Джон Лэнган - Дом окон

• Название: Дом окон
• Автор: Джон Лэнган
• Жанр: Ужасы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-113559-1

Когда Роджер Кройдон, профессор английской литературы и знаменитый исследователь творчества Чарльза Диккенса, бесследно исчезает, все подозрения падают на его молодую жену, Веронику Кройдон. Вдова хранит молчание, пока в поместье Кройдонов, странный и загадочный Дом Бельведера, не приезжает молодой автор хорроров и не становится невольным слушателем ее исповеди. То, что он узнает, станет самой необычной и зловещей историей о доме с привидениями, о сделке с преисподней, о проклятиях, о необычных формах жизни и иных мирах. Историей, чьи истоки уходят в глубь веков, а география простирается от маленького городка в долине Гудзона до Афганистана.

---

Мы вернулись домой с рекомендациями по питанию, и я уложила Роджера в постель с ежеквартальным журналом по Диккенсу. После масштабных баталий Теда и Роджера квартира все еще стояла в руинах. За день до возвращения я приехала, чтобы хоть немного прибраться, но везде царил хаос: повсюду разбросанные книги, осколки стекла на ковре, пятна крови на полу. Выудив из-под раковины моющие средства, я опустилась на четвереньки и начала драить полы. Уборка – это своего рода терапия, по крайней мере для меня. Из спальни донесся голос Роджера:

– Дорогая? Что ты там делаешь?

– Убираюсь, – ответила я.

– Ты думаешь, это хорошая идея? – спросил Роджер. – Особенно в твоем положении?

В моем положении. Мое положение уже не было положением; я была в положении отсутствия. Я поднялась и направилась к Роджеру, который лежал на кровати в очках с полуободковой оправой и с подложенными под голову подушками. На нем была старая футболка с какого-то форума с выцветшим портретом Диккенса. Не снимая желтых резиновых перчаток, которые я натянула, и держа в руке губку, я присела на край кровати и произнесла:

– Роджер, я потеряла ребенка. Прости меня.

– Ох, милая, – сказал он, уронив журнал, и потянулся ко мне. Я упала в его объятия. – Когда?

– Когда ты лежал в больнице.

Я почувствовала, как он кивнул. Я ждала, что он спросит, почему я не рассказала ему раньше, но не хотела отвечать. Он не спросил, а просто продолжал меня обнимать. Я думала, что как только произнесу эти слова, то сразу зарыдаю, но не проронила ни слезинки. Я ощутила облегчение. Облегчение и покой. Роджер всхлипнул, а потом вдруг заплакал. Все закончилось тем, что я утешала его, говоря «все хорошо», повторяя слова доктора о жизни, которой не суждено было начаться. Даже если и не верила им – если все еще связывала выкидыш с проклятием Роджера, – я никак этого не выдала. Я старалась об этом не думать.

В одночасье все изменилось. Не коренным образом. В наши жизни… В нашу жизнь прокралась печаль. До того, как Тед забарабанил в дверь, трудности случались, иногда большие трудности, но что бы ни происходило – будь то предательство старых друзей Роджера, или звонки Джоан каждую ночь, или ее появление на пороге нашей квартиры или отеля, в котором мы надеялись от нее укрыться – о, да, она была сумасшедшей, – нам было плевать; если она и приходила, она была там, снаружи. Пускай делала бы все, что ей заблагорассудится, пускай говорила, что хотела, но она никогда бы не смогла встать между мной и Роджером. Я уверена, она это понимала, и это приводило ее в бешенство. Но этой цепи событий – отречение Роджера от Теда, его инфаркт, и особенно потеря ребенка – удалось добиться того, чего не смогла Джоан. Она проскользнула в то общее, что мы выстроили вместе, но не разрушила его, нет, а словно бросила на все тень. Ничего не приносило радость, как раньше. Звучит так, будто я начала пить, а Роджер перестал ночевать дома, или же мы начали постоянно ругаться, но все было совсем не так. Дьявол в деталях. Мы просыпались и завтракали в разное время. Мы перестали вместе читать воскресный выпуск «Таймс». Во время ужина мы смотрели телевизор. Вряд ли что-то могло вызвать беспокойство. Нам не грозило повторить судьбу Роджера с Джоан. Наша жизнь изменилась, вот и все.

И как бы я ни боролась, но время от времени снова слышала голос Роджера и слова проклятия. Когда пересекала Гудзон по пути на занятия в Пенроуз; когда стояла в отделе фруктов в супермаркете, сравнивая, какие яблоки – красные или желтые – посвежее; или же когда шла от почтового ящика к дому, сортируя пришедшую за день пачку счетов и реклам, этот леденящий душу голос заставал меня врасплох. «Ты опозорил и опорочил нашу семью», «Я разрываю все связывающие нас узы; мы больше не одной крови». И то место, которое я увидела в ночь, когда потеряла ребенка – другой Дом Бельведера, – представал взору: все эти дверные проемы, лица… А потом они исчезали: звуки, видения. И я снова вела машину, стояла с тележкой, держала в руках пачку конвертов. Вероятно, мне стоило поговорить об этом с Роджером. Нет, забудь: мне определенно надо было с ним поговорить. Но тогда… Друг с другом мы ни словом не обмолвились об отречении Теда. Сердечный приступ Роджера и сопутствующее ему состояние не оставляли места для разговора, а когда мы снова были дома, то темой обсуждений стал выкидыш, и чем больше времени проходило со случая на парковке, тем тяжелее было завести беседу. Я надеялась, что все сказанное Роджер объяснит тем, что погорячился; что касается увиденного мною – я и думать не хотела, как это скажется на моем психическом состоянии.

