Олег Гор - Просветленные рассказывают сказки. 9 уроков, чтобы избавиться от долгов и иллюзий и найти себя

• Название: Просветленные рассказывают сказки. 9 уроков, чтобы избавиться от долгов и иллюзий и найти себя
• Автор: Олег Гор
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-103243-2

Внутри этой книги на самом деле есть сказки – «Сказки Пустоты». Записал и пересказал их бизнесмен Олег Гор. Несколько лет назад волею случая он оказался в маленьком буддийском монастыре на севере Таиланда, где в течение нескольких месяцев проходил обучение у «неправильного монаха» брата Пона. Там были и многочасовые медитации, и сложные духовные практики, и непростые задания неутомимого и ехидного Учителя. И, конечно же, долгие беседы и мудрые притчи – «Сказки Пустоты». Спустя годы, уже в России, Олег Гор рассказал о своих приключениях в серии книг «Просветление без правил», а потом понял, что услышанные им притчи и истории образуют единое повествование, еще один слой учения «неправильного монаха». «Сказки Пустоты» не просто занимательные, но и полезные. Если воспринимать их осознанно, они сами по себе способны вызывать благоприятные изменения в сознании, но еще полезнее сопровождать их практикой. Книга содержит методики и упражнения для тех, кто хочет изменить жизнь в лучшую сторону, обрести истинную свободу и избавиться от проблем, которые мы так охотно вешаем на себя сами.

---

Я хмыкнул – конечно, «хорошую религию придумали индусы», как пел Высоцкий, но я все еще не верил в эти самые прошлые жизни в различных обликах. Брат Пон не обратил на мою скептическую физиономию внимания – еще в первый мой день в Тхам Пу он сказал: «Меня не интересует, во что ты веришь. Меня волнует, о чем ты думаешь и что делаешь».

– Был Татхагата одним из юных хищников в большом выводке, и жили они в пещере у корней могучего баньяна в густом лесу, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Мать-волчица скоро перестала кормить детей молоком, и волк-отец начал приучать их к крови и охоте. Сначала он приносил им куски мяса, косуль, оленей, зайцев, потом стал таскать придушенных зверьков поменьше, чтобы отпрыски могли поиграть с ними, понять, что такое убийство, проникнуться его жестоким духом и стать настоящими волками, серыми тенями, ужасом джунглей.

Рассказывать брат Пон умел, из его уст занимательно прозвучала бы и инструкция по пользованию ершиком для унитаза.

– Но Татхагата, хоть и в зверином теле, хорошо знал святой закон праведности. Понимал, что нельзя поедать кровоточащую плоть живых существ и тем более лишать их жизни. Поэтому он отказывался от пищи и держался в стороне от жестоких игр, которым предавались на поляне перед логовом его братья и сестры. – А как… – не удержавшись, осмелился перебить я. – Как он вообще оказался волком?

Ну как так, Будда, великий святой и мудрец, воплощение сострадания и милости – в теле беспощадного хищника?

– Увы, все подвержены действию кармы, даже тот, кто идет по дороге к свободе, – монах развел руками. – Миллионы лет, из жизни в жизнь совершал разнообразные деяния тот, кто позже стал учителем нашей эпохи, и среди деяний тех были не только благие. Пришлось Татхагате принять и это рождение, дабы избавиться от семян неблагого, посеянных в глубоком прошлом, – тех самых семян, что мешали ему обрести окончательную мудрость.

Это я мог понять: если накосячил, то исправляй и только после этого претендуй на просветление и все остальное.

– Эту жизнь обычно не вспоминают, когда назидательно рассказывают о прошлых рождениях Будды, – продолжил брат Пон, – или немного изменяют ее, ставят на место волка не столь хищное и свирепое животное. Но как по мне – куда больший подвиг отказаться от мяса, находясь в окружении волков, чем отказаться от мух, будучи всего лишь жабой.

Волк, предающийся медитации, – только буддисты могли выдумать такую штуку…

Я кивнул.

– Утолял голод он плодами смоковницы, банана, зернами и всем, что мог найти. Понятно, что остальные волки смотрели на него с удивлением и презрением, а братья и сестры смеялись над ним и часто кусали, пользуясь тем, что от такой неподобающей пищи тело Татхагаты было слабым, лапы не могли носить его быстро, а мускулы не имели должной мощи. Размерами он уступал всем и ни разу не оскалился, не зарычал на тех, кто издевался над ним, кто причинял ему боль.

Из-за деревьев выглянула крыша святилища. Я поставил лопату в сарай, и мы уселись под навесом. Солнце укатилось за горизонт, и стало быстро, как всегда в тропиках, темнеть. На храм Тхам Пу, расположенный на берегу Меконга, упали скоротечные мерцающие сумерки.

– На очередной охоте волк-отец убил косулю, и его дети, кроме одного, наелись до отвала горячего мяса и сладко уснули в глубине берлоги. Татхагате же, самому слабому и никчемному, досталось место у входа, на холодном и неудобном камне, но он не роптал – он занимался созерцанием, не обращая внимания на слабость и боль во всем теле.

«Волк, предающийся медитации, – только буддисты могли выдумать такую штуку», – подумал я, но потом вспомнил икону, где святого изобразили молящимся рядом с медведем, и озадаченно нахмурился: почему-то эта картинка вызвала у меня беспокойство.

