Михаил Елизаров - Земля

• Название: Земля
• Автор: Михаил Елизаров
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-118544-2

Михаил Елизаров – автор романов “Библиотекарь” (премия “Русский Букер”), “Pasternak” и “Мультики” (шорт-лист премии “Национальный бестселлер”), сборников рассказов “Ногти” (шорт-лист премии Андрея Белого), “Мы вышли покурить на 17 лет” (приз читательского голосования премии “НОС”). Новый роман Михаила Елизарова “Земля” – первое масштабное осмысление “русского танатоса”. “Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота” (Михаил Елизаров).

---

– Да я, собственно, собирался сказать, что больше у вас не работаю… В “Элизиуме”.

Капустин кашлянул:

– С этого момента поподробнее.

– Мне вроде как гарантировали, что вы никак не пересекаетесь с похоронным комбинатом… А вышло наоборот.

– Ага… – произнёс Капустин, как задумчивый гусь. – Ага… И чем всё закончилось?

– Работу свою я выполнил, клиента оставил за вами… Но открывшиеся обстоятельства вынуждают меня покинуть город…

Если бы не перманентная свинцовая тяжесть на сердце, мне было бы забавно, что я говорю словами какого-то замшелого романа.

– Я вас услышал, Володя, – тихо сказал Капустин. – Перезвоню… – и выключился.

Чтобы занять себя хоть чем-то, я достал с антресолей “машу”, тщательно, будто от этого что-то зависело, запаковал штык в прошлогоднюю газету и прихватил банковской резинкой. Словарь и учебник уложил на дно сразу потяжелевшей сумки – до того она была какая-то мерзко-невесомая, будто набитая целлофаном.

На этом сборы закончились, я написал смс матери, что завтра приеду на день погостить, а после уже поеду в Рыбнинск…

За креслом, прислонённый к стене, третий месяц пылился лже-Бёклин. Сколько я ни спрашивал, привезти ли картину на Ворошилова, Алина только отмахивалась: “Потом, не сейчас”, так что мне однажды даже сделалось обидно за брата и его позаброшенный подарок – Никита старался, так гордился им, радовался, а Алина даже не соизволила взглянуть на “Остров мёртвых”.

В этот вечер Бёклин показался мне ужасающе одиноким. Я вытащил его из упаковки, чтобы прощально полюбоваться на скалистый берег, кипарисы, лодку с прямой, как свеча, белой фигурой. Крошечная, словно обвалянная в трухе моль отделилась от лакового покрытия, полетела куда-то вверх и вбок. Я понимал, что нет в этом никакой мистики, моль просто поселилась на жирной изнанке холста, но приятнее было думать, что это такой “страж картины”, проекция Никитиной души, точнее, её двойник, потому что “оригинал” я вроде как сдуру прихлопнул в канун Нового года.

Я взгромоздил раму на подлокотники кресла, отступил на пару шагов… Я не считал себя каким-то знатоком “Острова мёртвых” и, честно говоря, видел только эту конкретную копию, но мог бы поклясться, что раньше лодка находилась в удалении от берега, а сейчас уже решительно вошла носом в его бесповоротную унылую сень. Ну, как если бы показали соседний кадр киноплёнки, который фиксирует один и тот же пейзаж, но только деревья качнулись в другую сторону, ветер погладил воду против шерсти, погнал рябь.

Комарино, едва слышно зафонило в левом ухе – точно засвистел ледяной сквознячок от пулевой пробоины в фюзеляже. И в масляном глянце картины, в чёрной слюде зимнего окна, как в ванночке с проявителем, слабо проступили утлые очертания коммунарских гробов…

Насущная боль как волной смыла полупризрачных мертвецов и потустороннюю тревогу. Чего, спрашивается, вспоминать мемориальную фотографию? Страшная книга осталась у Алины, а между нами всё кончено – нет ни девушки, ни её библиотеки. А лодка стоит там, где её изначально нарисовали. Это оптическое наваждение, ведь я и раньше растравливал себя, что белая фигура – это Никита, медленно уплывающий в своё безвременье. Надо просто глянуть в интернете на репродукцию и сравнить с моим островом…

Хотелось бы сказать, что прихватил я ноут на автомате, типа в нервном забытьи. Но увы – сделано это было осознанно. Я, конечно, не собирался его присваивать (хотя, чего греха таить, привязался к безотказной машинке), а забрал я Алинину “тошибу” потому, что не успел поудалять оттуда нажитое. Решил, что сперва почищу десктоп, а завтра оставлю ноутбук на журнальном столике. Но вместо того чтобы погуглить Бёклина, как собирался минуту назад, я полез инспектировать Алинину страницу – не появилась ли какая-то реакция на наш внезапный разрыв?

В открытом доступе висели аж два новеньких поста. Оба хлёстко и наотмашь ударили по моему самолюбию. Судя по времени, они появились спустя пять – десять минут, как за мной захлопнулась дверь. Сверху была строчка авторства Никиты: “Нет горечи, нет грусти, звонок звенит, нет сладу, в тюрьме его опустят – так надо!” и теги: тут один хуеплёт ко мне доебался; хохлуха я хохлуха; ты у меня не котируешься; я сама знаю, кому дать, кого нахуй послать; у меня другие спонсоры есть; ну не даёт королевна.

