Анна Семак - Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden

• Название: Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden
• Автор: Анна Семак
• Жанр: Биографии
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-104262-2

Жизнь каждого – тернистый путь, и только вам решать, пройти его или сдаться. Анна рассказывает о своем пути, о знаменательных встречах и событиях. Некоторые радостные и теплые – воспоминания о дяде Алике, научившем мечтать. Некоторые печальные – о смерти, разводах, ранней беременности. Некоторые шокирующие – родила шестерых детей. В заключительной части она делится своим мировоззрением и опытом, благодаря которому стала счастливой мамой, женой и просто восхитительной женщиной. Она дает советы, которые пригодятся каждой девушке.

---

В другой раз родители поссорилось. Надо сказать, что за все мое детство мы, дети, стали свидетелями этого только один раз. Я и Лиза спрятались за дверью спальни родителей и слушали, о чем они говорят. Суть разговора так и не поняли, голоса были еле различимы, но я отчетливо расслышала, что мама просила папу не уходить из дома… Мир обрушился. Конечно, у каждого в семье случаются такие ссоры, когда супруги бросаются громкими заявлениями, но ребёнок об этом ничего не знает, он все воспринимает буквально. «Уйти из дома в холодную зиму?!! Куда?!! Зачем?!!» И сразу вся вина за происходящее легла на меня… «Я во всем виновата, папа больше не может выносить, что я себя плохо веду, он больше не может выносить меня в доме».

Несколько дней подряд я убегала на крышу и там, на маленькой площадке за трубой, беззвучно, безутешно рыдала, свернувшись калачиком, пока не почувствовала, что ситуация в семье наладилась. Позже все изменилось в ещё более худшую сторону. Папа и вовсе перестал со мной разговаривать на десять лет. Только раз в году, в мой день рождения, он легонько обнимал меня за плечи, поздравляя с праздником. К тому времени я научилась страдать тихо, сгорая изнутри, ничем не выдавая своей боли. Научилась стискивать зубы и делать вид, что счастлива, убеждая себя и окружающих в том, что все просто отлично, лучше и быть не может.

Я ВО ВСЕМ ВИНОВАТА, ПАПА БОЛЬШЕ НЕ МОЖЕТ ВЫНОСИТЬ, ЧТО Я СЕБЯ ПЛОХО ВЕДУ, ОН БОЛЬШЕ НЕ МОЖЕТ ВЫНОСИТЬ МЕНЯ В ДОМЕ.

Спустя много лет мы с папой снова сблизились, наша близость выражается в долгих задушевных разговорах по телефону, где я снова, как в детстве, ловлю каждый звук, ценю каждое слово, благодарю за каждый совет.

Моя любовь к отцу не измеряется никакими километрами – до Луны и обратно, она как Космос, а отец для меня по-прежнему великий человек.

Только я почему-то до сих пор не могу его обнять, поплакать у него на плече, поделиться сокровенным… я все ещё боюсь его разочаровать «неправильными» мыслями, боюсь не соответствовать его идеалам. При встрече мы трижды, по-христиански, прикладываемся друг к другу щеками, но как же хочется обнять его по-настоящему, расплакаться от радости и снова почувствовать себя ребёнком. Сказать: «Пап, а пап, пойдём на Тьмаку уток кормить? Там селезень приплыл с утра, у него головка так и светится зелёным, красиво же, да, пап?»

О том, как я стала самостоятельной

Я стою на залитой солнцем лужайке, улыбаюсь широко, прищурив глаз, и жду своей очереди в киоск. Сегодня первый день моей новой, взрослой жизни. Мама отпустила меня на две недели к Ритке одну. Своей дачи у нас не было, а у Ритки – целая деревня. Она как уехала в начале лета, так от неё никаких новостей – вот я и решила поехать к ним сама, дорогу знала, потому что однажды уже ездила туда с подружкой и её родителями, убедила маму, что добраться проще простого, из автобуса вроде как выпрыгиваю прямо к Ритке в огород.

Мама проводила меня на автовокзал, дала с собой сумку, набитую непортящимся провиантом в жестяных банках – сгущёнку, тушёнку, – и я поехала в деревню к Рите совершенно одна. Путь предстоял долгий, я, конечно, умолчала, что после того, как выйду из автобуса на трассе, немного не доезжая Осташкова, от деревни Могилёвка предстоит пройти еще 4 километра по проселочной дороге пешком. Незачем маме волноваться, она с маленьким ребёнком сидит, пусть от меня отдохнёт немного, а я дойду, ничего со мной не случится, трактор поймаю или попутку какую-то, думала я. То, что в этом районе полно медведей, кабанов и волков, меня совершенно не пугало, дедушка был лесничим, рассказывал, что летом зверь неголодный. В автобусе место рядом со мной оказалось свободным, бросила на него сумку, солнце светило ярко, тогда я впервые ощутила, что значит свобода – она опьяняла, распирала изнутри, растягивала рот в непроходящую улыбку. В кармане позвякивали монеты – мама дала на всякий случай.

Я намеревалась выйти на первой же остановке и купить себе бутылку холодненького лимонада, чтоб, как говорится, положить на тортик вишенку. Первая остановка была в Торжке. Я стояла на залитой солнцем лужайке, щурила левый глаз и улыбалась. На остановке кто-то пошёл в туалет, кто-то стоял курил, а я ждала своей очереди в киоск за лимонадом. Очередь почти не двигалась.

