Екатерина Кронгауз - Так вышло: 29 вопросов новой этики и морали

• Название: Так вышло: 29 вопросов новой этики и морали
• Автор: Екатерина Кронгауз
• Жанр: Философия
• Год: 2020
• ISBN: 9978-5-9614-3993-9

В современном мире невозможно однажды решить для себя, что добро, а что зло, и прожить с этими представлениями всю жизнь. Все вокруг нас постоянно меняется – новые компьютерные технологии и научные открытия вызывают этические вопросы, которые нам приходится решать снова и снова, а ценности, когда-то признаваемые всеми, критикуются и ставятся под сомнение. Чтобы выработать свою позицию, понять, что стоит за чужой, и не возненавидеть друг друга, Андрей Бабицкий и Екатерина Кронгауз уже 3 года каждую неделю обсуждают новости и этические вопросы, которые они перед нами ставят. Из 29 таких разговоров и сложилась эта книга.

---

К: Про награды интересно. Получается, американцы давали премию человеку, обвиненному в сексуальном насилии.

А: Но ты же понимаешь, что сейчас уже такая ситуация невозможна. Ни Вуди Аллен, ни Роман Полански не смогут получить «Оскар», что бы они ни сняли.

К: Есть смешной мем – на вручении «Оскара» сидит одна Мерил Стрип, потому что остальные замешаны в сексуальных скандалах. А вот что делать, если ты понимаешь, что и тебя могут обвинить в чем-нибудь таком? У агрессора сейчас нет возможности исправить ситуацию, загладить вину, избежать скандала. В какой-то момент в связи с обвинениями Вайнштейна и других всплыло имя Дастина Хоффмана. Ему удалось отскочить, но только потому, что, кажется, ничего там на самом деле не произошло. А если основания обвинить человека действительно были, но он с тех пор исправился? Почему не может быть как с другими преступлениями? Тебе сказали «Не воруй» – ты не воруешь. Тебе сказали «Не уходи от налогов», ты не уходишь от налогов.

А: Так не работает. В уголовных кодексах уже написано, что не надо воровать, уходить от налогов и насиловать. Запреты начинают работать в тот момент, когда находится кто-то, кто за это действительно наказывает. В нашем случае говорит: «С сегодняшнего дня мы за это будем наказывать». И поэтому со стороны эта волна всегда выглядит как кампания. Примерно то же самое происходит с футболистами, которых начинают пачками судить за уход от налогов. Чтобы изменить систему, ты должен устроить кампанию.

К: То есть дело не в том, что всех, кого сейчас отстранили от съемок, нужно лишить возможности работать в кино, а в том, что их нужно принести в жертву, чтобы система перезапустилась. Когда она перезапустится, киноиндустрия перестанет брать на себя функции, которые должны выполнять другие, и будет уже разбираться.

А: Когда ты объявляешь по отношению к какому-то нарушению нулевую терпимость, ты буквально говоришь следующее: «Я так ненавижу это нарушение, что готов не только наказать всех, кто его совершил, но еще и некоторое количество невиновных, чтобы быть точно уверенным, что никто больше так не поступит».

К: И это я считаю нормальным. Это абсолютно понятная мысль.

А: Может быть, и понятная, но глубоко аморальная. Система какое-то время будет наказывать, не различая оттенков. Но нельзя же просто так человека посадить в тюрьму. И если Вайнштейн, судя по всему, заслужил то, что с ним случилось, то Луи Си Кей, с моей точки зрения, конечно, вел себя плохо, но не настолько, чтобы его карьера закончилась.

К: Я действительно, как и ты, не очень понимаю, что там произошло с Луи Си Кеем, но сейчас никто не готов разбираться в нюансах.

А: Раз уж довели дело до революции, то нечего теперь говорить про неравенство закона.

К: Думаю, что, как только появится первая символическая совершенно невиновная жертва, человек, чья карьера закончится, несмотря на отсутствие у обвинения доказательств, вот тогда уже начнется восхождение к формированию какой-то системы. А пока в искусстве такое количество людей, которых, как Вайнштейна, захочется запереть куда-нибудь, надо просто ждать. Сейчас не время нюансов.

А: Да, не время нюансов, но кино смотреть стало очень интересно, я должен тебе сказать.

К: Можем ли мы видеть отражение того, что происходит, в искусстве?

А: Что-то, безусловно, отражается. Ты же знаешь, что музыку Рихарда Вагнера не исполняют в Израиле. Потому что его музыка ассоциируется с нацистским режимом в Германии. Тот же Вуди Аллен, кстати, сказал, что каждый раз, когда он слышит Вагнера, ему хочется напасть на Польшу. Вагнер, конечно же, не виноват в холокосте, он умер еще в XIX веке. Но что поделаешь, его музыка для евреев – абсолютное зло. И я, живя в России, эту эмоцию понимаю.

К: Ведь нам все равно на самом деле, кто творец. Главный вопрос – что с нами делает произведение? Я признаю, например, гений Ларса фон Триера, но смотреть его фильмы мне очень тяжело. И с другой стороны – все ли, что делает плохой человек становится злом?

