Елена Михалкова - Самая хитрая рыба

• Название: Самая хитрая рыба
• Автор: Елена Михалкова
• Жанр: Детектив
• Год: 2020

Что делать, если рядом с вами поселился убийца? Не следите за ним. Не злите его. Не ссорьтесь. Но главное – не давайте ему понять, что вы что-то знаете. Что делать, если вы нарушили одно из правил? БЕГИТЕ.

---

У меня нет красивой одежды. Мама с папой считают, что думать о тряпках – это мещанство. «Надо украшать дух и тело! – учит мама. – А во что ты одета – это дело десятое. Тот, кому надо, разглядит и твой ум, и твой богатый внутренний мир».

Кому? Мне надо, мне! Сколько ни изворачиваюсь, не могу найти у себя ни ума, ни богатого внутреннего мира. Маме легко говорить! У нее есть красивые платья, хотя им до Лелиных – как воробью до жар-птицы… А я – пустое место. Шортики и маечка. Зимой – кусачая школьная форма, в которой вечно чешется спина.

Шаль лежит на плечах, как персидская кошка. В ней я не просто Анька-мелюзга, внучка знаменитого Ивана Давидовича Бережкова, а целая Анна Сергеевна: врач, исследователь Северного Полюса, спасительница сестры Ленина!

Но когда звенит будильник в Лелиной спальне, я со вздохом прячу шаль на место. И напоследок глажу ее, роняя слезы.

Позже я много раз возвращалась мысленно к этому дню. Один вопрос терзает меня: если бы я тогда украла шаль, случилось бы все то, что случилось? Лагранская вряд ли бы заметила ее исчезновение. К этому времени одна маленькая бутылочка превращается в две. А Леля из взбалмошной легкомысленной женщины превращается в неуравновешенное существо: то кричит, то хныкает; все делает немного слишком – слишком громко хохочет, слишком громко декламирует стихи, слишком сильно размахивает руками. Иногда мне кажется, она боится мужа. Но как можно бояться дядю Женю? Глупая, глупая Леля.

Мне нужно было взять эту несчастную шаль! Но я не была воровкой, я была домашней девочкой, которую пустили в сад наслаждений.

Укради я шаль, на этом бы все и закончилось.

12

Дедушка научил меня вести дневник. Я заношу в него повседневную чепуху: чем мы завтракали, кто приходил в гости… Самое ценное бумаге доверить нельзя.

Но если бы я вела записи, каждая была бы посвящена Лагранским.

«Дорогой дневник. Сегодня Леля расцарапала лицо дяде Жене, а он ударил ее по щеке».

«Дорогой дневник, они разбили духи. Все флаконы до единого. Какая же стояла вонь! Я пряталась в щели между стеной и шкафом – она закрыта шторой, туда они никогда не заглядывают. Стекло разбивалось, как будто вокруг стреляли, брызги летели повсюду. Майка провоняла и даже, кажется, трусы. Дедушка весь вечер принюхивался».

«Леля умеет визжать как дикая кошка».

13

К концу лета в дачном поселке появляется компания мальчишек лет девяти-десяти. Они приходят из соседней деревни, которая тоже называется Арефьево. Только деревня здесь уже сто лет, а дачи начали строить в тридцать девятом году.

Наши арефьевские безобидные: гоняют на велосипедах и играют с девчонками в казаки-разбойники. Взрослый пятнадцатилетний Петька, сын архитектора со смешной фамилией Мышаткин, учил меня бросать ножички, да так, что к августу я обыгрывала всех соседских пацанов.

А эти, новые, сбились в стаю, как мелкие дворняжки. И вместе стали опасны.

Они могут налететь сзади, толкнуть в спину и удрать: если и захочешь пожаловаться, не знаешь, на кого. Возле магазина, куда бабушка отправляет меня каждый день за свежим хлебом, они дожидаются, пока я выйду, и начинают кричать вслед гадости. «Обезьяна кривоногая! Дылда!» И еще что похуже. Бабушка всегда говорит: стыдно тем, кто обзывается. Но почему-то стыдно мне.

Я не боюсь их, мне только гадко и противно.

Целую неделю я терплю. Один раз на крики вышла продавщица обвела всех грозным взглядом и поинтересовалась, что тут происходит.

– Мы просто играем, тетя Люда! – ответил один, похожий на маленького Есенина.

Вид у него невиннее, чем у котенка. А ведь он обзывается злее всех и позавчера даже швырнул в меня землей.

– В красных и белых!

– Вы ее спросите, пусть скажет!

– Она сама просилась с нами!

Откуда-то они знают, что я не могу наябедничать взрослым.

– Ах, играете, – успокоилась тетя Люда. – Ну, играйте, играйте…

После этого случая мальчишки совсем озверели. Не знаю, отчего они пристают именно ко мне. Может, потому, что девчонки постарше ходят вместе, а я почти всегда одна.

«Дорогой дневник. Сегодня бабушка отправила меня за сахаром..»

То, что случилось потом, нельзя доверить дневнику.

У продавщицы на полке в большой коробке хранится колотый сахар. Бабушка держит в буфете маленькие щипчики, а у тети Люды на прилавке огромные кусачки размером с дедушкин секатор для деревьев, с которыми она управляется так ловко, что если попросить ее взвесить сто пятьдесят три грамма, с первого раза откусит с хрустом желто-белый кусок, небрежно бросит на весы, и качнувшаяся стрелка покажет ровно сто пятьдесят три, ни граммом больше, ни граммом меньше.

