Джон Лэнган - Дом окон

• Название: Дом окон
• Автор: Джон Лэнган
• Жанр: Ужасы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-113559-1

Когда Роджер Кройдон, профессор английской литературы и знаменитый исследователь творчества Чарльза Диккенса, бесследно исчезает, все подозрения падают на его молодую жену, Веронику Кройдон. Вдова хранит молчание, пока в поместье Кройдонов, странный и загадочный Дом Бельведера, не приезжает молодой автор хорроров и не становится невольным слушателем ее исповеди. То, что он узнает, станет самой необычной и зловещей историей о доме с привидениями, о сделке с преисподней, о проклятиях, о необычных формах жизни и иных мирах. Историей, чьи истоки уходят в глубь веков, а география простирается от маленького городка в долине Гудзона до Афганистана.

---

– Всех? – уточнила я.

– Да, мэм, – ответил он.

– И слава богу, – сказала я совершенно искренне. Никогда не думала, что произнесу подобное.

О смерти Теда мы впервые услышали от Джоан. На этот раз на занятиях была я – у меня было несколько сдвоенных занятий по введению в английскую литературу в Пенроуз, – а Роджер находился дома. Он ничего не говорил мне целых двадцать четыре часа. Я видела, что с ним что-то не так. Он молчал, а это всегда плохой знак. Я спросила о его самочувствии. «Замечательно, – сказал он, – я чувствую себя замечательно». Я не стала давить: согласись, бывает же, что хочется иногда помолчать. В любом случае, тогда мне еще надо было проверить работы студентов.

Вечером, на следующий день – мы решили заказать китайскую кухню – я ела холодную лапшу с кунжутом. Я бросила взгляд на Роджера, который за весь день не проронил почти ни слова, и увидела слезы, струящиеся по щекам. Он не издавал ни звука. Просто сидел, ел цыпленка с горохом и заливался слезами. Кажется, он плакал уже какое-то время, поскольку на рубашке виднелись два темных пятна – в тот вечер на нем была джинсовая рубашка, которую я ему купила. Я потянулась через стол и положила руку ему на плечо. Он продолжал есть; слезы капали из его глаз. Я спросила:

– Роджер, дорогой, что такое?

– Тед, – произнес он. По интонации, с которой он произнес его имя, я все поняла. Я знала: Тед мертв.

Я сказала:

– Роджер. О, Роджер.

– Джоан позвонила и сказала мне, – продолжал он. – Сказала, что он патрулировал местность и попал в засаду. Больше она ничего не знает. Больше ей никто ничего не говорит.

– Дорогой, – сказала я. – Мне очень, очень жаль.

– Вот и все, – всхлипнул Роджер. – Моего малыша больше нет.

Тогда не стало и Роджера. Конечно, не в тот самый момент, но, если бы меня спросили, когда он ступил на тропу саморазрушения, я бы выбрала именно этот. Правда, он был не единственным. Взять хотя бы то, как повлияло на него возвращение в Дом Бельведера.

К такому решению он пришел сам. Если бы мы вместе сели и обсудили этот вопрос, я бы сказала, что не против съехать с квартиры – такая крошечная, и с каждым днем она будто все уменьшается – и давай уже, ради бога, уедем куда-нибудь. Не знаю, помогло бы нам, если бы мы собрали вещи и переехали в совершенно другое место. В другой штат. Роджера, вне всякого сомнения, с легкостью бы взяли в Бостонский колледж или Коннектикутский университет. Такой переезд тянул за собой еще ряд проблем, но какими бы они ни были, вряд ли могли быть хуже тех, которые поджидали нас в коридорах Дома.

Роджер держался. Точнее, хорошо держался первые несколько дней. Он был в шоке. И я тоже, но с одним отличием. То, что чувствовала я, было похоже на чувства, которые испытывают люди, когда умирает кто-то известный и далекий. Как будто я проснулась и узнала, что Курт Кобейн застрелился. В голове не укладывалось. Это же тот парень, чья музыка для меня так много значила. Он будто написал саундтрек к моей жизни, понимаешь? А потом приставил ружье к своей голове. Потеря? Бесспорно, но теряешь лишь придуманный тобою образ человека, которого ни разу не встречала. Зная о последней встрече Роджера и Теда ты, наверное, думаешь, что Роджер был опечален и расстроен, но чувства эти были несущественными. Внешне казалось, что он в значительной мере дистанцировался от Теда. Но это было притворством. Что бы плохого между ними ни случилось, у него всегда оставались хорошие воспоминания. Даже после последней, отвратительной стычки я, заходя к нему в кабинет в колледже, замечала, как он спешно отводит глаза от фотографии Теда в бейсбольной форме, которую он так и не снял с книжного шкафа. Кто знает? Может, Роджер всего лишь размышлял, каким паршивцем вырос Тед. Суть в том, что ему не удалось разобщить себя с сыном, как бы он ни пытался. И это вселяло в меня надежду на то, что, возможно, однажды они с Тедом помирятся. Но это также значило, что никто и не подозревал, через что ему пришлось пройти и какие чувства взбушевались в его душе и унесли его за собой.

Именно так представляю себе перемены, произошедшие в Роджере: скорбь, вызванная смертью Теда, уносила его все дальше от меня. Словно мы стояли на плавучей льдине, которая постепенно разрушалась, и с каждым днем он уплывал все дальше. Первое время он много плакал. Мы оба плакали. Никогда не видела, чтобы мужчина так сильно или много плакал. Он совсем не спал. Ночи мы проводили на диване, щелкая каналы, или же Роджер отправлялся на свои бесконечные прогулки до самого рассвета. Я ждала его, едва сдерживая рвущееся наружу волнение и жалея, что не пошла вместе с ним. Я не могла понять, куда он ходил.

