Джей Парини - Путь Беньямина

• Название: Путь Беньямина
• Автор: Джей Парини
• Жанр: Биографии
• ISBN: 978-5-389-18246-2

Джей Парини – мастер редкого жанра: лирико-биографического романа. Читателю уже хорошо знакома его книга «Последнее воскресение» о финале жизни Льва Толстого, легшая в основу одноименного фильма Майкла Хоффмана с Кристофером Пламмером и Хелен Миррен в главных ролях, номинированными за эти роли на «Оскара». В романе «Путь Беньямина» Парини обращается к биографии одного из величайших мыслителей XX века. Со своими сложными фрагментарными текстами, интерпретировать которые можно до бесконечности, Вальтер Беньямин удивительным образом оказывается злободневным мыслителем именно сейчас, попадая в дух времени точнее многих наших современников. О том, что философ погиб в 1940 году в испанском пограничном городке Портбоу, спасаясь бегством из оккупированной нацистами Франции, Парини рассказывает уже в прологе устами Гершома Шолема, друга Беньямина и видного исследователя каббалистики. Далее слово предоставляется как самому философу, так и различным знавшим его людям – друзьям, проводнику через Пиренеи, бывшей возлюбленной, на несколько лет пригласившей его в Москву… Скоро «Путь Беньямина» тоже должен получить экранное воплощение: постановщиком выступит Пэт О’Коннор («Рядовой Писфул», «Выдуманная жизнь Эбботов», «Звезды и полосы», «Месяц в деревне»), главную роль исполнит Колин Фёрт.

---

Если его сочинение приняли, то, может быть, пришлют немного денег – сверх мизерной стипендии, на которую он как-то просуществовал несколько лет. Никогда еще положение его не было столь шатким, даже в первые парижские годы, когда он жил на совсем жалкие гроши. Если бы он в прошлом месяце не занял денег у Жюли Фарендо, неизвестно, что бы с ним сейчас было. Это позволило ему хотя бы не умереть с голоду, но теперь кончились и эти деньги.

Он смотрел в окно. Большой военный грузовик вспугнул сборище голубей, и они, тучей вспорхнув, расселись на черно-жемчужном фризе здания, идеально вписавшись в архитектуру. Когда несколько птиц, трепеща крыльями, слетали с него, казалось, что осыпается часть фасада. Этот образ или последовательность образов заставила Беньямина вспомнить философию Гераклита, полагавшего, что вся природа – это поток. Все меняется, и поэтому бессмысленно возлагать надежды на какой-то отдельно взятый момент: нет хороших и плохих времен, есть только меняющееся время. Он корил себя за сопротивление переменам, за то, что всегда цепляется за мгновение, когда происходящее в жизни начинает казаться привычно уютным.

Росшие вдоль тротуара липы начинали слегка желтеть, ветер перебирал их листья, как страницы. Было непривычно холодно для этого времени года. Ведь стоял июнь – время размашистых ветров и томных часов, когда ничто не обещает изменений. Время притворства и ложных надежд. Беньямин не отказался бы сейчас и от толики ложной надежды. Пронизывающим осенним ветрам положено пока еще только собираться с силами где-то далеко, в русских степях, а не здесь, где должно долго, медленно гореть парижское лето.

Но в эти дни все было по-другому: над городом нависла зловещая тревога. Никому и ничему нельзя было верить.

– Всюду немецкие шпионы, – предостерегала его Дора. – Будь осторожен!

Но что он должен был делать по этому поводу? Колоть этих шпионов кинжалом? Доносить о них властям? Преследовать по безлюдным закоулкам, подобно герою какого-нибудь мрачного остросюжетного фильма? Странная мелодрама, которую разыгрывала сейчас история, наводила на него смертную скуку. Несмотря на свои симпатии к марксистской диалектике, он тосковал по застою какого-нибудь ancien régime[19], по миру предсказуемых обстоятельств и надежных правил.

Все взгляды устремились на вошедшего офицера военной полиции. Он был высок, красив и импозантен. За ним следовала свита подчиненных. Внимательно осматривая зал, как будто в поисках кого-то, он медленно стягивал с рук черные кожаные перчатки. Беньямин знал, что «подданных других государств», к которым принадлежал и он, вылавливали и отправляли в «лагеря для интернированных лиц», якобы ради их же собственной безопасности. Он опустил глаза и уставился в пол. Ни за что он не согласился бы, чтобы ему обеспечили такую безопасность.

Он, не глядя, закрыл записную книжку, как будто в ней могло оказаться что-то недозволенное. Метрдотель, видимо ошалевший от волнения, жестом подозвал официанта, который обслуживал Беньямина. Они пошептались, и официант подошел к его столику.

– Мне очень жаль, но этот стол придется освободить, – сказал он.

– А, хорошо, – ответил Беньямин. – Понимаю.

На самом деле он ничего не понимал. За последние десять лет, что он жил в Париже, его еще ни разу не выгоняли из-за столика в кафе. Небывалое дело!

Выходя, Беньямин поймал на себе взгляд офицера – удивительно отчужденный, как будто у его глаз не было зрачков. Ему вспомнился когда-то читанный дешевый французский роман, в котором речь шла об инопланетянах, вторгшихся в наш мир: единственной чертой, отличавшей их от людей, были глаза без зрачков.