Правда, никто не проверял. «Людочка, милая, взвесьте с полкило», – так ее просят обычно.

Дома бабушка наколет большие куски на маленькие, сложит в хрустальную вазочку. Будем пить чай вприкуску.

Я выхожу из магазина, прижимая твердый кулек к груди.

И слышу за спиной:

– Куда пошла, б…ь?

Этим ужасным словом дядя Женя обзывает Лелю. Внезапно меня охватывает ярость, которой я не испытывала никогда в жизни, такая ярость, что если я закричу, вспыхнет трава и лопнут стекла в магазине. Это ругательство должно быть спрятано за стенами дачи Лагранских, а мальчишки принесли его сюда, в мой славный уютный мир с бабушкой и дедушкой, с чаепитием на веранде, с солнечными днями и добрым ветром, с игрой в ножички и песней из «Веселых ребят»; они швырнули его в бабушкину вазочку, как собачье дерьмо (да, я тоже знаю такие слова!), и скалят зубы, точно макаки.

– Вы! – кричу я, и наступаю на них. – Я вам …! …! …!

Все то, что я много дней подслушиваю у Лагранских, бьет из меня, как вода из шланга, и окатывает моих врагов. Это такая брань, которой они в жизни не слыхали. Я и не догадывалась, что так хорошо все запомнила.

– Идите …! – ору я.

У маленького Есенина отвисает челюсть. У остальных такие глупые растерянные лица, что если бы не завладевшее мной бешенство, я бы рассмеялась.

– Аня! – вопит за моей спиной возмущенная продавщица, появившаяся как чертик из коробки. – Ты ругаешься матом! Все расскажу Ивану Давыдовичу! Замолчи сейчас же!

Я тихая послушная девочка из хорошей семьи. Я говорю «здравствуйте» и «доброго вам дня», хожу за руку с бабушкой и вежливо поддерживаю разговоры взрослых. Так что тетя Люда никак не ожидает, что я брошусь в магазин, оттолкну ее и схвачу с прилавка жуткие сахарные щипцы.

– Сейчас я вам все зубы, …, вырву! – ору я и бегу на мальчишек. Щипцы мрачно сверкают в моих руках.

Я – смерть с косой, я воин с кривой саблей!

Видимо, я действительно страшна, потому что тетя Люда визжит в полный голос, а мальчишки пятятся и кидаются прочь. Они улепетывают так, что за ними дымовой завесой поднимается пыль, точно по дороге промчалась не дюжина пацанов, а кавалерийский отряд. Один из них брякнулся на задницу. Он ползет от меня, как таракан, не сводя расширенных глаз со щипцов. Щелкая ими, я направляюсь к нему.

К визгу продавщицы добавляется дикий крик мальчишки.

– А-а-а-а-а-а! – орет он. Ему удается наконец перевернуться, и он бежит, спотыкаясь на каждом шагу, кашляя от пыли, которую подняли его же товарищи.

Я смотрю ему вслед, тяжело дыша. У меня колотится сердце, а ноздри раздуваются. Щипцы так приятно увесисты в руке, что жаль расставаться с ними.

Продавщица наконец замолчала. Я прохожу мимо, не бросив даже взгляда в ее сторону. Все взрослые вызывают во мне чувство почтения и легкой боязни, но в эту минуту мне никто не страшен; я испытываю только презрение к этой толстой дуре, которую так легко обвели вокруг пальца лживые мальчишки.

Щипцы возвращаются на место. А где же мой сахар? Вот он, на прилавке! Убейте, не помню, когда я успела оставить его здесь.

Тетя Люда так и не произносит ни слова. Она ничего не скажет моему дедушке ни в тот день, ни позже – вообще никогда.

Глава 6 Сыщики

1

Щедровск оказался больше и благоустроеннее, чем ожидал Макар.

– Я насчитал всего два ухаба на десять километров дороги, – заметил он. – И вокзал неплох.

Сергей вел машину, которую они взяли напрокат.

– Город криминальный, – возразил он. – Уровень преступности здесь понизился только в последние десять лет. Однако на Мансурова нет вообще ничего, даже приводов в милицию. Вон, кстати, наша гостиница.

Илюшин посмотрел на двухэтажное здание с облупившейся штукатуркой и закатил глаза.

– Возможно, искать надо было в биографии Белоусовой, – продолжал Сергей. Пантомиму напарника он проигнорировал.

На балкон вышла женщина в халате и встряхнула полотенце.

– Это что, «Дом колхозника»? – не выдержал Макар.

– Дом колхозника – это твоя квартира, – флегматично сказал Бабкин. – А здесь, по отзывам, самое приличное место во всем городе.

Им выдали ключи от двух смежных номеров, просторных и чистых. Заставлены они были не рухлядью советских времен, как опасался Бабкин, достаточно повидавший провинциальных гостиниц, а простой добротной мебелью, выкрашенной в светло-голубой цвет. На широких кроватях лежали пестрые лоскутные покрывала. Илюшин, конечно, и здесь не удержался: заметил елейным тоном, что интерьер выдержан в стиле «сельский шик», но Сергей возразил, что вряд ли в каком-то селе ему так повезет с интернетом, и Макар заткнулся. Скорость действительно была приличная.