А: Я не знаю. Не бывает же на самом деле плохих и хороших людей. Бывают хорошие и плохие поступки. И это очень важная вещь, про которую все всегда забывают.

К: Осуждать грех, но не грешника, да. Я считаю, что искусство должно как-то по-другому работать.

А: Мы любим искусство, потому что оно похоже на жизнь. А потом, когда оказывается, что его делают живые люди, мы картинно хлопаем глазами.

К: Скажи честно, готов ли ты пожертвовать кино, если вдруг выяснится, что талантливые люди часто не могут бороться с собственными искушениями?

А: Нет. И я даже могу доказать, что никто не готов. Потому что представь себе в качестве мысленного эксперимента фильм, сделанный только хорошими людьми.

К: Это будет невозможно смотреть. Тогда сколько подлости и насилия ты готов разрешить режиссерам и актерам? Чтобы перепахать кого-то, нужно самому быть хорошо перепаханным. Мы вообще хотим, чтобы искусство нас перепахивало? А чтобы отражало жизнь?

А: Да я просто хочу, чтобы все по-человечески друг к другу относились.

К: Вот это прекрасный финал для нашего этического подкаста – мы хотим, чтобы все было хорошо. Если серьезно, мне кажется, сейчас на эти вопросы нет ответа, мы еще не видим масштаба того, что происходит, еще не задействованы в этой болезненной игре все наши кумиры. Пока что люди с ужасом говорят: «О, нет, только не Луи Си Кей».

А: Ты написала в фейсбуке, что главное, чтобы не Колин Ферт.

К: Да, я не выдержу таких новостей про Колина Ферта.

Глава 3 Надо ли защищать людей, которые нас об этом не просили?[11]

Кейс № 1

В начале 2019 года в Париже был показан проект «Дау», который изначально задумывался как фильм про физика Льва Ландау, но в результате оказался гораздо более масштабным культурным явлением. Режиссер Илья Хржановский снимал «Дау» больше 10 лет. В Харькове были выстроены гигантские декорации – целый научно-исследовательский институт. В съемках участвовали сотни человек – в основном непрофессиональные актеры, математики, физики, художники, музыканты, журналисты – они надевали одежду 1920–1960-х годов и жили в интерьерах и условиях того времени, находясь практически круглосуточно под наблюдением камер. Проект вызвал много споров и критики – его называли и одним из самых интересных культурных событий десятилетия, и провалом десятилетия. Многие были возмущены даже не самими фильмами «Дау», посмотреть которые смогли далеко не все (сначала их показывали только в Париже и по специальной визе), а съемочным процессом – серьезными нарушениями морально-этических принципов, о которых сообщали некоторые участники проекта.

Андрей: Судя по всему, многие из тех, кто снимался в «Дау», были психологически травмированы в процессе производства этого произведения искусства, но никто из них не только не дошел до суда, но и не высказал громких публичных обвинений.

Катя: Я бы так сказала: есть миф о том, что многие участники проекта были психологически травмированы, обмануты, избиты, изнасилованы. Но людей, свидетельствующих об этом в публичном пространстве, особо нет, поэтому и возникает вопрос – нужно ли их защищать?

А: Защищать мы в этой ситуации можем символически – например, бойкотируя фильмы проекта «Дау». Журналист Александр Горбачев спросил своих многочисленных подписчиков в фейсбуке, пойдут ли они смотреть «Дау». Большинство ответило отрицательно.

К: Эта позиция очень понятна. Последние годы, пока Хржановский монтировал более 700 снятых часов, мы боролись за этику против насилия и против потребления насилия как искусства. Мне тут интересно другое – говорят, что люди могли посмотреть отснятые с их участием материалы и не разрешить их использовать в окончательном монтаже. Получается, что все элементы насилия – мы знаем, например, что в «Дау» неонацист Тесак режет свинью, женщину насилуют бутылкой – включены с согласия людей, которые там снимались. И что нам дает их согласие?

А: Если было дано согласие, можно ли считать, что преступления не было и перед нами произведение искусства? Тут есть, в общем, три позиции. Первая – вот есть произведение искусства, суди о его художественных качествах независимо от того, связаны ли с ним какие-то обвинения; вторая – смотреть произведение искусства, которое было создано с нарушением наших представлений о морально-этических нормах, это все равно, что скупать краденое; третья – информация о нарушениях не должна влиять на решение смотреть или не смотреть, но на восприятие того, что ты увидишь, она повлияет.

К: В журнале «Сеанс» вышло два текста о «Дау» – Юрия Сапрыкина и Александра Тимофеевского с Татьяной Толстой[12]. В обоих написано, что это великое новаторское произведение искусства, которое показывает нам природу человека в глубоких и высокодуховных тонах. Но это сводит разговор к бесконечному спору поколений – вы со своей повесткой про насилие всех достали, смотрите со своей этикой западной и мелочной что-нибудь простенькое, а произведения искусства не трогайте.