Ливия Луэллин - Дети Лавкрафта

• Название: Дети Лавкрафта
• Автор: Ливия Луэллин
• Издательство: Литагент 1 редакция (13)
• Жанр: Ужасы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-109633-5

Рассказы Лавкрафта сформировали современный жанр литературы ужасов. Легендарный редактор Эллен Датлоу собрала антологию оригинальных рассказов, которые «вдохновлены» лавкрафтианской тематикой. Никаких пародий и стилизаций. Авторы сборника используют разнообразие тона, обстановки, точек зрения, времени без прямых ссылок на самого Лавкрафта или его произведения. Представлены работы Джона Лэнгана, Ричарда Кадри, Кейтлин Кирнан, Лэрда Баррона и других мастеров хоррора и темного фэнтези.

---

– О, в самом деле? – Я кивнула. – Дело в том, видите ли, что никто из нас уже довольно давно данного конкретного джентльмена в глаза не видел, месяца три, а может, и все шесть.

– Ничем в этом не могу помочь, мэм… мисс.

– Какая жалость. – И, помолчав, прибавила: – Я и не знала, что у нас есть насекомые.

– Серьезно? – Дама выгнула хорошо ухоженную бровь. – Ну, мой босс не послал бы меня сюда, если б у вас их не было.

– Полагаю, нет, не послал бы. – Указывая на пасту: – Это поможет?

– Будем надеяться.

– А если нет?

Я вздохнула:

– Перейдем на что-нибудь другое.

Наполовину, чтоб тему сменить, я повернулась к ней лицом и увидела, что она будто с картинки идеальной правоверной старой девы, иудейской или еще какой, сошла: никакой косметики, длинные волосы заплетены в косы, блузка с воротничком и темная юбка ниже колен, некогда приличные черные туфли покрылись пылью и потрескались от старости.

– Мисс, не сочтите за обиду, но что такая, как вы, все еще делает… тут?

– Такая, как я? Не уверена, что вполне поняла, милочка, что вы хотели сказать.

– Просто… вид у вас… Нормальный. Человеческий. Типа, скажем, и другие возможности для вас не потеряны.

– Ах, вот что! Последние несколько лет я работала, преследуя личные цели, весьма особого рода исследование, ассигнованное изыскание в науке о духе, можно сказать. И, несмотря на трудности, это до сей поры единственное наилучшее местоположение для него, найденное мною.

«Звучит законно», – подумала я. Однако в тот же миг будто пелена упала мне на глаза, словно весь коридор взял да и разок медленно, трепетно смежил веки. Наложились две мысли одновременно: образ из моих снов быстро обрел четкий фокус, затмевая дневной свет. Намерение заползать все дальше и дальше в раз за разом уменьшающееся пространство, в туннель, сужающийся до тех пор, пока его стенки не стали б касаться моей кожи, и тут вдруг обнаружить, что места, где развернуться, нет, даже если тебе этого захочется: так и торчи там, в жаре и тесноте, укутанная в собственное тело, будто в готовый гроб. Ни сюда, ни туда – навечно.

– А-а, ну да, – услышала я свой ответ, будто издалека. – Понимаю, как такое бывает. Типа, когда ты влезешь во что-то так далеко, закопаешься так глубоко, что просто никак… уже обратно не вылезти.

– Что-то в этом духе, согласна.

– Типа – воодушевление. Или одержимость.

– Скорее призвание, но да, милочка, согласна. До чего проницательно!

Стоит там эта дама, улыбается, меня разглядывает, во взгляде смутно удовлетворение появилось, гордость странная. И тут я еще раз в себя пришла, мир типа передернулся: руки в перчатках ядом намазаны, в воздухе порхают рядом с Бабулей-Говорулей в самой засранной подделке под коридор на свете. А она протягивает руку, треплет меня по руке, возвещая:

– Как ни премного ценю я вашу заботу о моем благополучии, все ж никак не могу бросить эту работу прямо сейчас. Значит, должна буду оставить вам вашу, ведь так? Однако если вам все-таки выпадет случай поговорить с вашим руководством, то поставьте их в известность, что назначение нового коменданта не было бы напрасным.

И с выгнутой в дугу бровью, будто приглашая меня разделить с ней шутку, дама прошагала мимо меня дальше, медлительно, но с гордо выпрямленной спиной.

С тех пор наши пути несколько раз пересекались, она всегда приостанавливалась, чтобы даровать мне легкий поклон, чем бы ни была занята: провожала ли кого-то постарше нее самой к лифту или строчила что-то в мягкий перекидной блокнот, который быстро прятала, будто боялась, что я вырву его из ее рук. Я даже не знала, что за компания стояла за ней, и не было у меня причин гадать об этом, не говоря уж про то, чтоб расспрашивать.

Последний раз это было на днях, наверху лестницы в подвал Тридцать Третьего, когда я тащилась вверх по ступенькам с охапкой пустых ловушек для тараканов.

– Все еще никакого продвижения, хм?

– Ага, нету. Просто ума не приложу.

