Владимир Коровкин - Будущее России после Covid-19

• Название: Будущее России после Covid-19
• Автор: Владимир Коровкин
• Жанр: Публицистика
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-113667-3

Пандемия COVID-19 поставила мир с ног на голову! Каждого волнует вопрос: что будет дальше? Эта книга поможет сформировать единую картину будущего для России и мира. Автор предлагает программу, которая позволит нашей стране достичь успеха в пост-пандемическом обществе. Читайте, и вы узнаете о: • победителях и проигравших в результате борьбы с коронавирусом; • новых вызовах и возможностях, открывшихся для России; • как обеспечить прочную позицию в экономике 2020-х. Владимир Коровкин – руководитель направления «Инновации и цифровые технологии» МШУ «Сколково». Обладает многолетним опытом в области стратегического планирования, цифровых технологий, бизнес-систем, управленческого и ИТ-консалтинга. Имеет опыт работы в международных компаниях Publicis, FCB, Bozell, Dentsu. Мир больше никогда не будет прежним – успейте раскрыть секреты будущего, чтобы быть успешным в настоящем! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

---

Среди медиков также нет единства относительно того, насколько необычным событием является нынешняя пандемия. Безусловно, в истории человечества бывали куда более страшные вспышки инфекций. Даже в ХХ в. «испанка», вариант гриппа, унесла миллионы жизней. С другой стороны, никогда в истории человечества не предпринимались столь масштабные и скоординированные санитарные меры: большая часть земного шара находилась в строгом карантине. Однако многим кажется, что масштаб и строгость этих мер не соответствуют потенциальной медицинской опасности пандемии, и это несоответствие породило многочисленные теории заговора.

В отличие от медиков, экономисты единодушны в том, что в истории человечества еще не происходило сопоставимого с этим события. Весной 2020 г. почти вся мировая экономика сознательно перешла в режим депрессии, глубину и продолжительность которой пока что сложно просчитать. Как минимум в одном квартале 2020 г. падение ВВП достигнет значений, сопоставимых с главными экономическими катаклизмами последних 100 лет – Великой депрессией и финансовым кризисом 2008 г. При этом падение происходило почти одновременно во всем мире в отличие от любых «органических» кризисных явлений в экономике, которые распространяются в глобальном масштабе с задержками, различными для разных стран (см. диагр. 2).

С экономической точки зрения нынешняя пандемия больше всего напоминает военное время. Войны начинаются, как правило, в момент относительного экономического благополучия (в противном случае сложно рассчитывать на выигрыш), их экономические последствия наступают одновременно для всех воюющих стран и имеют сопоставимую глубину. Военные конфликты, как правило, ведут к консолидации общества и росту популярности политических лидеров. Ключевое отличие: начало войны часто приводит к резкому росту ВВП в силу возрастающих государственных расходов.

Диаграмма 2. Динамика кризиса 2007–2008 гг. в ведущих капиталистических экономиках

Падение ВВП в США началось раньше, чем в Европе, динамика экономических процессов «синхронизировалась» лишь примерно через год после начала кризиса (в первом квартале 2009 г.).

Источник “Global economic crisis: GDP growth”, in Measuring Globalisation: OECD Economic Globalisation Indicators. Paris: OECD Publishing, 2010.

Пандемия сделала политических лидеров популярными

Один из факторов, роднящих пандемический кризис с войной, – это рост популярности руководителей большинства стран. Так, рейтинг одобрения Ангелы Меркель (Германия) был в конце марта на 22 % выше, чем в начале, у Эммануэля Макрона (Франция) рост составил 25 %, у Джастина Трюдо (Канада) – 28 %, у Бориса Джонсона (Великобритания) – 33 %, а у премьер-министра Австралии Скотта Морриса – и вовсе 38 %. Рост наблюдался как у лидеров с относительно низким рейтингом (Макрон и Моррис имели в начале марта одобрение на уровне 28 % и 34 % соответственно), так и с высоким (Трюдо – 42 % до эпидемии, Джонсон – 46 %). Среди крупных демократических стран исключением стали лишь Япония и Бразилия, где рейтинги Абэ Синдзо и Жаира Больсонару незначительно снизились (близко к статистической погрешности). Слабым был рост рейтинга Дональда Трампа (4 %, также около статистической погрешности), однако был отмечен значительный рост популярности многих губернаторов штатов, например, у Роя Купера (Северная Каролина) и Фила Мерфи (Нью Джерси)[8] рост составил более 50 %.

Было отмечено, что динамика рейтинга практически не связана с эффективностью противоэпидемических мер в конкретной стране, скорее – с риторической успешностью того или иного лидера. В целом можно сказать, что во многих странах правительства получили существенный кредит доверия, позволяющий им проводить достаточно смелую политику после выхода из кризиса. Дальнейшая динамика рейтингов будет определяться эффективностью экономических мер.

Единственным прямым аналогом пандемии COVID-19 в недавней экономической истории является эпидемия вируса Эбола в странах Западной Африки в 2014 г.[9] Ее географический масштаб был значительно меньше, а карантинные мероприятия – не столь всеобъемлющи. Затронутые страны относились к беднейшим экономикам мира, и по этой причине был существенен эффект международной помощи. Однако какие-то аналогии мы все же можем извлечь.

