Томас О'Крихинь - Островитянин

• Название: Островитянин
• Автор: Томас О'Крихинь
• Жанр: Литература 20 века
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-905409-21-9, 978-5-86471-796-7

Томас О'Крихинь (Tomás Ó Criomhthain, 1856–1937) – не просто ирландец и, как следствие, островитянин, а островитянин дважды: уроженец острова Большой Бласкет, расположенного примерно в двух километрах от деревни Дун Хын на западной оконечности полуострова Дангян (Дингл) в графстве Керри – самой западной точки Ирландии и Европы. Жизнь на островах Бласкет не менялась, как бы ни бурлила европейская история, а островитяне придерживались бытовых традиций, а также хранили ирландский язык безо всяких изменений – и безо всяких усилий: они просто так жили. В самом начале XX века, в разгар Ирландского возрождения, гость острова уговорил О'Крихиня составить подробную летопись каждодневного бытия на Бласкете. Итог их пятилетней переписки – один из ключевых документов современной ирландскоязычной литературы и ее вдохновение на весь ХХ век, музей языка, поразительный культурный артефакт и целая особая вселенная, безвозвратно оставшаяся в прошлом.

---

Отец мой был человек невысокий, но сильный и крепко сбитый. Мать – ростом с полицейского, рослая, дюжая, светлая и статная. Только в то время как я был при груди, молоко ее не давало никакого подкрепления силам, да вдобавок сам я был теленок у старой коровы, и поднять меня на ноги было трудно.

Так или иначе, разбойник Смерть уносил замечательных крепышей, а со мной все мешкал, все откладывал мой конец. Возможно, ему просто было жаль на меня времени. Я рос и закалялся в трудностях, и шел сам по себе куда хотел, но со вниманием смотрел, прежде чем ступить на берег моря. На мне пальто из серой овчины, вязаная шапка. И всего-то надо мне: куриное яйцо, кусочек масла, кусочек рыбы, улиток да ракушек – понемногу всякого и с моря, и с земли.

Маленький тесный дом, в котором мы жили; тростник с холмов, уложенный на крыше. Часто у задней его стены, наверху, куриное гнездо, а в нем дюжина яиц. В углу обустроена кровать, и еще две кровати в задней части дома. В доме две коровы, две свиньи, куры, а при них яйца, и осел – и все мы вместе с ними. Задняя часть дома отводилась для семьи, так что ее двери были на севере, а двери другой части – на юге.

Еще один дом был прямо рядом с нами. Жильцы обоих хижин общались друг с другом каждый день. Хозяйка того дома чуть ли не каждую минуту ходила то к нам, то от нас, и зачастую причина этих путешествий была в том, что ей что-нибудь надобно. Она была сплетница, маленькая, взъерошенная, трусливая, нрава мелочного и неприятного, охочая до болтовни и пересудов. Нередко втолковывала она моей маме, что в Ирландии никогда не выйдет поднять теленка от старой коровы. Только, пожалуй, никогда не бывало в Ирландии ни старой коровы, ни молодой, у кого теленок был испорчен больше, чем эта баба.

Немного времени прошло, как начал я прилично подрастать, и серое пальто сделалось мне коротко. В этом возрасте я уже стал соображать, что к чему. Вскоре я научился распознавать старую ведьму среди прочих людей – и давать ей знать об этом. Жители обеих хижин каждое воскресенье собирались в нашем доме, и мой отец принимался читать краткий розарий[4]. Хозяйка из дома напротив говорила тогда моей матери:

– Оставь мальчонке серое пальтишко, пока не начнешь жену ему искать. Ох и славно же он растет, дай ему Бог благоденствия! – Так говорила она, положив себе в желудок большой кусок свежего морского леща.

Мой отец

Мой отец был из жителей Дун-Хына[5]. Женился он на этом Острове. Мать родом из прихода Фюнтрб[6]. Они жили друг с другом в согласии. У них не было никаких вредных пристрастий из тех, что бывают у прочих и за которые стараются по большей части угостить палкой.

Родители поселились в бедной хижине, занимались морской охотой и собирательством; был у них и клочок земли, и оба изо всех сил старались извлечь посильную выгоду из земли и из моря. На Острове в те времена не водилось ни единого осла, а висели корзины за спиной у каждого мужчины и каждой женщины – то есть у каждой женщины, которая не белоручка и не разбойница, таким уж лучше голод, чем работа.

Замечательный охотник был мой отец, и работник отменный. Был он мастер-каменщик, и капитан на лодке, и вообще человек, способный к любому занятию. Много полезного сделал он для других людей, потому как большинство из них в ту пору было все равно что стадо ослов в поле.

Удивительно рыбным оказался тот год, когда я надел серое пальто и перестал бросать случайные взгляды на грудь матери. По-моему, правильней мне было бы еще сосать титьки. Кажется, к тому времени прошло больше года, как я их бросил.

Тем утром мой отец собирался на лов. У них с матерью в тот год набралась здоровая куча торфу, но пришла весть, что со вчерашнего дня почти все украдено. Отец велел матери как-нибудь позаботиться о том, чтоб перенести домой хоть часть торфа, покуда день хороший.

