Евгения Батурина - Выход А

• Название: Выход А
• Автор: Евгения Батурина
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020
• ISBN: 9785969120013

Если тебе скоро тридцать, тебя уволили, муж завел любовницу, подруги бросили, квартиры нет, а из привычного в жизни остался только шестилетний ребенок, это очень смешно. Особенно если тебя еще и зовут Антонина Козлюк. Да, будет непросто и придется все время что-то искать – жилье, работу, друзей, поводы для радости и хоть какой-то смысл происходящего. Зато ты научишься делать выбор, давать шансы, быть матерью, жить по совести, принимать людей такими, какие они есть, и не ждать хэппи-энда. Дебютная книга журналиста Евгении Батуриной – это роман-взросление, в котором есть все: добрый юмор, герои, с которыми хочется дружить, строптивый попугай, честный финал и, что уж совсем необходимо, надежда.

---

– Да какая разница. Двадцать.

– Двадцать лет, почти на десять меньше, чем мне сейчас. Четвертый курс филфака. Опыт отношений – влюбленный Геннадий и призрачный гонщик. Что ж, я тебе, пожалуй, благодарна. Бабушке было хотя бы пятьдесят, а еще у нее была квартира, работа, здравый смысл и желание воспитывать ребенка.

– Но ты росла без матери до четырнадцати лет!

– И наверняка психолог, если бы он у меня был, страшно бы этому обрадовался и развил тему на пятьсот сеансов. Но – ты, конечно, не обижайся – у меня было счастливое детство. Я любила бабушку. И тебя тоже любила, и не чувствовала твоего отсутствия. Знала, что ты обязательно будешь в Белогорске на каникулы, на Новый год, на майские, готовилась, радовалась. И мы к тебе ездили на ночном поезде, и это тоже было приключение, праздник. Я помню квартиру, которую ты снимала на Петроградке, в ней предыдущие жильцы оставили старенькую деревянную лошадку с красным седлом. Я на ней каталась. Было здорово.

И тут я заметила, что мама жует пирожок с вишней и плачет. До этого сидела вся прямая-прямая, с вытаращенными глазами, а тут потянулась к пирожку от Козлюка, откусила, и сидит вытирает слезы.

– Так, женщина-праздник, хватит реветь, – сказала я как можно мягче. Я до сих пор теряюсь, когда мама плачет, и мне почему-то в ответ всегда хочется ей нагрубить.

– Это я от радости, – всхлипнула мама. – Я-то думала, всю жизнь тебе испортила, а тут, а тут…

И она заплакала уже во всю мощь, покраснела даже, и правый глаз вытерла пирожком. Трогательная и маленькая такая. Точно сейчас начну грубить!

– Ну мам! Ты бы спросила, как мне понравилось мое детство, я бы давно поделилась воспоминаниями. Тогда уж сразу вдогонку вот что скажу: я дико рада, что узнала о Геннадии. Я-то думала, тебя в жизни никто не любил. А тут – сбежал из семьи, дал байстрючке Антонине свою фамилию. Большое чувство, настоящий мужик. Одна радость. Кстати, а где твой изобретатель Валерий? Давно его не видно.

– Выгнала, – заплакала мама счастливо. – В феврале еще.

– Н-да, мы и правда редко разговариваем…

– Вы, кстати, с Кузей в тот день были у меня в гостях. Ты еще рассказала, что Вениамин с тепленькой Катериной общается. А я Валере писала, чтобы забрал свою дурацкую вафельницу. Он ее годами пытался превратить в устройство для зимнего запуска «жигулей». Не превратил. Забрал. Уехал гордо на глохнущих «жигулях».

– Синхронно, однако, – улыбнулась я. Мне было так легко, будто это мою старую заскорузлую тайну открыли ко всеобщей радости. – Значит, обе начинаем новую жизнь. Без вафельниц. И безо всяких мужиков на букву В.

– Посторонним В., – сказала мама и сунула мне в руки пирожок. Она уже совсем не плакала.

5. Родственные уши

Рано утром я проснулась у мамы с одной явной и тревожной мыслью: надо прямо сегодня поговорить с Кузей обо всех переменах, которые нас с ним ждут. Конечно, мне удобно молчать как можно дольше. Но я и так слишком много всего делала как мне удобно – беременной работала, кормящей фрилансила, в полтора года оставила ребенка со свекровью и вышла в штат на полный день, а в три года отправила в детский сад. Конечно, я радовалась, что ему там сразу так понравилось. В первый садовский день Кузя спокойно и деловито пошел строить пирамидку, вместо того чтобы рыдать и проситься к маме, как другие дети. Но радовалась я скорее за себя – ура, ребенок пристроен и не страдает, можно спокойно выпускать журналы и выгадать себе целых десять часов взрослой жизни в сутки. Потом как-то незаметно семейная логистика выстроилась так: я забираю Кузю из сада один раз в неделю, а Вениамин – остальные четыре раза. Приходила я поздно, от командировок и пресс-туров не отказывалась. Иногда меня беспокоило, что Вениамин кормит Кузю пельменями и развлекает компьютерными играми, в которые играет сам же с ребенком под мышкой, но меня тут же кто-то отвлекал – издатель, редакция, довольные и недовольные герои статей, – и пельмени отходили на десятый план. Ребенок рос обескураживающе беспроблемным. На обоях не рисовал, истерик в магазинах не закатывал, буквы выучил со свекровью, а читать научился сидя у меня на коленях и складывая по слогам мои рабочие СМС. Пара ОРВИ, краснуха, ветрянка, скарлатина, о которой мне рассказали уже после того, как я вернулась из командировки в Канны, – не хотели волновать. Бывали ангины, один раз подрался в саду с лучшим другом и выбил себе плечо, один раз упал ладонью на бутылочное стекло, заботливо оставленное на детской площадке алкоголиками, пришлось зашивать. Я жалела, обнимала, беспокоилась, дрожала в травмпункте, маниакально собирала потом все найденные на улице стекла и бросала их в урну с размаху. Но знала, что меня всегда подстрахуют – муж, свекровь, мама, воспитатели. По сути, я никогда не чувствовала стопроцентной ответственности за ребенка. А теперь все должно было измениться. Свекровь умерла два года назад. Вениамин жил в катерининской эпохе и не брал трубку. Работа закончилась. Кузины документы лежали в школе, куда он автоматически перешел после сада – они были объединены в один образовательный комплекс. Бедный мой малыш. Он разом лишился всего любимого и привычного – а для детей это синонимы. Ни папы, ни дома, где прожил всю жизнь, ни апельсинового диванчика, на котором удобно спать в обнимку с коалкой Жорой. Есть только мать между прошлым и будущим, которая толком не знает, что делать дальше.