Теперь-то я уверена, что пунктом назначения был Дом Бельведера – место, где они с Тедом были счастливы. Я так и вижу, как он стоит на краю лужайки в серой толстовке и штанах – его ночное одеяние независимо от того, спал он в нем или нет. Он тяжело дышит. Его глаза широко раскрыты. Он с такой точностью воспроизводит в памяти то, как перебрасывался с Тедом мячом, что почти видит эту картину перед собой, видит летящее в воздухе белое пятно мяча. А вот тут, на земле, он нашел скорчившегося от боли Теда, когда тот сломал руку, свалившись с крыши. А вот дерево, на котором все еще можно найти черный отпечаток на том месте, куда Тед, тогда еще подросток, напившись разбавленного вина, влетел на «мерседесе» Джоан. Роджер бросает взгляд на каменные стены Дома и будто видит за ними привычный интерьер: дверной косяк кухни, на котором зарубками отмечал рост Теда; перила лестниц, по которым Тед радостно скользил вниз, не обращая внимания на ругань Джоан; комната Теда… Точнее, комнаты, потому что, как только ему исполнилось двенадцать, он выпросил у родителей комнату на третьем этаже. Вот Роджер карабкается по узкой лестнице, что соединяет второй и третий этажи. Вот он стоит на пороге комнаты Теда, разглядывая плакаты с игроками «Янкиз» во время игры, которыми увешаны все стены, аккуратно сложенные на столе оксфордские издания Диккенса – подарок Роджера, – и незаправленную постель. Вот он направляется к кровати и укладывается на нее. Морщит нос от резкого запаха дезодоранта «Олд Спайс», который Тед начал использовать вслед за своими любимыми игроками, но различает мягкий аромат мыла и кожи Теда. Он предается фантазиям, находясь внутри и, в то же время, снаружи; он спокоен и почти счастлив, но тут мимо пролетает машина и возвращает его к самому себе и к его горю.

* * *

Он возвращался за час до рассвета, и слова били из него фонтаном. Я стояла и вглядывалась в кухонное окно, гадая, куда он ушел, пока во дворе не загорались огни, возвещая о его возвращении. Или же спала за кухонным столом, и скрип входной двери будил меня. Роджер едва доползал до дивана: лицо его блестело от пота, а грудь тяжело вздымалась. Воспоминания об инфаркте были еще живы в памяти, и я мысленно возвращалась в тот день, когда он откинул голову на подголовник, пока я неслась по 299-му шоссе. Его кроссовки и кромка штанов были насквозь мокрыми от росы. Я наливала ему стакан воды и, чтобы он не слег с простудой, заставляла завернуться в полотенце. Он валился на диван, прижимая стакан ко лбу, и говорил: «Я не рассказывал тебе о своем отце?»

Я отрицательно качала головой. Не считая самой общей информации – отец, мать, младший брат и сестра, каждого из которых преследовали болезни и несчастья, – я ничего не знала о его семье. Он никогда о ней не рассказывал. Когда мы встретились, большая часть жизни Роджера уже пролетела, и все связанное с его семьей казалось далеким и незначительным.

Роджер осушал стакан и, поблагодарив, отдавал его мне. Как только я собиралась отнести стакан на кухню, он начинал свой рассказ.

– Мой отец был алкоголиком. Но там, где я рос, этот термин был не в ходу. Если человек любил накатить лишнего, то либо он был заядлым пьянчугой, променявшим жизнь на алкоголь и постоянно выставлявшим себя на потеху публике, либо с залитыми нездоровым румянцем щеками и шумным дыханием заявлял, что это не твое собачье дело. Так вот мой отец был алкоголиком из сорта «не твое собачье дело», но это звание никак не шло вразрез с тем фактом, что он также являлся владельцем сети городских магазинов розничной торговли и дюжины жилых домов. Да, любимая, Джоан не единственная, кто вырос в достатке. Отец не выпускал бутылку из рук, но никогда не позволял своему пристрастию препятствовать исполнению деловых обязательств, так что это было его сугубо личное дело. И то, что он навеселе избивал моего брата, сестру и меня, было нашим и только нашим личным делом.

Я знал, что если он был пьян, то скоро кто-то да заработает. В каком-то смысле он был приятно предсказуем. С, так сказать, постоянной скоростью он потягивал спиртное в течение долгого рабочего дня – уходил, когда еще не было семи, и возвращался к ужину в шесть, – а во время еды происходил резкий всплеск активности, и к тому времени как мать приносила десерт, он успевал опрокинуть еще два-три стакана виски. И тогда что-нибудь случалось: однажды я уронил со стола его десерт; другой раз Рик, мой брат, шаркнул стулом по полу; или моя сестра, Элизабет, слишком сильно засмеялась и разбрызгала молоко по всему столу. Если нарушителю спокойствия не посчастливилось сидеть в непосредственной близости от отца, то его тяжелая рука вздымалась и лупила по всему, до чего могла дотянуться: по челюсти, щеке, уху. Он и не думал смягчать удары. Если же мы сидели за пределами его досягаемости, он отталкивался от стола – мы знали. В ту самую секунду, как слышали скрип его стула, мы знали, что нас ожидает. Он поднимался на ноги, и не дай Бог кто-то выпускал смешок, завидев, как он, теряя равновесие, хватается за стол. Еще не успев подняться, он начинал вещать. «Сын» или «Дочь, – говорил он, – посмотри, что, во имя Всемогущего Господа Бога и доброго и милосердного Иеговы, ты натворил!»