Борис Акунин - Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

• Название: Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный
• Автор: Борис Акунин
• Жанр: История
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-082577-6

Эта книга посвящена событиям первой половины XIX века, эпохе правления сыновей императора Павла – Александра, кумира отечественных либералов, и Николая, кумира отечественных государственников. Два эти политических режима, очень разные по идеологии и стилю, задали России новый ритм дыхания, продолжающийся и поныне. Какие уроки можно извлечь из изучения александровско-николаевской эпохи? «Первая сверхдержава» – седьмой том «Истории Российского государства» – рассказывает читателю, в чем причины стремительного взлета и последующего ослабления Российской империи, какой ценой страна достигла лидирующей мировой позиции и к каким результатам привел опыт «сверхдержавности».

---

Что удалось и что не удалось

С самой главной задачей правительственной деятельности – составлением свода разумных, эффективных законов, по которым сможет нормально работать государство и жить общество, правительство не справилось, да и не могло справиться. Александру и его помощникам представлялось, что вся проблема в разномастности и запутанности многочисленных актов, плохо согласованных между собой. Достаточно в этом хаосе разобраться, убрать лишнее, привести в соответствие здравое – и дело устроится.

Однако нагромождение противоречивых указов, законов и высочайших повелений прежних лет возникло неслучайно. Это один из основополагающих принципов «ордынской» системы: управлять не по раз и навсегда заведенным правилам, а постоянно корректировать их волею государя, который не должен и не может быть связан никакими законами, тем более установленными кем-то другим. Высочайшие постановления издавались применительно к текущей ситуации или даже просто по капризу монарха, без учета существующих правовых актов. Однако стоило только покуситься на эту прерогативу самодержавия, и оно сразу перестало бы быть самодержавием.

Создавая специальную комиссию по составлению законов, Александр указал ей, что «единый закон – начало и источник народного блаженства», однако народное блаженство вовсе не являлось целью той империи, которая сложилась в России. Собственно, всякая империя потому и империя (а не национальное государство), что стремится она не к процветанию своих граждан, а к величию.

Трудоспособный Новосильцев для того и был сделан товарищем министра юстиции, чтобы руководить работой этой исторической комиссии. Он добросовестно изучил всю массу существующих законодательных актов, систематически распределил их, попытался «озарить светом новой юриспруденции» и «здравым народным разумением», но из этого ничего не вышло. «Единого закона» так и не составилось. Чарторыйский сухо и лаконично пишет, что работа «ожидаемых плодов не принесла».

Немногое реализовалось и из планов «исподволь готовить умы» к решению крестьянского вопроса.

Александр собирался хотя бы отменить самую позорную, абсолютно рабовладельческую практику продавать людей «на вывод», то есть без земли, но в результате не решился даже на это. Ограничились запретом публиковать подобные объявления в газетах, тем самым давая понять, что торговать людьми неприлично. Назвать этот шаг историческим трудно.

В декабре 1801 года вышел указ, разрешавший покупать землю не только дворянам. Но на крепостных это право не распространялось, то есть разрыв между ними и другими сословиями еще больше увеличился.

Лишь в 1803 году, после долгих сомнений и опасений, вышло постановление, сделавшее очень робкий шажок в сторону освобождения помещичьих крестьян. Дворянам позволялось – при желании – отпускать крепостных на свободу с землей, за выкуп. Вольноотпущенники красиво именовались «вольными хлебопашцами».

Для Александра этот пробный камень был чем-то вроде «опроса общественного мнения» среди дворянства. В высочайшем указе говорилось: «…Утверждение таковое земель в собственность [бывших крепостных] может во многих случаях представить помещикам разные выгоды и есть полезное действие на ободрение земледелия и других частей государственного хозяйства …». Царь хотел проверить, многие ли пойдут по этому пути, регулярно запрашивал новые данные. А вдруг роковой вопрос разрешится сам собой, без всяких неприятностей для монархии?

Примечательно, что даже эта скромная инициатива принадлежала не правительству. Известный меценат и адепт Просвещения граф Сергей Румянцев захотел отпустить двести душ, но не знал, как оформить это действие юридически, поскольку не существовало прецедентов, и обратился к властям с соответствующим запросом. Реформаторы очень обрадовались такому поводу – возник «Указ о вольных хлебопашцах».