Я вскочила с кровати, схватила мобильный, набрала номер Вениамина, потом отправила ему сообщение: «Кузя скучает, позвони, пожалуйста». Подождала полчаса, листая ленту фейсбука. Вениамин – жаворонок. Он бы прочитал, если хотел.

Я пошла в ванную – вдруг, пока медленно принимаю душ, Вениамин ответит? – и не выходила оттуда, пока мама не начала стучать в дверь. Проверила мобильный – никаких новостей.

– Привет, Кузя, – сказала я, гладя ребенка по лохматой голове. – А я вот приехала.

Кузя, в отличие от Вениамина, сова. Мог бы спать, но заулыбался.

– Привет, – сказал. – У меня новое одеяло, я его зову «облачко».

Одеяло было легкое, а пододеяльник с дельфинами пах, как и обещал производитель кондиционера, океанским бризом. Минимум – морским.

– Давай вставать? – улыбнулась я. – Бабушка печет блины и последний обещала сделать в виде коалки.

– Ура, – Кузя в пижаме подскочил на кровати. Ребенок – сова, пока мир не обещает коаловых блинов! – Надо сроч-чно умываться.

Мама на кухне пела, перевирая слова. Она, кажется, ни одной песни не знает наизусть – притом что стихи, хоть Мандельштама, хоть Тредиаковского, читает десятками и с выражением.

– Старый клен, старый клен, старый клен стучит к нам в дверь, – пела мама.

– В стекло! – возражали мы с Кузей, наслушавшиеся радио «Ретро FM», которое в этом доме выключалось только на ночь.

– …нам в дверь, – невозмутимо продолжала мама, – приглашая нас с тобою на прогулку…

– С друзьями!..

– Отчего хорошо, хорошо с тобой, поверь, – переходила мама на полную отсебятину, при этом, однако, сохраняя рифму.

– Бабушка, там не так!

– …оттого, что я иду по переулку.

– Ты идешь!..

– Я и пою – «я иду»! Кому блин с коалой?

Блин с коалой напоминал в лучшем случае блин с толстым котиком, но Кузю это не очень заботило. Он поливал коалокотика сгущенкой и был счастлив. А я сидела рядом и готовилась все счастье шести лет перечеркнуть.

– Сегодня день отдыха? – спросил сияющий Кузя, когда его отмыли от сгущенки.

День отдыха – это выходной день. По сути – день, когда я не иду на работу, Кузя так называл выходные лет с трех.

– Да, – пообещала я, и ребенок заскакал по комнате: день отдыха всегда был хорошим днем. – Только нам с тобой надо поговорить.

– Давай, – беспечно согласился Кузя и схватил коалу Жору и ежика Ежи. – А потом поедем домой?

– Кузя, мы не поедем домой, – я остановила его на ходу и попыталась усадить на диван. – Не поедем.

– Почему-у? – Я не знала, что у моего ребенка такие огромные глаза. Он всегда казался мне немного китайцем, только светленьким.

– Мы с папой разводимся. Ты будешь жить со мной, а к нему ездить в гости, – зачитала я сводку с полей.

Кузя заплакал сразу и коротко – лицо покраснело, слезы пролились сплошным потоком на коалу с ежом. Потом замолчал, вцепился в игрушки.

– У нас теперь очень хорошая квартира, большая. Там на балконе живет лохматая обезьяна с большими ушами (это правда. Тетя Света первым делом постирала ее в своей машинке).

Кузя молчал.

– Хочешь, мы поедем туда сейчас? Ты выберешь себе комнату. Там есть большие, маленькие и средние. А у меня кровать с шишечками.

– Нет.

– Не поедешь?

– Не-как-да, – произнес Кузя по складам. Он уже не плакал, просто был решительный, и нос становился все больше и краснее.

Теперь молчала я. По книжкам лучших психологов, правильная мать должна была сесть на корточки, чтобы быть с ребенком на одном уровне, обнять его, уверить в том, что мы с папой его любим, и спросить, что же он чувствует. Но я и так представляла что.