Хан Ган - Человеческие поступки

• Название: Человеческие поступки
• Автор: Хан Ган
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-112073-3

В разгар студенческих волнений в Кванджу жестоко убит мальчик по имени Тонхо. Воспоминания об этом трагическом эпизоде красной нитью проходят сквозь череду взаимосвязанных глав, где жертвы и их родственники сталкиваются с подавлением, отрицанием и отголосками той резни. Лучший друг Тонхо, разделивший его участь; редактор, борющийся с цензурой; заключенный и работник фабрики, каждый из которых страдает от травматических воспоминаний; убитая горем мать Тонхо. Их голосами, полными скорби и надежды, рассказывается история о человечности в жестокие времена. Удостоенный множества наград и вызывающий споры бестселлер «Человеческие поступки» – это детальный слепок исторического события, последствия которого ощущаются и по сей день; история, от персонажа к персонажу отмеченная суровой печатью угнетения и необыкновенной поэзией человечности.

---

Они молча забросили в грузовик все наши тела. Мое сердце остановилось из-за большой потери крови, но даже после этого она все продолжала течь, и мое лицо стало похожим на лист писчей бумаги, тонкий и прозрачный. Я первый раз посмотрел на свое лицо, закрытые глаза, и все это показалось мне совсем незнакомым.

С каждой минутой приближался вечер. Грузовик выехал за пределы города и помчался по пустынной дороге через охваченную сумраком равнину. Когда он поднялся на невысокий холм, где густо росли дубы, впереди стали видны металлические ворота. Грузовик ненадолго остановился, и двое караульных отдали честь. Долгий и тонкий скрежет металла раздался дважды – первый раз, когда солдаты открывали ворота, и второй раз, когда закрывали их. Грузовик проехал еще немного вверх по холму и остановился на пустыре между одноэтажным бетонным зданием и дубовой рощей.

Они вышли из кабины грузовика. Открыли задвижку в задней части кузова и, снова работая парами, начали переносить наши тела, хватая их за руки и за ноги. Соскальзывая и цепляясь за подбородок и щеки, я следовал за своим телом. Я парил над одноэтажным домом, в котором не светилась ни одна лампочка. Хотелось узнать, что это за здание. Хотелось узнать, куда нас привезли, куда сейчас несут мое тело.

Они вошли в чащу за пустырем, где беспорядочно росли деревья и кусты. По указанию человека, на вид старшего по званию, наши тела снова сложили крест-накрест. Мое тело в этот раз было вторым снизу, поэтому, придавленное другими, оно сплющилось. Но крови, которая могла бы вытечь под такой тяжестью, в нем уже не осталось. Запрокинутая назад голова, закрытые глаза, приоткрытый рот – мое лицо в тени кустарников выглядело еще бледнее, чем раньше. Тело мужчины, уложенное на самом верху, они накрыли соломенным мешком, и теперь башня из мертвых превратилась в труп огромного чудовища с несколькими десятками ног.

* * *

Они ушли, и стало еще темнее. На западе медленно растворились последние краски вечерней зари. Я устроился сверху на башне из тел и наблюдал, как бледный полумесяц пробивается сквозь окутавшее его серое облако… Лунный свет уронил тень на чащу и на лицах мертвецов запечатлел узор, похожий на причудливую татуировку.

Кажется, время близилось к полуночи, когда я почувствовал чье-то очень тихое и нежное прикосновение. Я лишь ждал, что будет дальше, не зная, кому принадлежит эта безмолвная тень без лица и тела. Я хотел вспомнить, как можно разговаривать с духом, но осознал, что никогда не учился этому. Кажется, и этот дух тоже не знал, как завязать разговор. Все наши усилия мы направили на то, чтобы наладить контакт, но единственное, что нам удалось – лишь почувствовать, что мы думаем друг о друге. Наконец, словно потеряв надежду, незнакомый дух отлетел прочь, и я снова остался в одиночестве.

Все глубже становилась ночь, и все чаще стали появляться духи. Если возникало ощущение тихого прикосновения к моей тени, то я не сомневался – это другой дух. У нас не было ни рук, ни ног, ни лица, ни языка, поэтому мы лишь безучастно соприкасались тенями, задумывались, кто бы это мог быть, и разлетались в разные стороны, так и не сумев заговорить. Каждый раз, когда с меня соскальзывала очередная тень, я смотрел в небо. Мне хотелось думать, что полумесяц, подернутый облаком, смотрит прямо на меня, как чей-то зрачок. Однако это был всего-навсего абсолютно пустой серебристый камень, огромная суровая глыба скальной породы, где нет жизни.