* * *

Сложно поверить, но Земля продолжала крутиться. Когда я только поступила в магистратуру, экономика была стабильной. Мы подходили к концу эпохи интернет-бума. К тому времени, как Роджер и Джоан подписали документы о разводе, экономика рухнула, и выборы 2000-х затянулись из-за пересчета голосов. Роджер терпеть не мог Буша. Даже в разгар бракоразводного процесса он не упускал возможности упомянуть, каким тот был идиотом. Он все говорил: «Если нам нужен президент-республиканец, то почему, черт возьми, им не может стать Маккейн, а не этот трескучий болван?» Я голосовала за Нейдера. Но все это – политика, экономика, мировые события – происходило на заднем плане, понимаешь? Разумеется, нас взволновали бомбардировка эсминца «Коул», начало экономического кризиса, но ничто из этого не шло в сравнение с тем, что мы переживали – плохое или хорошее. Ничто не казалось настоящим.

Стоит ли говорить, что все изменилось одиннадцатого сентября? Не считая репортажей по телевизору, тот день мне отчетливо запомнился тем, что я отчаянно пыталась связаться с Тедом. Нас атаковали. Самолеты врезались в здания. Никто не знал, сколько еще могло быть атак и что могло стать очередной целью. Могло случиться что угодно. В такой ситуации вполне закономерно, что тот, кто все это организовал, первым делом нацелился бы на военные базы. Но дело в том, что у нас больше не было номера Теда. Роджер выдернул его из записных книжек после возвращения из больницы. Я пыталась набрать справочную, но не могла дозвониться. Роджер был на занятиях. Я набрала Джоан – понимаешь степень моего отчаяния? – занято. Она ведь жила на Манхэттене, помнишь? Не в самом центре, но кто знает. Не иначе как вся семья пыталась до нее дозвониться. Я была в отчаянии, измеряла шагами квартиру, слушая один сигнал «занято» за другим. И решила, что, как только Роджер вернется домой, я спрошу номер у него. У него была отличная память на цифры, и как бы он ни старался стереть из памяти номер Теда, я знала, что если я надавлю, то он его вспомнит.

За десять минут до того, как Роджер, вбежав в квартиру, произнес «Господи, дорогая, ты слышала?», я снова попыталась набрать справочную и дозвонилась. Оператор на удивление спокойным голосом осведомилась, какой номер мне нужен. Я ответила ей. Она назвала мне нужные цифры и пожелала хорошего дня. Невероятно. Набрав номер Теда, я стала ждать. Я была уверена, что линия будет занята, если вообще будет работать. Но она работала. Спустя вечность раздались гудки. Они продолжались и продолжались. Я начала сомневаться в правильности набранного номера; гадала, будут ли идти гудки даже после того, как телефон на другом конце будет уничтожен. Я прождала пятьдесят или шестьдесят, а то и семьдесят гудков. И уже было думала повесить трубку и снова набрать номер, но побоялась, что во второй раз не смогу дозвониться. Надеялась, что, если я не отсоединюсь, кто-нибудь возьмет трубку и скажет мне, что Тед в порядке. Все это время в телевизоре за моей спиной показывали горящие башни-близнецы, горящее здание Пентагона и черные столбы дыма, воздымавшиеся в небо. Слышно было, как один за другим дикторы повторяли: неизвестно, кто стоит за этим, неизвестны масштабы операции.

Наконец трубку сняли и я услышала голос Теда:

– Алло?

Облегчение накрыло меня с головой так быстро, что я не успела его прочувствовать. Я почти закричала:

– Тед! Это Вероника. Жена твоего… Жена Роджера. С тобой все хорошо?

Ответа не последовало.

– Тед? – повторила я. – Ты меня слышишь?

Он повесил трубку.

Когда я перезвонила, номер был занят. Неудивительно, что он повесил трубку. Правда, я надеялась, что, может, где-то порвались провода и нас попросту разъединило. Но нет, я знала, это было его решение. По крайней мере, я услышала его голос. Я положила трубку, и мгновением позже в квартиру ворвался взволнованный Роджер. Тогда я не рассказала о звонке. Мне казалось, что стоит подождать, пока он сам не заговорит о Теде. Он не знал. Остаток дня мы провели, приклеившись к телевизору, на экране которого снова и снова крутили страшные картины. Репортеры, ведущие, аналитики – все они упрямо твердили, что случившееся невообразимо. Нет, подумала я, такое можно только вообразить. Но подобное должно оставаться надежно запертым на страницах романа Тома Клэнси.