– И бдительность, которой должен отличаться тот, кто хочет стать свободным, позволила Татхагате услышать далекий шум. Он все усиливался и усиливался… – монах сделал паузу (наверняка заметил, что я отвлекся), – превратился в треск, потом в грохот и наконец в ужасный рев… Пожар, истребительный лесной пожар! «Вставайте же! – закричал тогда Татхагата. – Бегите! Иначе огонь пожрет вас!»

Металлический звон, донесшийся со стороны кухни, заставил меня вздрогнуть. Нам всего лишь подали знак, что готов ужин (неизбежный рис с овощами), но я очень глубоко погрузился в рассказ брата Пона, и на миг мне показалось, что это зазвучал настоящий сигнал пожарной тревоги.

Даже вроде бы потянуло дымом.

– Сначала мы закончим нашу историю, – сказал монах. – Так вот, лесной пожар… Ревет пламя, столбы черного как ночь дыма поднимаются к небесам, затмевая их, обезумевшие птицы мечутся в кронах, деревья-исполины, простоявшие века, рушатся, объятые алым пламенем… Душераздирающий стон тысяч живых существ, гибнущих в огне, разносился по чаще, поражая ужасом тех, кто еще был жив… Родители и братья Татхагаты проснулись и в страхе кинулись прочь из логова, по дороге затоптав его так, что он остался лежать весь в крови на своем камне, не в силах пошевелить даже лапой… Стремительные и мощные, помчались они прочь, надеясь спастись, но, увы, пожар был со всех сторон…

Я поежился – даже волку не пожелаешь оказаться в такой ситуации.

Мне доводилось видеть и тушить низовой пожар, когда в сухое лето занялись торфяники, и это «радостное» впечатление я не забуду до конца жизни.

– Завыли они в отчаянии и бросились обратно к берлоге, где Татхагата встал наконец на лапы, – продолжил брат Пон. – А огонь уже мчался к нему со страшной скоростью, пожирая кустарники и траву, превращая их в прах, оставляя после себя черное пепелище, заваленное угольями… Увидев это, в ужасе сжались волки и приготовились к неизбежному. Только Татхагата, собравшись с духом, заговорил: «Слабы ноги мои, и мне от тебя, безногого не убежать. Но и тебе, все пожирающее в трех мирах пламя, нет пищи здесь, поверь ты слову моему!»

Монах сделал паузу, и в темноте, что пришла на смену сумеркам, я мог видеть, что он пытливо изучает меня.

– Истинными были речения его, и огонь угас, сгинул, точно обрушился на лес водопад. Уцелел не только сам Татхагата, но и живые существа, благодаря карме ставшие тогда его родственниками.

– Те, кто его унижал, кусал и топтал? – уточнил я.

– Истинно так, – подтвердил брат Пон. – Те, кто помогал ему становиться лучше. Кстати, почему ты не спрашиваешь про мораль? – тут в голосе его мелькнуло ехидство.

– А мораль? – послушно осведомился я, стараясь не обращать внимания на ноющий от голода живот и ползущий от кухни соблазнительный запах. – Ты же вспоминал дровосека, который мог бы свалить то дерево куда быстрее? Наделенного большими мышцами, опытом и сноровкой?

– Ну да, – подтвердил я.

– Так вот никакие навыки и умения, могущество и прочие достоинства, обретенные в обычной жизни, не помогут тому, кто хочет добиться освобождения и идет к нему, – проговорил брат Пон раздельно. – Никакие. И еще – побеждает лишь тот, кто не бьется. Вставший над схваткой найдет победу, вступивший в бой неизбежно потерпит неудачу. Как тебе такая мораль?

Я нахмурился – вывод, сделанный монахом, мне не понравился.

Неужели все, чего я добился в жизни, чего достиг и чему научился почти за сорок лет, не значит ничего?

Но если начну спорить, то разговор может затянуться не на один час, а есть охота. Поэтому я ограничился лишь пожатием плечами и невнятным бурчанием, надеясь, что неправильный монах – так брата Пона называли тук-тукеры из городка Нонгхай, в окрестностях которого мы находились, – этим удовольствуется.

Но тот и не думал униматься.

– Наверняка именно этот случай из прошлого вспомнил уже Будда, когда произносил свою знаменитую третью проповедь у горы Гаяйсиса близ города Гайя, – провозгласил он. – Тогда сказал он: «Всё в огне, братья. Глаз горит, воспринимаемые им формы горят, сознание зрения горит, зрительный контакт горит. Любая эмоция, возникающая из контакта видимого и видящего, будь она приятной, неприятной или нейтральной, тоже пылает»…

Вставший над схваткой найдет победу, вступивший в бой неизбежно потерпит неудачу.

От этих слов жжение расползлось по моему телу, от обритой макушки до ног в сандалиях.

– Ничего ты сейчас не понял, – совсем другим голосом заговорил брат Пон. – Ничего. Я повторю эти слова еще не раз, и когда-нибудь они обретут для тебя смысл. Теперь же пойдем ужинать.

Я поспешно вскочил на ноги.

* * *

Увы, наесться как следует мне в этот раз не удалось – порции по неясной причине оказались совсем маленькими. То, что жаловаться в вате Тхам Пу бесполезно, я уже осознал и поэтому лишь тяжко вздохнул, после чего отправился мыть тарелку в специальном чане. В светлое время мы спускались для этой цели к реке, но по вечерам использовали воду из родника.

Закончив с посудой, я обнаружил брата Пона на прежнем месте, под навесом. Монах сделал повелительный жест, и мне ничего не оставалось, как отправиться прямо к нему и занять место напротив: назвался груздем – полезай в кузов, ну а если завербовался в послушники, то подчиняйся наставнику.