Когда эта незнакомая и странная ночь уже заканчивалась и небо, нависшее над нами пятном разлитой черной туши, наконец начало окрашиваться в предрассветный голубовато-зеленый цвет, я вдруг вспомнил тебя. Да, мы были вместе, ты и я. До того, как что-то, похожее на холодный кол, неожиданно врезалось в мой бок. До того, как я обмяк, как тряпичная кукла, и упал лицом вниз. До того, как в суматохе от грохота оружейных залпов, разрывающих перепонки, в неразберихе топота людских ног, от которого, казалось, асфальт вот-вот треснет на мелкие кусочки, я протянул к тебе руку. До того, как я почувствовал, как хлещущая из моего бока теплая кровь течет по моему плечу за шею. До этого момента ты был вместе со мной…

* * *

В траве завозились букашки и жучки, зашуршали, встряхивая свои крылышки. Высокими голосами защебетали невидимые птицы. Пронесся ветер, и на черных деревьях восхитительно затрепетали, зашелестели листья. Я думал, бледное солнце поднимается плавно, неторопливо, однако оно яростно двинулось вперед, к центру небосвода. Под горячими лучами наши тела, сложенные за чащей, начали гнить. На сгустках крови копошился рой навозных и обычных мух. Я парил рядом со своим телом и наблюдал, как они потирают передние лапки, ползают, взлетают и снова садятся. Мне хотелось поискать тебя среди тел, сложенных в башню, хотелось узнать, был ли твой дух среди тех, кто прикасался ко мне прошлой ночью, однако я не смог покинуть очертаний своего тела, словно какие-то силы удерживали меня, точно магнитом. Я не мог оторвать глаз от своего бескровного лица.

Время шло, и когда солнце почти достигло зенита, неожиданно возникла мысль.

Тебя здесь нет.

Мало того, ты еще жив.

Значит, если ты дух, то можешь направить все свои мысленные силы к человеку и узнать, жив он или умер. Однако определить, кто есть кто из окружающих тебя собратьев, у тебя нет возможности. Я подумал, что из десятков тел, гниющих в этой неизвестной чаще, нет ни одного знакомого, и мне стало страшно.

Но дальше мне стало еще страшнее.

Объятый страхом, я думал о своей сестре. Я думал о сестре, глядя на сверкающее солнце, напряженно кренившееся все дальше и дальше к югу. Думал о сестре, глядя на свое лицо, закрытые глаза, и думал, думал только о ней. Я испытал невыносимое страдание. Сестра умерла. Умерла раньше, чем я. Из меня рвались стоны, плач, но разве можно рыдать без языка и голоса? Меня пронзила боль – я почувствовал, как вместо слез из меня сочится кровь и гной. У меня нет глаз, но откуда течет кровь и где возникает боль, заставляющая меня страдать? Я посмотрел на свое синюшное лицо – оно было сухим. Мои грязные руки лежали без движения. По ногтям, ставшим темно-кирпичного цвета от свернувшейся крови, тихо шныряли красные муравьи.

* * *

Я больше не чувствовал себя пятнадцатилетним подростком. И тридцать пять лет, и сорок пять лет тоже ощущались как недостаточно зрелый возраст. Даже если сказать, что мне уже шестьдесят пять, нет, семьдесят пять лет, это не показалось бы странным. Я уже не был тем Чондэ – самым низкорослым среди сверстников в своей школе. Я уже не был тем Пак Чондэ, который больше всех на свете любил свою сестру и больше всех на свете боялся ее. Во мне возникла и задержалась странная и горячая сила. Возникла она не из-за смерти, а лишь из-за непрерывно проносившихся мыслей. Кто меня убил? Кто убил сестру? Почему нас убили? Чем больше я думал, тем сильнее крепла во мне эта незнакомая сила. Она сделала непрерывно льющуюся кровь густой и липкой. Кровь, которая появлялась там, где нет ни глаз, ни щек.

И дух сестры ведь тоже должен где-то витать, но где, в каком месте? Теперь у нас нет тел, и чтобы увидеться, не надо никуда идти. Но как без тела я могу встретиться с сестрой? Как я узнаю сестру, если и у нее нет тела?

Мое тело продолжало гнить. Открытую рану облепили черные насекомые. На веках и губах лениво копошились навозные мухи, потирая свои тонкие лапки. Когда солнце начало заходить за горизонт, посылая оранжевые лучи в промежутки между вершинами дубов, я, измученный мыслями о сестре, начал думать о других. Где сейчас находятся те, кто убили меня и сестру? Пусть они еще не умерли, но должны же и у них быть духи. Значит, если думать и думать, то, может быть, удастся соприкоснуться с ними. Мне захотелось бросить свое тело. Захотелось оторваться от этой силы, оборвать эту нить, выходящую из мертвого туловища, которая не отпускает меня от себя. Оборвать ее, как тонко натянутую паутину. Захотелось полететь туда, где эти люди. Почему ты убил меня? Почему ты убил сестру? Как ты ее убил?

На землю опустились сумерки, и все птицы умолкли. В траве ночные букашки и жучки начали трепетать крылышками. Однако если сравнить эти звуки с теми, которые издавали дневные насекомые, заметишь, что шелестение ночных звучит более тонко. Наступила кромешная тьма, и, как прошлой ночью, чья-то тень приблизилась к моей. Слегка погладив друг друга, мы тут же разошлись. Наверное, пока весь день палили лучи солнца, мы, оцепеневшие, находились здесь, размышляя об одном и том же. И, очевидно, только с наступлением ночи получили от своего тела достаточно энергии, чтобы ненадолго от него оторваться. Пока не явились эти военные, мы касались друг друга, поглаживали, пытались хоть что-то узнать друг о друге, но в результате так ничего и не смогли сделать.

Ночную тишину нарушил скрежет открываемых и закрываемых металлических ворот. Рокот мотора становился все ближе. Лучи света прорезали темноту. Фары движущегося грузовика осветили наши тела. Тени веток и листьев, лежащие черной татуировкой на каждом лице, перемещались вместе с двумя потоками света.