В 1804 году богатый воронежский помещик Андрей Петрово-Соловово на основании этого закона заключил сделку с 5 000 крестьян, которые выкупили у него личную свободу и по 6 десятин земли за полтора миллиона рублей (то есть 300 рублей с души) с выплатой в течение 19 лет. Но подобные случаи остались единичными. За все александровское царствование набралось только 160 передовых помещиков, согласившихся последовать этому примеру. Все вместе они отпустили на волю 47 тысяч душ, меньше половины процента от общего количества российских крепостных.

Нет, роковой вопрос сам собой не разрешился.

Лишь на самом западе империи, в Прибалтике, положение крепостных существенно облегчилось – но лишь потому, что об этом попросило само дворянство. Аграрные отношения в Лифляндии и Эстляндии помимо причин социальных обострялись еще и этнической рознью, поскольку крестьяне были латышами или эстонцами, а помещики в основном немцами. Последние рассудили, что предусмотрительнее будет смягчить противостояние. Правительство было только радо. Крестьяне не получили полной свободы, но их теперь нельзя было продавать, как скот, и отрывать от земли. Сама земля закреплялась за теми, кто ее обрабатывал, хоть и не на правах собственности. Барщина ограничивалась двумя днями в неделю. Кроме того, помещики лишались права судить своих крестьян, то есть фактически те превращались из «имущества» в граждан.

В 1804 году эти правила были введены в Лифляндии, год спустя в Эстляндии. Таким образом, население Прибалтики избавилось от рабства на несколько десятилетий раньше, чем основная масса российского населения.

Александр стал надеяться, что пример остзейцев увлечет и русских дворян, но этого, как уже было сказано, не произошло. Реформа ограничилась пределами одного региона.

Больше всего успели сделать в сфере образования, поскольку эта деятельность, во-первых, соответствовала духу Века Просвещения, взрастившего «молодых реформаторов», а во-вторых, не вызывала сопротивления в элитах.

«До царствования Александра народное образование в России находилось в самом неудовлетворительном, жалком положении. Петербургская академия наук если и пользовалась известностью, то только благодаря некоторым иностранным ученым, которых правительству удалось привлечь в Россию. Московский университет также стоял обособленно и посещался лишь сотней учеников, содержавшихся на казенный счет. Студенты, учившиеся на свой счет, появлялись там весьма редко. Кроме этих двух учреждений, стоявших наверху ученой и литературной лестницы, в России не было никаких других учебных заведений, кроме школ, называемых народными. В них довольно плохо преподавались первоначальные сведения по весьма немногим предметам», – пишет Чарторыйский.

Преобразования начались в 1802 году с учреждения министерства народного просвещения. Год спустя вышел закон об устройстве учебных заведений, объявлявший образование бессословным (то есть открытым для всех) и, что еще важнее, бесплатным на низшей, начальной, ступени.

Вводилась инфраструктура образования со стройной и логичной иерархией. Страна делилась на шесть округов, в каждом из которых имелся свой университет. Для этого к трем уже существовавшим – Московскому, Дерптскому и Виленскому – понадобилось открыть еще три: Санкт-Петербургский, Харьковский и Казанский. В каждом губернском городе появились гимназии, в уездном – училища, в волостях – приходские школы. Для подготовки достаточного количества учителей при университетах были созданы педагогические институты. Государственные расходы на просвещение были увеличены почти вчетверо, достигнув весьма значительной суммы в 2,8 миллиона рублей. Уже в 1804 году в стране существовало почти пятьсот учебных заведений, где обучались 33 тысячи человек – очень мало для страны с тридцатимиллионным населением, но намного больше, чем когда бы то ни было.

О важности, которая придавалась просвещению, свидетельствует тот факт, что двое из ведущих членов правительства, Новосильцев и Чарторыйский, взяли на себя управление педагогическими округами (первый – Петербургским, второй – Виленским).

Все неосуществленные мечты реформаторов о свободах и гражданских правах воплотились в «Университетском уставе». Высшее учебное заведение становилось своего рода республикой. Ректор и профессора не назначались сверху, а избирались на совете; университеты обладали полной автономией и сами определяли учебную программу; существовал в университете и собственный суд. По замыслу столичных мечтателей, островки просвещения и свободы в непросвещенной и несвободной стране должны были стать теплицами, где выращивается рассада для будущего повсеместного распространения. Предполагалось, что студенты, сформированные в таких условиях, захотят переустроить подобным же образом и всё общество. Это был весьма рискованный эксперимент для «ордынского» государства, о котором оно через некоторое время пожалеет.