Борис Акунин - Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

• Название: Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный
• Автор: Борис Акунин
• Жанр: История
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-082577-6

Эта книга посвящена событиям первой половины XIX века, эпохе правления сыновей императора Павла – Александра, кумира отечественных либералов, и Николая, кумира отечественных государственников. Два эти политических режима, очень разные по идеологии и стилю, задали России новый ритм дыхания, продолжающийся и поныне. Какие уроки можно извлечь из изучения александровско-николаевской эпохи? «Первая сверхдержава» – седьмой том «Истории Российского государства» – рассказывает читателю, в чем причины стремительного взлета и последующего ослабления Российской империи, какой ценой страна достигла лидирующей мировой позиции и к каким результатам привел опыт «сверхдержавности».

---

Александр Голицын

В последний, очень странный период александровского царствования важной государственной персоной становится не менее странный персонаж – Александр Николаевич Голицын. Он, как Строганов с Новосильцевым и Кочубеем, тоже из числа очень ранних знакомцев великого князя, чуть ли не с младенчества. Участник сначала невинных детских игр, позднее – неневинных юношеских развлечений.

В молодости это был совершенный шалопай по прозвищу «Маленький Голицын», никто всерьез к нему не относился. «Его беседа была очень забавна, – пишет Чарторыйский. – Зная все городские сплетни, он удивительно копировал всех, изображая физиономию, манеру говорить и обороты речи каждого. Между прочим, когда мы бывали одни, без великого князя, он изображал императора Павла так, что все начинали дрожать перед ним. Маленький Голицын в то время, когда мы с ним познакомились, был убежденным эпикурейцем, позволявшим себе с расчетом и обдуманно всевозможные наслаждения, даже с весьма необычайными вариациями». (Последнее – намек на гомосексуальные пристрастия Голицына, которые ему упорно приписывала молва.)

Александр этого своего ветреного приятеля очень любил, но к умным беседам не допускал и в число членов Негласного Комитета, конечно, не включил. Однако, желая всюду поставить преданных людей, нашел применение и «Маленькому Голицыну» – весьма неожиданное: поручил ведать Священным Синодом, что показывает, как легкомысленно в ту пору царь относился к вопросам церкви и религии. Рассказывают, что, получив столь диковинное назначение, князь Голицын воскликнул: «Какой я обер-прокурор Синода? Вы знаете, что я не имею веры!» «Ну полно, шалун, образумишься», – ответствовал царь. И как в воду глядел.

Поневоле войдя в круг религиозной жизни, Голицын стал меняться. У него завелись друзья из числа как людей глубоко верующих, так и всякого рода лицемеров, даже кликуш. Исследователь александровской эпохи великий князь Николай Михайлович описывает приключившуюся с бывшим гедонистом перемену так: «Этого «младенца» в деле веры постоянно морочили разные ханжи и изуверы; он искал «излияния Св. Духа» и откровений, вечно гонялся за пророками и пророчицами, за знамениями и чудесами: то «слушал пророческое слово» у хлыстовки Татариновой, то жаждал возложения руки нового Златоуста – Фотия, то исцелял бесноватых, то удостаивался в мистическом экстазе испытать подобие страданий Спасителя от игл тернового листа».

Александр Голицын. К.П. Брюллов

В 1812 году, в момент тяжелого экзистенциального кризиса, рядом с императором все время был близкий друг Голицын, призывавший уповать единственно на Бога, – и оказалось, что устами младенца глаголет истина. Разум был посрамлен, восторжествовала Вера, а вместе с нею и князь Александр Николаевич, который на целое десятилетие становится чем-то вроде главного государственного идеолога. Тот же Чарторыйский с недоумением сетует: «Вспоминая Маленького Голицына таким, каким я его знал, я не могу себе представить его министром, заведующим народным просвещением в империи; я не знал за ним другого таланта, кроме умения забавлять и вызывать смех». Но в это время над Голицыным уже никто не потешается; обществу становится не до смеха.

Если исходить из принципа «скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты», Александр 1801 года и Александр голицынской поры тем более предстают совершенно разными, если не контрастно противоположными людьми.

Начало правления и первые реформы

На мягких лапах

Именно так, по-кошачьи вкрадчиво, делал молодой царь свои первые шаги.

Весной 1801 года положение его было нелегким. Потрясенный убийством отца, неопытный, разлученный с друзьями, он чувствовал себя крайне неуверенно и в политическом смысле, несмотря на обретенный статус, был очень слаб. Елизавета и Екатерина тоже захватили власть нелигитимно, но они сами руководили переворотами, Александр же находился от заговора где-то сбоку. Хозяевами положения в столице, а значит, и в империи, стали те, кто устроил мартовский путч: Петр Пален и братья Зубовы. К юному царю они относились пренебрежительно. Александр, собственно, так себя и вел: рыдал, падал в обморок, пытался спрятаться. Пален даже позволил себе в раздражении воскликнуть: «Полноте ребячиться, государь!» – неслыханная дерзость по отношению к самодержцу.