В киоске продавали пиво, и передо мной возникла длинная вереница помятых мужчин с голыми торсами, потными лицами, слипшимися усами. Бокалы наполнялись медленно, все время мешала пена. Наконец моя холодненькая, долгожданная бутылочка «Байкала» легла в ладонь. Не успев насладиться вкусом, я обернулась, а автобус исчез. Мне 13, я стою в Торжке на автовокзале, денег нет, сумка с документом уехала, телефона нет, домашнего тоже. Бегу к мужчине, курившему на обочине, плачу, рассказываю, как упустила автобус. Мужчина молча кивает на переднее сиденье, поехали. Ехали долго, искали глазами оранжевый автобус.

– Точно оранжевый? – спрашивает водитель.

– Конечно, оранжевый, я же не дура! – отвечаю, наматывая длинную косу на кулак.

– Проехали очень много, нет твоего автобуса, вернёмся в Торжок, и придумаю, что с тобой делать. – Мужчина притормозил и начал разворачиваться.

Проехав немного в другом направлении, мы увидели красный автобус, летевший навстречу, с пунктом назначения «Осташков» под лобовым стеклом. Остановили, ох, все-таки не оранжевый, красный. Сумка ждала на сиденье, но лимонад согрелся и был не в радость. В Могилёвке я вышла на трассе, завернула к деревне и пошла пешком по пыльной просёлочной дороге, через пару километров устала, тоненькие ноги в коротких белых шортах стали чёрными. Остановилась, увидев трактор, замахала руками. В кабине сидели двое мужчин, оглядели, улыбнулись, кивнули назад. Залезла в открытый кузов, набитый сеном, вдохнула запах скошенной травы, цветов – запах лета, раскинула руки по сторонам – снова вернулось хорошее настроение, свойственное только детям чувство распирающей радости. Однако есть что-то в этом удивительном доверии к жизни у детей, в этой исчезающей с годами смелости… Доехала до деревни, бросилась бегом к Риткиному дому, представляя, как она сейчас обрадуется такому сюрпризу! На двери висел замок, никогда такого не было.

Бабушка Риты в прошлом году умерла, и теперь дом использовали только на лето. Видимо, все уехали в Тверь, скорее всего, как раз сегодня. Что делать? Куда идти? Где ночевать? И есть так хочется… была надежда, что Ритка сегодня зайдёт ко мне домой, узнает о том, что я уехала, и они вернутся обратно, но только доедут в лучшем случае завтра к вечеру…

Вспомнила, что в лесу есть орешник, пошла за орехами, подумала про Робинзона Крузо, решила, что я не пропаду, выживу. Набрала орехов (эх, жаль, сгущёнку не открыть, банка железная), легла спать у реки, свила себе гнездо из осоки. Проснулась, когда смеркалось, страшно стало, вернулась в деревню. Подошла к соседскому дому, постучала. Дверь открыла немолодая женщина, выслушала меня, подумала немного и предложила поспать у них на открытой веранде, принесла тарелку еды. Помню, что невкусно было, но съела. Легла в одежде и обуви на грязный диванчик, заснула, утром пошла умыться к реке, нашла вчерашнее гнездо из осоки, лежала, глядя на высокое голубое небо, и мечтала.

Представляла, что вырасту, стану писателем и напишу, что со мной случилось, про все свои приключения вспомню.

Ритка с родителями действительно вернулись за мной, от счастья мы с ней, сцепившись руками и ногами, катались лежа по лужайке возле дома. Моя мама, так опрометчиво отпустив меня одну, вернулась домой и скоро почувствовала нестерпимую душевную тесноту, нарастающую тревогу, начала молиться, чтоб со мной ничего не случилось. Говорят, материнская молитва самая сильная.

О бабушке

«Бааабууушкааа!!!!! Бааабууушкааа!!!!» – Я прыгаю под окном деревянного домика, с белыми кружевными ставнями и пышно цветущим палисадом, и обливаюсь слезами. Пока ловила цыплят во дворе, прыгнула в траву и не заметила брошенную кем-то косу. В тапочке булькает, хлюпает кровь. Бабушка бросает развешивать белье на веревке, грузно слетает с крыльца, сминает меня в охапку и несётся со мной в больницу. Травмпункт через дорогу, бабушка расталкивает могучими плечами всех, кто создаёт нам преграды, мне совершенно не страшно, я уткнулась носом в мягкое, чувствую запах жареных гренок с молоком, которым пропиталось её старенькое ситцевое платье.

Большой палец зашит, иду домой уже сама, наступаю на пятку, подпрыгиваю. Бабушка грузно ступает рядом, она напоминает мне могучий крейсер своей широкой фигурой. Главное правило в общении с немногословной бабушкой – хорошо есть, это залог, так сказать, нормальных отношений. Блины, пироги, каши, котлеты, яйца, сыр, колбасу – все это нужно мять вилкой, сворачивать в трубочки, старательно запихивать в рот, причмокивая и нахваливая, бабушка всегда сидит рядом и наблюдает. Мною были изобретены десятки способов сокрытия еды – прятала колбасу в заварочный чайник, выкладывала снежные сугробы из манной каши в горшках бегоний, кормила голубей блинами. Ровно столько же способов было рассекречено суровой, бдительной бабушкой. Говорила она мало, без свойственного бабушкам кудахтанья, но иногда что-то накатывало, и бабуля прижимала меня крепко-крепко, целовала в макушку, называя словами, которые в нашей семье считались ругательными, скверными. Бабушка жила в городе Кимры, доехать туда было испытанием. Красный, дымящийся «Икарус» вызывал у меня в детстве рвотные позывы ещё на подходе к автовокзалу. К бабушке меня отправляли редко, возможно, папа считал, что она на детей плохо влияет.