Фразочки были из ютубовского ролика, в котором забавная старуха-алкоголичка, виртуозно матерясь, рассказывала, как начался пожар, уничтоживший её нищую квартирку. Месяц назад мы до дыр засмотрели его вдвоём с Алиной, хохотали как умалишённые. А теперь вот Алина передавала мне, что я “не котируюсь”…

Вторым постом без сопроводительного текста шла фотография: долговязый отрок-задрот в чёрной футболке с надписью: “Ночую там, где меня ждут”. На белой полоске под изображением крупными буквами красовалось ехидное резюме жирным капслоком: “То есть у бабушки”. И теги: мамка сшила мне сутану; Алёшенька; кыштымский карлик; отрок Славик; из чего только сделаны мальчики.

Всё это показалось мне чрезвычайно обидным – и строчки, и теги, а в особенности фотография, потому что между дураковатым подростком и мной прослеживалось какое-то неуловимое, очень комичное сходство.

Я с горючим стыдом вдруг подумал, что давно уже нормально не общался с бабушкой, всё наспех: “Как здоровье, ну, пока”.

Запищало сообщение в телефоне. Меня ошпарило жаром – неужели Алина? Но это всего лишь отозвалась мать: “Ждём-с. Сам или с невестой?”

Я ответил лаконично: “Сам” – и чуть не заскулил. Тоска снова взялась перемалывать потайные внутренности моего сердца.

И тут позвонил Капустин.

– Володя, я всё выяснил! – воскликнул он с новой уважительной краской. – Да… Задали вы там жару!

– Пришлось, – ответил я равнодушно.

И подумал, что следующий вопрос будет про аванс, который я не отработал.

– А вы где сейчас? – поинтересовался Капустин. – Аркадий Зиновьевич хочет с вами увидеться. Они сейчас в ресторане и приглашают вас присоединиться к нашей компании. Вы как?!

– Честно говоря, – я мрачно порадовался, что речь не зашла о деньгах. – Сейчас не самое удобное время…

– Аркадий Зиновьевич очень просит, и я тоже прошу, – продолжал радушно Капустин. – Стало быть, мы оба вас просим!..

В глубине души я всё же почувствовал себя польщённым: вот как, меня, оказывается, ещё и упрашивают…

– Видите ли… – тут я понял, что не помню или вообще не знаю, как зовут Капустина по имени. – Мне собираться надо, завтра уезжаю.

– Тем более следует пообщаться! Откуда вас забрать? Я мигом!

И тогда я подумал: “А какого, собственно, чёрта я сижу тут, страдаю, как Пьеро? В ресторане веселей. Какое ни есть, а общество. Можно хоть как-то отвлечь себя, забыться. Ну, и заодно объяснить, почему увольняюсь. А то подумают ещё, что испугался…”

Но вслух сказал:

– Устал я сегодня…

– Заодно отдохнёте! – мгновенно нашёлся Капустин. – Расслабитесь!

Часы на экране “тошибы” показывали детское время – десять часов вечера. Вещи сложены. Заснуть всё равно не получится. Одно занятие – сидеть да пялиться в Алинин журнал, почитывать комменты.

– Володя!.. – Капустин словно почувствовал мою слабину. – Ну давайте. На часок ведь всего!

Я перезагрузил страничку журнала и увидел очередную фотку из какого-то парфюмерного магазина. Алина стоит возле пёстрого стеллажа, состоящего из микроскопических, всех оттенков красного, кирпичиков: помады, флакончики с лаками. Невыносимо, до дрожи, красивая. Сложила губы поцелуйным бантиком. На ней розовая шубка, подарок Никиты. “Котэ пришло в Иль де Ботэ” и теги: лесные домишки; пушистая пропажа; лисичкин хлеб.

Будто и не было меня в её жизни…

– Ладно, – согласился я. – Уговорили.

– Шикарно! Откуда подхватить?

Я чуть было не назвал адрес, но вовремя передумал – зачем давать лишнюю информацию?

– Давайте на Московской, где остановка маршруток и гастроном. Представляете, где это?

– Не очень, но найду… Номер дома упростит задачу.

– Я точно не помню, сороковой вроде, это перед поворотом на Товарную, если из центра ехать в сторону объездной…

– Найдёмся, – заверил Капустин. – Я где-то через минут двадцать буду…

Ведь мог же сказать “нет”, перемучаться ночь, а наутро электричкой умчать в Москву, оттуда в Рыбнинск. Получилось бы тогда у меня выскочить из кладбищенского водоворота? Пожалуй, что нет… Ведь я даже не знал, на каком именно жизненном этапе угодил в эту могильную западню. Приехав ли опрометчиво в Загорск? После истошного вопля Лёши Крикуна? А может, когда, поддавшись на уговоры Алины, устроился на работу сперва к Мултановскому, а затем к Гапону в “Элизиум”? Или же я безнадёжно влип ещё в ночь летней лагерной смены, когда со старшими Якушевыми отправился на деревенское кладбище и оно поздоровалось со мной? А от той ночи рукой подать до Лиды-Лизы, детского сада, игрушечного погоста насекомых. И, значит, прав был чудаковатый Антоша Харченко, говоря мне про таинственный зов, кладбищенский эгрегор и “старших товарищей”…