Граф Петр Алексеевич сверг с престола прежнего царя не для того, чтобы передать власть новому. Пален рассчитывал управлять государством сам, а это был человек волевой и целеустремленный. «Среди смятения и волнений, царивших в первые дни после катастрофы, кавалерийский генерал граф Пален намеревался захватить освободившиеся бразды правления… Он притязал на то, чтобы ничто не делалось без его разрешения и помимо него. Он принял вид покровителя молодого императора и делал ему сцены, когда тот не сразу соглашался на то, чего он желал, или, вернее, к чему хотел принудить государя», – рассказывает Чарторыйский.

Зная о конституционных мечтаниях Александра, Пален и Зубовы охотно поддержали этот проект, который позволил бы им взять власть в свои руки на законном основании.

Действовал Пален нахраписто. В течение весны 1801 года к должности столичного военного губернатора он присоединил еще и гражданское управление Петербургом, ввел себя в Государственный Совет, в Иностранную коллегию и заодно уж взял под свою руку управление остзейскими губерниями. У Александра были все шансы превратиться в фигуру сугубо декоративную, и если этого не произошло, то исключительно благодаря незаурядной закулисной ловкости. Молодой интриган переиграл старого. Палена погубила излишняя самоуверенность: он недооценил Александра, которому тут весьма пригодились навыки лукавого салтыковского воспитания.

В то время у свежеиспеченного самодержца был только один рычаг – поддержка дворянского общества. Оно, в особенности в столице, невероятно обрадовалось не столько воцарению Александра, сколько избавлению от Павла. «В домах, на улицах люди плакали от радости, обнимая друг друга, как в день Светлого Воскресения», – читаем мы у Карамзина.

Однако Александр позаботился о том, чтобы к облегчению присоединилось обожание, направленное уже лично на нового императора. По контрасту с суровым, чопорным Павлом молодой государь был со всеми приветлив, прост и обаятелен. Пешком, без свиты, разгуливал по улицам, со всеми раскланивался. Это было невиданно и неслыханно. Петербуржцы лили слезы умиления.

Сразу же последовали и милости, заставившие ликовать уже всю страну. Первым своим волеизъявлением, манифестом от 12 марта, Александр провозгласил, что будет царствовать «по законам и сердцу» Екатерины. Именно это и желали услышать русские дворяне, которым при Павле жилось несравненно тяжелее, чем при великой императрице.

Затем, как из рога изобилия, посыпались высочайшие указы, один приятнее другого. Они выходили чуть не каждый день. В общем и целом это была классическая «оттепель», не первая и не последняя в отечественной истории. Основные признаки тут всегда одни и те же: демонтаж репрессивной системы, реабилитация осужденных, отмена абсурдных запретов периода «заморозков», предоставление или возвращение некоторых свобод.

Своей волей император закрыл павловское страшилище – Тайную экспедицию; вернул многих осужденных и отпустил подследственных; велел убрать с площадей виселицы, установленные Павлом для острастки (на них, впрочем, ни одного человека не повесили); запретил полиции выходить «из границ должности своей», то есть превышать полномочия; навсегда отменил пытки и резко сократил телесные наказания, вовсе освободив от них дворян, духовенство, «именитых граждан» и купечество старших гильдий. Двенадцать тысяч уволенных чиновников и офицеров получили возможность вернуться на службу.

Русские и иностранцы обрели право свободно пересекать границу. Типографии могли свободно печатать книги и журналы (при Павле из-за множества запретов не издавали почти ничего, а ввоз любой печатной продукции из-за рубежа был строжайше воспрещен).

Но больше всего царь облагодетельствовал дворянство, восстановив все его вольности и права. Эксперимент Павла по возврату государства к доекатерининской модели унитарного самодержавия отменялся, Россия вновь становилась самодержавно-дворянской. Высшее сословие могло опять чувствовать себя не рабами монархии, а ее заинтересованными и добровольными помощниками.

Указ Александра I о возвращении ссыльных (в том числе А. Радищева)

Одновременно с подобными мерами, обеспечивавшими широкую общественную поддержку, Александр вел осторожную аппаратную интригу, которая должна была решить вопрос о реальной власти. Все-таки поразительно, как причудливо в этой натуре соединялись самая розовая маниловщина и трезвая расчетливость.