Дориан Лински - Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений

• Название: Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений
• Автор: Дориан Лински
• Жанр: Культурология
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-109224-5

«Я не буду утверждать, что роман является как никогда актуальным, но, черт побери, он гораздо более актуальный, чем нам могло бы хотеться». Дориан Лински, журналист, писатель Из этой книги вы узнаете, как был создан самый знаменитый и во многом пророческий роман Джорджа Оруэлла «1984». Автор тщательно анализирует не только историю рождения этой знаковой антиутопии, рассказывая нам о самом Оруэлле, его жизни и контексте времени, когда был написан роман. Но и также объясняет, что было после выхода книги, как менялось к ней отношение и как она в итоге заняла важное место в массовой культуре. Лински рассуждает, как вышло так, что цифры 1984 знакомы и подсознательно понятны даже тем, кто не читал этого произведения. К истории Оруэлла обращались и продолжают обращаться до сих пор. Его книги продаются огромными тиражами по всему миру. Оруэлл придумал и дал жизнь фразам «Большой Брат» и «холодная война», без которых мы уже не представляем XX век. И между тем «1984» – это не книга об отчаянии, а книга о надежде, что все кошмары, описанные в ней, никогда не сбудутся. Автор этой захватывающей литературной истории Дориан Лински – британский журналист и писатель, постоянный колумнист The Guardian.

---

Бирма оказалась для него аверсионной терапией, или лечением посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения. Он увидел, как власть извращает и делает ограниченными членов правящего класса и каким лицемерием все это прикрывается. С тех пор у него появилось отвращение к подавлению любого толка, и на короткий промежуток времени он стал кем-то вроде анархиста. Но вскоре решил, что все это «сентиментальная ерунда»12. Оруэлл вернулся в Англию в 1927-м (на самом деле поехал в отпуск, да так и остался) с ощущением «невероятной тяжести груза, который я должен искупить»13. Чисто практически это выразилось в мазохистском желании ставить себя в неудобные и даже опасные для жизни ситуации. «Как можно писать о бедных, если ты сам хотя бы на время не станешь бедным?»14 – спросил он однажды своего друга. Познакомившийся в то время с Оруэллом библиотекарь проницательно отметил, что тот находился «в процессе перестройки самого себя»15.

Заявив, что у него «не было интереса к социализму и каким-либо другим экономическим теориям»16, Оруэлл решил оказаться в мире угнетенных – тех, кто, не имея работы, собственности или какого угодно статуса, вышел за рамки классовой системы, а скорее опустился на дно общества. В конце 1920-х годов Оруэлл много и плотно общался с английскими бомжами и работал посудомойщиком в парижском ресторане. «Это как бы мир внутри мира, маленькая нищенская демократия, пожалуй, максимальное приближение к демократии»17, – писал он. Редактор журнала The Adelphi Ричард Риз говорил, что Оруэлл выбрал этот путь «в качестве покаяния и искупления, для того чтобы смыть с себя налет империализма»18. Эта nostalgie de la boue/ностальгия по грязи предвосхитила вылазки героя романа Уинстона Смита в населенные пролами районы. Так в 1933 году появилась повесть Оруэлла «Фунты лиха в Париже и Лондоне».

С появлением этот повести появился и новый автор – Джордж Оруэлл. Писатель взял псевдоним, для того чтобы не шокировать членов своей семьи, а также в качестве предосторожности и возможности дистанцироваться от издания, если его писательская карьера не будет успешной. Впрочем, ему никогда не нравилось собственное имя Эрик, так что он хотел его изменить. Оруэлл – название реки, протекающей в графстве Суссекс. Это сугубо английское название понравилось ему больше, чем такие чисто английские псевдонимы, как Кеннет Майлз, Пи. Си. Бертон и Эйч. Льюис Олвэйз. Выбранный им псевдоним оказался удачным – прилагательное «олвэйзианский», на мой взгляд, звучит не особо грациозно и привлекательно.

К 1936-му Оруэлл был автором трех романов, одной книги нон-фикшн, нескольких довольно слабых стихов и ряда журналистских работ. Достигнутые им успехи не сулили успешной карьеры. Он выживал при помощи дополнительных заработков – работал учителем и продавцом в книжном магазине. В 1936 году вышел его третий роман «Да здравствует фикус!», в котором он нарисовал свой собственный достаточно мрачный автопортрет. Главный герой романа Гордон Комсток – выходец из слоев «захудалого, но благородного»19 среднего класса. Гордон мечтает стать писателем и зарабатывает на жизнь продавцом в книжном магазине. Ему еще «нет и тридцати, но он уже изрядно потрепан[3]. Очень бледный, с неистребимо горькими морщинами»20. Его пессимизм, мизантропия и жалость к самому себе принимают настолько клаустрофобические масштабы, что признание буржуазных ценностей, которые символизирует комнатное растение фикус, становится своего рода катарсисом. Комсток – это карикатура на самого Оруэлла, изображение того, каким бы мог стать сам автор романа, если бы поддался мрачным и горестным настроениям.

