Джон Ирвинг - Дорога тайн

• Название: Дорога тайн
• Автор: Джон Ирвинг
• Жанр: Современная зарубежная литература
• ISBN: 978-5-389-18486-2

Впервые на русском – новая сага о памяти и судьбе от блистательного Джона Ирвинга, автора таких всемирных бестселлеров, как «Мир глазами Гарпа» и «Отель „Нью-Гэмпшир“», «Правила виноделов» и «Сын цирка», «Молитва об Оуэне Мини» и «Мужчины не ее жизни». Когда Хуан Диего вырастет, он уедет в США и станет знаменитым писателем. А в мексиканском детстве судьба ведет «читателя свалки» от приюта «Дом потерянных детей» к «Дива-цирку» с его дрессированными львами и воздушными гимнастами. У Хуана Диего есть младшая сестра Лупе, и она умеет читать мысли – но только он понимает, что она говорит. «Обычно она права насчет прошлого… Будущее она читает не так точно». Ей открыты все трагедии минувшего – но она пытается предотвратить бедствие, которое еще предстоит. И вот через много лет Хуан Диего отправляется из Нью-Йорка на Филиппины, где его грезы и воспоминания наконец столкнутся с грядущим. Удивительным образом рядом с ним всегда оказывается кто-нибудь из пары таинственных красавиц, матери и дочери, встреченных им в самолете… «От первой до последней страницы этот роман пронизан добротой и верой в любовь, в искупительную силу человечности, не скованной условностями и общественными институтами» (The New York Times Book Review).

---

– Думаю, ты можешь еще раз сделать это, – говорила обнаженная девушка. – О’кей, может, не сразу, но довольно скоро. Только посмотрите на этого парня! – воскликнула она. В первом случае она тоже не стеснялась.

В нынешние свои годы Хуан Диего не так чтобы часто созерцал свой пенис, но Дороти с самого начала сосредоточилась на последнем.

А что между ними было в предварительной игре? – подумал Хуан Диего. (Нельзя сказать, что у него был большой опыт в играх до или после.) Он просто пытался растолковать Дороти величание в Мексике Девы Марии Гваделупской. Они лежали обнявшись в тускло освещенной постели Хуана Диего, где до них едва доносились приглушенные звуки радио – как будто с далекой планеты, – когда бесстыдная девица откинула покрывало и уставилась на его адреналиновую, усиленную виагрой эрекцию.

– Проблема началась с Кортеса, который завоевал империю ацтеков в тысяча пятьсот двадцать первом году. Кортес был настоящим католиком, – рассказывал Хуан Диего молодой женщине; Дороти лежала, уткнувшись лицом ему в живот, и ела глазами его пенис. – Кортес пришел из Эстремадуры; Гваделупская Дева из Эстремадуры, я имею в виду статую, предположительно была изваяна святым Лукой, евангелистом. Ее обнаружили в четырнадцатом веке, – продолжал Хуан Диего, – когда эта Дева предстала в одном из своих загадочных образов – это ее всем известное явление некоему простому пастуху. Она велела ему копать на месте ее появления; и там пастух обнаружил икону.

– Это совсем не старый пенис – тут у нас реальный парень на изготовку, – сказала Дороти, не очень-то озабоченная темой Гваделупской Девы. Тут Дороти и начала – она не теряла времени даром.

Хуан Диего старался не обращать на нее внимания.

– Гваделупская Дева из Эстремадуры была смуглокожей, как большинство мексиканцев, – пояснил Хуан Диего, хотя его смущало, что он разговаривает с затылком темноволосой молодой женщины. – Таким образом, Дева Гваделупская из Эстремадуры оказалась идеальным инструментом прозелитизма для тех миссионеров-прозелитов, которые последовали за Кортесом в Мексику; Богородица Гваделупская стала идеальной иконой для обращения туземцев в христианство.

– Угу, – ответила Дороти, засовывая член Хуана Диего в рот.

Хуан Диего никогда не был сексуально уверенным в себе мужчиной; в последнее время, не считая своих опытов наедине с виагрой, у него вообще не было сексуальных отношений. И все же Хуану Диего удалось по-рыцарски отреагировать на то, что Дороти усаживается на него, – он продолжал повествовать. Должно быть, это в нем заговорил романист: он умел надолго сосредоточиваться; он никогда не был новеллистом.

– Это произошло через десять лет после испанского завоевания, на холме в окрестностях Мехико, – сказал Хуан Диего молодой женщине, сосущей его пенис.

– Тепейяк, – отвлеклась на мгновение Дороти; она произнесла это слово идеально, прежде чем снова взяла в рот его член. Хуан Диего был потрясен тем, что такая не шибко образованная с виду девушка знает название данного места, но он постарался никак не отреагировать ни на это, ни на минет.

– Это было ранним декабрьским утром тысяча пятьсот тридцать первого года… – снова начал Хуан Диего.

Он почувствовал резкий укол зубов Дороти, когда импульсивная девушка быстро заговорила, даже не сделав паузы на то, чтобы вынуть его пенис изо рта:

– В Испанской империи именно это утро было праздником Непорочного Зачатия – не совпадение ли?

