Но папа явно не видел в этом инциденте ничего забавного.

– Селина, держи себя в руках, не давай волю своему гневу.

– И позволять таким, как мадам Бернар, нам хамить? – Я пожала плечами. – Папа, у нас полно клиентов. Она нам не нужна.

Папа устало вздохнул.

– Что, если она пожалуется своим подругам и они перестанут покупать у нас?

– Не перестанут, – заявила я. – С другой стороны, все знают, что мадам Бернар сочувствует нацистам.

– Тем более нам нельзя с ней ссориться.

В это время в лавку ворвалась Кози, моя восьмилетняя красавица с ангельским сердцем и львиным характером, и шлейф от грязной ауры мадам Бернар растаял в воздухе.

– Мама, – воскликнула она, обхватывая меня ручонками. – Гляди, что я делала в школе!

Она достала из ранца листок бумаги с нарисованным акварелью морским берегом.

– Узнаешь? – спросила она, широко раскрыв глаза и выжидающе глядя на меня, и тут же, не дожидаясь моего ответа, с восторгом крикнула: – Это Нормандия, мама! Там, где ты родилась! – Сияя от гордости, она показала скалы, которые нарисовала на берегу, и озерцо, оставшееся после прилива. Она нарисовала картинку так, как я и рассказывала ей вечерами на сон грядущий. Нормандия и наш маленький дом на берегу моря навсегда остались в моем сердце. Когда мне исполнилось двенадцать лет, умерла мама, и папа перебрался в Париж. Прошло много лет, но когда я закрывала глаза и переносилась мыслями в прошлое, я до сих пор ощущала запах моря и маминых цветущих лимонов на нашем патио, словно и не уезжала оттуда. Пожалуй, часть моей души так и оставалась там до сих пор.

– Ты скучаешь по Нормандии? – спросила дочка, испытующе глядя мне в лицо.

Слезы навернулись мне на глаза. Я опустила голову и сделала вид, что вожусь с ведерком зелени, которая скоро окажется в одной из папиных композиций, предназначенных для того или другого гламурного приема. Наконец взяла себя в руки и снова поглядела на Кози.