– О, боюсь, разобраться в том, чего невидно, всегда трудно. Мне это по собственному опыту известно.

При всем при том, что высказала она это легко, в словах звучали и правда, и унылость, и холодок. Может, как раз это и побудило меня бросить взгляд ей через плечо, когда я подошла: блокнот для записей вновь был вынут, и она на этот раз оказалась не столь проворна. Я разглядела записи крупной черной каллиграфией, заполнявшие каждую страницу сверху донизу, сплошь толстые закругления да щербатые углы – ни латиница, ни кириллица, ни японское кандзи, ни китайские иероглифы. То тут, то там замечала я числа: алгебра? Какая-то еще более высшая математика?

– Не возражаете? – спросила Говоруля, захлопывая блокнот.

– Простите, – машинально отозвалась я. – Ваш проект?

– Составляющие его детали, – резко бросила она, потом смягчила тон: – Уверена, милочка, вам это было бы неинтересно.

«А ты испытай меня», – подумала я, но сдержалась. А еще через минутку, вздохнув, она призналась:

– Это не мое, если быть точной. Это я переписала из документов, принадлежавших одному историческому лицу, имевшему отношение к общему предмету моих исследований, по большинству мерок, относительно неизвестному джентльмену. Вы слышали когда-нибудь о докторе Джоне Ди? Алхимик и натурфилософ при дворе королевы Елизаветы Первой… ее-то имя, уверена, вы и раньше слышали. – Я кивнула. – У него была, видите ли, своя теория языка. Едва ли не самая первая итерация всей первобытной речи, типа той, что известна по Уру[3], давшая гипотезу: если растить дитя, оградив его от всех иных языков, никогда не обучая даже начаткам человеческой речи, тогда, если дети заговорят, то получится у них вот это. Каким бы языком ни пользовались в Эдеме Адам с Евой, говорить им было не с кем, кроме как с животными, с одной стороны, и с ангелами, с другой.

– И что… это оно там? Та неразбериха?

– Нет-нет. Это шифр, состряпанный из того, что один знакомый ему провидец по имени Эдвард Келли[4] объявлял енохианским языком, говором всех Небесных Хоров, Сил, Престолов, Владений и так далее. Никому не известно, как это произносить, хотя пытались многие.

– Так, если в точности, в чем же тут смысл?

Говоруля откачнулась малость назад, опять слегка улыбаясь.

– Смысл, милочка, в том, что если заговорить на енохианском, сохраняя всю его исконную выразительность… как на родном языке… то теоретически можно было бы подняться до общения с теми, для кого этот язык предназначался, без необходимости прибегать ни к каким печально устаревшим религиозным пережиткам. Безо всяких молений, безо всяких прошений… никакого вмешательства клириков – вовсе.

– С ангелами беседовать.

– О, да! В конце концов, имена-то у них енохианские. И, как Адаму должно было быть известно, поименовать что-нибудь… как Сам Господь когда-то повелел ему сделать со всякой тварью, что крадется и ползает… значит стать владельцем этого. Возобладать этим.

Я глянула на нее, но Бабуля-Говоруля на мой взгляд не ответила. Она явно была уже где-то в другом мире, глубоко в себе, разглядывала катаные обои собственного мозга, рисунок на которых (я могла лишь предполагать), небось, очень уж походил к тому времени на черную плесень с появляющимися тускло-красными прожилками аневризмы.

– Так как же у нас получится сделать это? – Я уже высказала это вслух, не сумев сдержаться.

– У нас никак, – тут же выпалила Говоруля. – Никак… с самой Евиной промашки, яблока, Падения. Никак с тех пор, как первородный грех вошел в каждого из нас, родившегося и нерожденного, накрепко закрепив смерть в наших ДНК.

…О'кей.

Это уж совсем как-то малость из колеи выбивало, видать, поняв это, дама, снимая напряжение, почти тут же из Слегка Пугающей Незнакомки обратилась в Дальнюю Родственницу с Легким Сдвигом.

– Однако, как я уже говорила, у Ди была теория. И это та теория, из которой исходит моя работа, более или менее.

– Так что же?..

Улыбка скривилась, обнажив лишь на долю секунды зубы.

– А-а. Знаете, это уже было бы выбалтыванием секретов.

Я, было дело, задумывалась, к чему это являлось мне во снах протискивание сквозь крохотные дверки в еще более крохотные помещеньица, это вечное ползание червяком по щелям и трещинам, погрузившись лицом во тьму. Но потом вспомнила, что в старой Англии, в лондонском Тауэре, применялось такое наказание, помещали в камеру-карцер, которую прозвали «Стесненная пустота». Не очень помню, когда я впервые о ней услышала, зато с тех пор в памяти моей застряла она прочно: пространство без воздуха, без окон, четыре фута[5] на четыре, в котором узники не могли ни до конца встать, ни до конца сесть. Вот и проводили они время в согнутом положении, охваченные всевозраставшей агонией, задыхаясь от собственного дыхания, пока, наконец, не наступало избавление – зачастую со смертью.