Опустив голову, Беньямин вышел на улицу и вдохнул прохладный воздух. В груди образовалась пустота. К своему ужасу, он заметил, что у него довольно сильно дрожат руки. Что с ним нынче происходит? Неужели сорок восемь лет – это уже старость и ему по возрасту пора дрожать и трястись? По вечерам он отчетливо чувствовал, как силы капля за каплей вытекают из него сквозь сетку сознания, как все меньше хочется что-то делать. Он знал, что с сердцем дела обстоят совсем неважно: десять минут ходьбы, и начинается одышка, он с трудом одолевает каких-то три лестничных пролета в своем доме, расположенном в конце рю Домбаль. Были бы деньги, нужно бы, не откладывая, к врачу. На рю де Пайен есть доктор, специалист по болезням сердца, он отправится к нему, как только придет чек из Нью-Йорка.

В квартире у него было пусто и тоскливо. Единственным ее украшением был щербатый письменный стол красного дерева с кожаной столешницей, когда-то принадлежавший его отцу Эмилю Беньямину. Брату Георгу удалось вывезти его из Берлина незадолго до того, как в 1933 году нацисты взяли его под стражу «с целью защиты». Пять лет спустя Беньямин с горечью писал Гретель Адорно[20]: «Брата перевели в вильснакскую тюрьму и определили в дорожно-строительную бригаду. Там жизнь, кажется, еще терпима. Немецкие друзья говорят, что для людей в его положении страшнее всего попасть в концентрационный лагерь, куда отправляют приговоренных к длительным срокам. Это ужасно, хотя, быть может, в этих лагерях не так опасно, как на фронте». Ужасно было и то, что с Георгом невозможно было переписываться. Вальтер отправил ему множество писем, но почти все они возвращались обратно, да и кто может быть уверен – дошли ли те несколько, что не вернулись.

Утром он гулял по улицам на Левом берегу, и ему бросалось в глаза, как напряжены лица прохожих. Остервенело ревели клаксоны, люди что-то резко выкрикивали. На дальних подступах к городу всю ночь выли сирены. Наверное, я был не прав, сам себе говорил Беньямин. Может быть, немцы и правда вот-вот войдут в город? Как же я мог не обращать внимания на Дору, ведь она рассчитывает на меня. Жена брата Хильда убеждала его в письмах: нужно уезжать; и Шолем не раз предупреждал из Иерусалима. «Беги, пока можно», – писал он не далее как в прошлом месяце. Покинуть Париж его призывали Адорно, Хоркхаймер и даже Брехт. «Поезжай в Америку! В Португалию! На Кубу!» – кричали они в своих письмах. Но кому легко уехать из Парижа? Если Адорно и Хоркхаймер были по-настоящему обеспокоены, то почему не выслали денег и почему не сделали этого несколько лет назад, когда покинуть Францию было еще легко?

Конечно, чтобы уехать, ему пришлось бы сделать над собой неимоверное усилие. Ведь Париж – это всемирная библиотека, грандиозный читальный зал, будуар, обольщающий столь беспощадно, что поймал в свои сети и его, и почти всех, кто подпал под его чары. Бессонными ночами, под шепот огня в потрескавшемся мраморном камине в дальнем конце спальни, он представлял себе, как этот город держит его в своих объятиях. Ему грезилось, что он окружен пухлыми подушками, лоснящимися шкурами, безделушками из цветного стекла и фарфора – совсем как Бальзак в своих личных покоях. Серебряная ваза на каминной полке прорастала десятью лилиями городского герба, и всюду были книги, собрания томов в изящных коленкоровых переплетах с золотым тиснением, один ряд над другим.

Париж был для него еще и особенной, своей библиотекой, которую он знал, как слепой знает свой дом. Не сосчитать часов, которые он за эти десять лет просидел на одном и том же стуле за одним и тем же полированным столом в Национальной библиотеке, в роскошном пристанище ее знаменитого читального зала, спроектированного Анри Лабрустом[21], вольнодумцем и архитектором-лауреатом Второй империи. Его девять сводов, ажурные глазурованные плиты и чугунные колонны словно символизировали палаты совершенного разума, в сиянии созерцавшего вечность. Десять лет Беньямин работал там, читал и писал, часто в состоянии почти молитвенном, с бесконечным терпением, как будто ожидая услышать некий голос, а сверху огромными столпами лился свет, в котором исполняли свой радостный микроскопический танец миллионы пылинок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Иер. 2: 7. – Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.

2

Дата смерти Вальтера Беньямина – 27 сентября 1940 г.

3

Имеются в виду королева Изабелла I Кастильская (1451–1504) и король Фердинанд II Арагонский (1452–1516), которые в 1469 г. поженились и тем самым заложили основу для объединения Испании.

4

Густав Винекен (1875–1964) – немецкий педагог, доктор философии. В 1900–1906 гг. работал в Хаубинде в сельском воспитательном доме Г. Литца. В дальнейшем в пос. Виккерсдорф (Тюрингия) основал «свободную школьную общину», где обучение было совместным, преподавание имело светский характер, а также проводились творческие занятия, учащиеся трудились в саду, мастерских и т. п. Винекен рассматривал процесс воспитания и образования как формирование особой «молодежной культуры».