– Да, однако… – начал было говорить Хуан Диего, но остановился; Дороти теперь сосала таким способом, который не предполагал, что она будет вставлять свои комментарии. Писатель продолжил как ни в чем не бывало: – Крестьянин Хуан Диего, в честь которого меня назвали, увидел явление девушки. Она была окружена светом; ей было всего пятнадцать или шестнадцать лет, но, когда она заговорила с ним, этот крестьянин Хуан Диего якобы понял – по ее словам, которым мы как бы должны верить, – что эта девушка либо Дева Мария, либо кто-то вроде Девы Марии. И она хотела, чтобы на том месте, где она явилась ему, возвели церковь – целую церковь в ее честь.

На что Дороти, вероятно, недоверчиво хмыкнула – или издала похожий на хмыканье невнятный звук, который требовал интерпретации. Как Хуану Диего следовало догадаться, Дороти знала эту историю, что же касается вероятности появления Девы Марии (или кого-то вроде нее) в образе юной девицы, ожидающей, что бедолага-крестьянин построит для нее целую церковь, то невербальное высказывание Дороти означало больше, чем намек на сарказм.

– Что же было делать бедному крестьянину? – спросил Хуан Диего.

Судя по тому, как молодая женщины внезапно фыркнула, это был для нее более чем риторический вопрос. Этот грубый фыркающий звук заставил Хуана Диего – не крестьянина, а нашего Хуана Диего – вздрогнуть. Романист, без сомнения, опасался еще одного острого укуса со стороны занятой своим делом девушки, но никакой боли не последовало – по крайней мере, в данный отрезок времени.

– Ну, крестьянин рассказал испанскому архиепископу свою невероятную историю, – продолжал стоять на своем писатель.

– Сумаррага! – удалось выплюнуть Дороти, прежде чем она издала короткий рвотный звук.

Какая невероятно осведомленная молодая женщина – она даже знала имя сомневающегося архиепископа! Хуан Диего был поражен.

Явное знание Дороти всей конкретики на мгновение удержало Хуана Диего от продолжения его версии истории Гваделупской Девы; он остановился перед той частью истории, в которой речь шла о чуде, то ли озадаченный знанием Дороти предмета, которым долгое время он был одержим, то ли (наконец-то!) отвлекшись на минет.

– И что же сделал этот сомневающийся архиепископ? – спросил Хуан Диего.

Он испытывал Дороти, и даровитая молодая женщина не разочаровала его – за исключением того, что она перестала сосать его член. Она выпустила его пенис с различимым хлопком, отчего писатель снова вздрогнул.

– Мудак-епископ велел доказать это, как будто это было делом крестьянина, – с презрением сказала Дороти. Она двинулась вверх по телу Хуана Диего, пропуская его пенис между своих грудей.

– И бедный крестьянин вернулся к Деве и попросил у нее знаков свыше, дабы удостоверить ее личность, – продолжал Хуан Диего.

– Как будто это было ее гребаное дело, – сказала Дороти, целуя его шею и покусывая мочки ушей.

В этот момент стало непонятно – то есть невозможно определить, кто кому что сказал. В конце концов, они оба знали эту историю и торопились поскорее покончить с повествованием. Пресвятая Дева сказала, чтобы Хуан Диего (крестьянин) собрал цветы; то, что в декабре росли цветы, пожалуй, раздвигало границы правдоподобия, а то, что цветы, найденные крестьянином, были кастильскими розами, а не родом из Мексики, – тем более.

Но это же была история о чуде, и к тому моменту, как Дороти или Хуан Диего (писатель) добрались до той части повествования, где крестьянин показывал епископу цветы – Дева Мария завернула розы в скромный плащ крестьянина, – Дороти уже успела сотворить свое маленькое чудо. Предприимчивая молодая женщина принесла свой собственный презерватив, который, пока они разговаривали, она ухитрилась надеть на Хуана Диего; девушка была многофункциональной – этим качеством, подмеченным им в молодых людях, которых он знал, будучи учителем, писатель весьма и весьма восхищался.

В узком кругу сексуальных контактов Хуана Диего не было женщины, которая носила бы свои собственные презервативы и являлась экспертом в их надевании; также он никогда не встречал девушку, которая занимала бы позицию сверху столь же непосредственно и напористо, как Дороти.

Из-за своей неопытности в общении с женщинами – особенно с молодыми, такими же активными и сексуально искушенными, как Дороти, – Хуан Диего растерялся и замолк. Едва ли он смог бы завершить эту существенную часть истории Гваделупской Девы, а именно то, что произошло, когда бедный крестьянин распахнул перед епископом Сумаррагой свой плащ с розами.

Именно Дороти, пусть даже она уже фундаментально устроилась на пенисе Хуана Диего – ее груди болтались, пошлепывая лицо писателя, – пришлось досказать эту часть истории. Когда цветы выпали из плаща, на их месте, на ткани деревенского плаща бедного крестьянина, обозначился образ самой Девы Гваделупской, ее руки были сложены в молитве, глаза смиренно потуплены.

– Дело скорее не в том, что изображение Гваделупской Девы обозначилось на этой дурацкой одежде, – сказала молодая женщина, раскачиваясь взад и вперед на Хуане Диего. – Дело в самой девице – я имею в виду, в том, как она выглядела. Должно быть, именно это впечатлило епископа.

– Что вы имеете в виду? – часто дыша, выдавил из себя Хуан Диего. – Внешний вид Гваделупской Девы?

Дороти запрокинула голову и встряхнула волосами; ее груди заколыхались над Хуаном Диего, и у него перехватило дыхание при виде струйки пота, которая катилась в ложбинке между ними.