Заболеваемость была массовой (десятки тысяч случаев) в трех странах с очень хрупкой экономикой – Гвинее, Сьерра-Леоне и Либерии. Последние две незадолго до эпидемии вышли из периода затяжных разрушительных гражданских войн. Гвинея в 2010 г. перешла к демократии после первых в истории свободных президентских выборов. В разгар эпидемии в конце 2014 г. международные наблюдатели были согласны друг с другом в том, что экономике этих трех стран (а также соседних Сенегала, Мали и Нигерии, где были единичные случаи заболеваний) будет нанесен ущерб, который удастся восполнить не ранее 2017 г.[10]

Диаграмма 3. Динамика ВВП (в постоянных долларах 2010 г.) стран Западной Африки, затронутых эпидемией вируса Эбола в 2014 г.

Источник https://data.worldbank.org/indicator/NY.GDP.MKTP.KD?end=2018&locations=GN-LR-SL-SN-ML&start=2009

Однако экономические последствия эпидемии для стран региона оказались очень различными. Сьерра-Леоне действительно испытала падение ВВП в 2015 г. почти на 25 % (в постоянных ценах) и замедление темпов роста, которое до сих пор не удалось преодолеть. В Либерии не произошло столь существенного падения, но началась длительная стагнация: средние годовые темпы роста в 2015–2018 гг. составили около 0,5 % (до эпидемии – выше 5 %). Однако экономика Гвинеи отреагировала кардинально иным образом – и без того вполне приличные темпы ее развития резко ускорились: в период 2010–2014 гг. они составляли около 3,8 %, а в 2015–2018 гг. взлетели до 6,7 %. Похожее ускорение наблюдалось и в соседних Мали (с 2,3 % до 4 %) и Сенегале (с 3,1 % до 5 %) (см. диагр. 3).

Диаграмма 4. Динамика экономики Ирана после окончания Ирано-иракской войны (1980–1988)

Источник https://data.worldbank.org/indicator/NY.GNP.MKTP.KD?end=1996&locations=IR-IQ&start=1987

Диаграмма 5. Динамика экономики Ливана после окончания гражданской войны (1975–1990)

Источник https://data.worldbank.org/indicator/NY.GNP.MKTP.KD?end=2000&locations=LB&start=1990

Быстрый рост экономики часто происходил в послевоенные периоды, включая восстановление стран после гражданских войн. Такой была динамика в Иране в конце 1980-х гг.[11] (см. диагр. 4); (экономика его противника, Ирака, также начала расти, но кувейтская авантюра Хуссейна в 1990 г. остановила этот рост) или в Ливане в 1990-х гг. (см. диагр. 5). Это явление легко объяснить: национальный энтузиазм приводит к резкому росту потребления, возможность планировать будущее ведет к росту инвестиций, восстанавливаются возможности экспорта, из армии возвращаются квалифицированные специалисты и предприниматели. Впрочем, не все известные в недавней экономической истории войны заканчивались таким образом, порой экономика реагировала весьма слабым ростом.

Выход из карантина в некоторых странах Европы также оформился в риторике военной победы. Президент Франции Э. Макрон, заявивший в начале жестких карантинных мер, что страна находится в состоянии войны, прямо сравнил их окончание с концом оккупации времен Второй мировой войны. В европейских странах ослабление карантина было встречено уличным ликованием. Ключевой вопрос теперь: позволит ли эта волна энтузиазма быстро восстановить потери, нанесенные экономике?

Конкуренция карантинов

Глобальность пандемии проявляется не только в географии распространения заболевания, но и во внимании СМИ к мировой динамике заболеваемости и карантинным мерам, принимаемым в других странах. В то время как почти вся Европа приняла примерно одинаковый комплекс жестких мер по ограничению социальной жизни, две страны континента – Швеция и Беларусь – отличаются необычно мягким карантинным режимом. Политические основания для такого решения почти диаметрально противоположны: в первом случае это традиционный либерализм, полагающийся на силу общественного действия, во втором – авторитарное решение, вполне соответствующее общей риторике президента Лукашенко, неустанно подчеркивающей «особость» и исключительность данной страны. В Беларуси был даже проведен традиционный массовый апрельский субботник, в котором участвовало около 2 миллионов человек.

«Диссидентство» двух стран горячо приветствуется сторонниками различных теорий заговора. Однако динамика заболеваемости в обоих случаях заметно отличалась от соседей, принимавших жесткие карантинные меры. По состоянию на 3 мая в Беларуси было 1600 заболевших и 10 умерших на миллион человек, существенно больше, чем в соседних России (923 и 9), Литве (518 и 17), Польше (353 и 18) и Украине (272 и 7). В Швеции было 2100 заболевших и 264 умерших, больше, чем в Дании (1624 и 82), Норвегии (1140 и 39) и Финляндии (934 и 40). Сторонники мягкого режима указывают на то, что цифры Швеции и Беларуси все же ниже, чем во многих странах с жестким карантином: Франции (2580 и 379), Великобритании (2685 и 414), Италии (3462 и 475) или Испании (5252 и 537)[12]. Провести полноценное статистическое сравнение и оценить правильность решения о мягком карантине можно будет лишь после завершения эпидемии. Важным компонентом анализа будет динамика экономики во время и после эпидемии. Однако власти Швеции в начале июня признали свою тактику борьбы с пандемией ошибочной[13]. Разумеется, подобного признания трудно ожидать от властей Беларуси.