В январе 1936-го Оруэлл принимает предложение издателя Виктора Голланца – энергичного и достаточно грубого человека еврейской национальности, симпатизирующего социалистам. Голланц ангажирует Оруэлла на исследование тяжелой доли рабочих на севере Англии. В следующем году вышла первая часть книги «Дорога на Уиган-Пирс», ставшая блестящим примером социальной журналистики, где автор при помощи яркого описания видов, звуков, запахов и вкусов вызывает сострадание читателя к тяжелой судьбе рабочего класса. Увиденная и описанная в книге сцена, в которой женщина стоит на коленях, пытаясь прочистить засор в трубах, настолько поразила воображение писателя своей жестокой банальностью, что спустя много лет он возродил ее в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». Оруэлла поразило выражение на ее лице, и он написал: «Она хорошо понимала, что с ней происходит»21. Чтобы раскрыть характер персонажа (будь то Диккенс, Гитлер, испанский ополченец или Большой Брат), он часто упоминал или описывал лица. В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» во Взлетной полосе I (то бишь в Англии) существует понятие «лицепреступления»22 – придание неположенного выражения лицу, что уже являлось наказуемым преступлением. О’Брайен говорит о тирании как «сапоге, топчущем лицо человека – вечно»23.

Несмотря на то что Оруэлл сознательно преуменьшает радости жизни рабочих, чтобы показать их страдания, в первой части «Дороги на Уиган-Пирс» он описывает их как живых людей, а не цифры статистики, символизирующие угнетенные массы. «Боюсь, что некоторые части книги я запорол»24, – говорил Оруэлл писателю, выходцу из рядов пролетариата Джеку Коммону. Скорее всего, Оруэлл имел в виду более эссэистскую вторую часть книги, о которой позднее говорил, что она не стоит того, чтобы ее перепечатывать.

Начало второй части книги представляет собой подобие мемуаров, в которых Оруэлл с подкупающей искренностью описывает эволюцию своего политического сознания. Он рассказывает о том, что с рождения его учили «ненавидеть, бояться и презирать рабочий класс»25, и эта его история делает книгу как личным покаянием, так и образовательным материалом. Правда, при этом в ней содержалось много сумбурной полемики. Оруэлл предполагал, что социализм действительно необходим, а отсутствие его популярности объясняется имиджем, который «отгоняет от него людей, которые должны собираться для того, чтобы его поддержать»26. Он считал, что представление о социализме не дает людям понять фундаментальные основы этой системы, поддерживающей идеалы справедливости, свободы и приличий. По мнению Оруэлла, это происходило, главным образом, по двум причинам. Первая – в социализме присутствует культ машин, что вызывает в умах людей малопривлекательные картины «аэропланов, тракторов и огромных блестящих фабрик из стекла и бетона»27. Вторая причина – это капризность среднего класса. Оруэлл упорно не хочет замечать существование социалистов в среде рабочего и профсоюзного движения, поэтому продвигает свои собственные эксцентричные предрассудки через воображаемый менталитет простого человека, критикуя фетиши и слабости, благодаря которым им (то есть ему) социализм кажется непривлекательным. Среди этих фетишей и слабостей он называет вегетарианцев, трезвенников, нудистов, квакеров, любителей сандалий, фруктовых соков, марксистского жаргона в виде слова «товарищ», людей, носящих рубашки фисташкового цвета, «топящих» за ограничение рождаемости, йогу, бороды и Уэлин-Гарден-Сити – городок в графстве Хартфордшир, спланированный и построенный на утопических принципах[4]. Несмотря на то что Оруэлл утверждает в книге, что завел этот разговор исключительно из любви к искусству, складывается ощущение того, что ему больше хочется посмеяться над причудами и странностями меньшинства социалистов, чем обсуждать и защищать другие формы социализма. После таких заявлений он заканчивает «Дорогу на Уига н-Пирс» призывом к «левым» всех мастей и телосложений забыть о разногласиях и выступить вместе»28, который сложно воспринимать серьезно.

Подобные заявления не особо понравились издателю Голланцу, который незадолго до этого вместе с парламентарием от партии лейбористов Джоном Стрейчи и политологом Гарольдом Ласки основал «Клуб левой книги» (Left Book Club) для продвижения социалистических идей. Ласки, а он в то время был самым влиятельным интеллектуалом социалистического толка, назвал первую часть книги «Дорога на Уиган-Пирс» «замечательной пропагандой наших идей»29. Несмотря на это Голланцу пришлось написать соответствующее вступление к изданию для клуба книги Оруэлла, чтобы дистанцироваться от высказанной второй части, в которой писатель сурово критикует социалистические идеи. В этом вступлении Голланц достаточно прозорливо высказался о парадоксальном характере Оруэлла: «На самом деле он является экстремальным интеллектуалом и одновременно ярым антиинтеллектуалом. Кроме этого он все еще ужасный сноб (и должен простить меня за эти слова) и искренне ненавидит все формы снобизма»30. До самого конца своей жизни Оруэлл признавал, что микробы всего того, что он критикует, живут в нем самом. Понимание своих собственных недостатков подсказывало ему то, что не стоит тешить себя утопическими надеждами на совершенство человека.