Она взвалила корзину себе за спину, и шесть корзин с торфом уже были дома, не успел ее малыш пробудиться ото сна. Пришлось моей матери оторваться от торфа и обернуться ухом к малышу, который только что проснулся. На меня надели серое пальто, дали поесть каши, и когда мне полагалось уже быть довольным, я, конечно же, доволен не был. Моя мать приладила корзину, чтобы снова отправиться к подножию холма, но я следил за ней, и пришлось ей забрать меня с собой – притом что я еще едва-едва топал. Немного времени прошло, как я уже утомился, и мама вынуждена была усадить меня в корзину и нести к холму. Она отпустила в мою сторону несколько проклятий – в чем, разумеется, не было ее вины.

К тому времени как наполнила корзину торфом, мать предупредила, чтобы я спускался по склону, но я был слишком упрямый и все время возвращался, вместо того чтобы идти вниз. Хорошо помню, как она поставила меня на ноги, оторвала от земли и несла порядочно времени до дому с такими словами:

– Олух царя небесного! – приговаривала она. – Как же здорово ты мне испортил день!

Пришлось ей взять меня на руки и нести домой, прижав к груди, а корзина ее, как и всегда, была полная и тяжелая.

Дома она сгрузила меня на пол и велела Майре усадить меня под корзинку, и пусть я там хоть дальше живу, хоть помру. Несмотря на мои проказы, она принесла в этот день двадцать корзин торфу. К воскресенью торфу в доме была уже большая куча. За ту же неделю отец мой выловил пять тысяч рыбин. Обо всех таких событиях моя мать рассказывала старой ведьме-соседке.

Корабль с желтым маслом

Когда этот корабль разбился о прибрежные скалы на северной стороне Острова, стоял год нужды. Корабль разлетелся в щепки, и комки масла расплылись по всему морю. Масло было дорогое, и возьмись у бедняка даже самая малость такого, он мог бы добыть себе полмешка белой муки. Желтой кукурузной муки[7] тогда еще не завозили.

В то время в Дун-Хыне была береговая охрана, и для них находилось занятие – встречать корабли, которые слишком близко подбирались к суше, поскольку никаких снастей, кроме парусов, чтобы выплыть обратно, у тех не водилось. И вот прослышали синие[8] – таким именем их звали местные, – что у Острова затонул корабль и что́ на нем. И не было больше им никакого сна ни днем ни ночью, и заплывали они к нам в любое время, потому как лодка у них была хорошенько оснащена, а сами они порядочно осведомлены. Они измотали всю душу островитянам, которые постарались попрятать комья масла в такие места, где уж ни кошкам, ни собакам до них не добраться. Так или иначе, этот год люди на Острове прожили хорошо, как бы ни лезли синие из кожи вон. Почти всё масло переправляли через залив Дангян и там продавали что ни ночь, хотя синие тоже натаскали изрядно и брали за него порядочную цену.

Однажды приплыла лодка береговой охраны, и было в ней всего четверо. Лодка с Острова пришла прямо перед ними, а в ней шесть больших комьев масла. Синие тотчас же забрали их в свою лодку, страшно довольные собою. На мостках стояла молодая женщина, а за спиной она прятала здоровенный обломок камня. Она залезла в лодку своего отца, и дальше синие ничего не учуяли, пока женщина не метнула камень, который пробил дно их лодки сверху, а большая вода не хлынула снизу.

Синяя стража сиганула в воду, и туда же полетели и снова поплыли большие комья желтого масла, и женщины снова смогли их спасти. Королевским людям пришлось вытаскивать свою лодку и ставить на нее жестяную заплату. И когда они ее починили, то держались потом за отчий берег обеими руками. Думаю, с той поры они нечасто отваживались на вылазки, пока комья масла, словно замазка, плавали по воде.

* * *

Вскоре после этого мужики с холма увидали овцу, упавшую на берег. Они спустились, чтобы попробовать забрать ее с собой, но, оглядевшись, один из них приметил латунный штырь, торчавший из-под камня. Он потянул и вытащил его. Было в нем четыре фута длины. По всему берегу полно было таких стержней – и медных, и латунных. Никто не знал, что за урожай собрали те двое в тот день, а вышло так, что некогда о берег разбило корабль, и от него на этом месте все еще оставались огромные ящики, где было без счету таких вот стержней. Неизвестно, что сделали потом островитяне с этими ценными кусками металла. Времена были скверные, и, если бы корабль не разбился на Острове, там вообще не осталось бы ни единой живой души, как рассказывали старики. Я и сам часто слыхивал, как ведьма из соседского дома говорила, что это Бог послал его разбиться среди бедняков. А вследствие этого они прожили хорошо несколько лет, в то время как в других местах люди изнывали от нужды и голода, выбиваясь из сил и стараясь раздобыть хоть что-нибудь.

Когда мой отец приносил домой груз из связок таких вот штырей, я не мог и одного из них поставить стоймя, такие они были тяжелые.

* * *

В тот день, когда на меня надели штаны, я чуть было не лишился рассудка. Не мог остановиться, а только бегал, словно щенок. Подумал, что еды мне никакой не нужно, да так и поступил, и все бегал из дому да в дом туда-сюда. Но кто-нибудь за мной все равно приглядывал.