Ю Несбё - Королевство

• Название: Королевство
• Автор: Ю Несбё
• Жанр: Детектив
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-18802-0

В норвежском городке, затерянном в горах, течет сонная, мирная жизнь. И она вполне устраивает Роя, который тут родился и вырос, но на его пороге появляется возмутитель спокойствия – младший брат Карл, успешный, предприимчивый, дерзкий. Он приехал со своей новой женой, довольно странной особой, – и с грандиозными планами строительства отеля в целях возрождения города. Но, во-первых, на поверку планы Карла оказались далеко не так благородны, во-вторых, Рой понимает, что его неудержимо тянет к жене брата, в-третьих, темные тайны прошлого, казалось похороненные навсегда, начинают всплывать на поверхность… Тихий мирок Роя рушится, и скоро ему придется выбирать между своей верностью семье и будущим, в которое он никогда не смел поверить. Впервые на русском!

---

– По-моему, обстановка намного сильнее влияет на наши чувства, чем нам кажется, – сказал я. – Хотя в романах и рассказывается о неразделенной любви, девять из десяти влюбляются в того, кто вполне может ответить им взаимностью.

– Разве?

– Восемь из десяти, – пошел я на попятную.

Подойдя к стойке, я принялся желтой мерной ложкой насыпать в кофейник кофе и перехватил взгляд Шеннон.

– Практичность в болезни и здравии, – сказал я. – Когда того и гляди скатишься в бедность, привыкаешь, а в этих местах долго так жили. Но тебе это, наверное, в диковинку.

– Почему в диковинку?

– Ты говорила, на Барбадосе живут богато. Ты ездила на «бьюике», в университете училась. И в Торонто переехала.

Она немного помолчала, а потом сказала:

– Это называется «продвижение по социальной лестнице».

– Да ладно? То есть ты выросла в бедности?

– Как посмотреть, – она вздохнула, – я из красноногих.

– Красноногих?

– Ты ведь слышал о белых бедняках из нищих горных районов в Американских Аппалачах?

– Освободительное движение. Банджо и кровосмешение.

– Это стереотипы, да. К сожалению, они недалеки от действительности – то же самое и с красноногими на Барбадосе. Красноногие – представители низшего класса, потомки ирландцев и шотландцев, которые прибыли на остров в семнадцатом веке. Многие из них были сосланными каторжниками, как в Австралии. Строго говоря, они выполняли функции рабов, пока Барбадос не начал привозить рабов из Африки. Однако, когда рабству положили конец, потомки африканцев начали подниматься все выше по социальной лестнице, а вот большинство красноногих остались на дне. Большинство из нас живут в бедных кварталах. Трущобы, да? Так это называется? Мы – общество за пределами общества, мы пойманы в ловушку нищеты. Никакого образования, алкоголизм, кровосмешение, болезни. У красноногих в Сент-Джоне на Барбадосе вообще ничего нет, лишь немногие владеют фермами и крошечными магазинчиками, и существуют они за счет более состоятельных чернокожих. Остальные красноногие живут на пособие, а налоги, из которых выплачивается пособие, платят чернокожие и афро-бэйджанс. А знаешь, как нас можно узнать со стороны? По зубам. Если у нас вообще остаются хоть какие-то зубы, то обычно они темные от… decay?

– Гнили. Но твои-то зубы…

– Моя мать заботилась о том, чтобы я правильно питалась и каждый день чистила зубы. Она во что бы то ни стало хотела, чтобы мне жилось лучше. А когда мама умерла, мной занималась бабушка.

– Надо же. – Ничего лучше я не придумал.

Шеннон подула на чай.

– Ко всему прочему мы, красноногие, – живой аргумент против тех, кто полагает, что в нищете живут только черные и латиносы.

– Но ты-то выбралась.

– Да. Может, я и расистка, но скажу, что это мои африканские гены меня вытянули.

– Африканские? У тебя?

– Мои мама и бабушка – афро-бэйджанс. – Посмотрев на мою озадаченную физиономию, она рассмеялась. – Цвет кожи и волос мне достался от ирландского красноногого, который допился до смерти, когда мне еще и трех лет не исполнилось.

– А потом что?

Она пожала узенькими плечами:

– Хотя мама с бабушкой жили в Сент-Джоне и были замужем, одна за ирландцем, другая за шотландцем, меня никогда не считали красноногой. Отчасти потому, что у нас во владении был клочок земли, но особенно потому, что я поступила в Университет Вест-Индии в Бриджтауне. До меня девушек, учившихся в университете, не было не то что в нашей семье – я на весь район первая такая.

Я посмотрел на Шеннон. До сих пор она ни разу столько о себе не рассказывала. Причина, видать, простая – я и не спрашивал. И в тот раз, когда они с Карлом завалились на нижнюю койку, Шеннон хотела, чтобы я сам сперва рассказал. Может, ей надо было сначала меня как следует разглядеть. И вот теперь она разглядела.

Я кашлянул.

– Решиться на такое, наверное, непросто.

Шеннон покачала головой:

– Это бабушка решила. Она упросила всю семью, и дядей и теток, сброситься мне на учебу.

– Скинуться на учебу.

– Скинуться. И на то, чтобы отправить меня потом в Торонто. Бабушка каждый день возила меня в университет и обратно, потому что денег на то, чтобы снимать мне жилье в городе, у нас не было. Один из преподавателей сказал, что я пример того, что на Барбадосе тоже стало возможно движение по социальной лестнице. А я ответила, что красноногие уже четыреста лет обретаются на дне общества и что благодарить мне следует семью, а не социальные реформы. А я из красноногих – была и останусь такой, – и моей семье я обязана всем на свете. В Торонто я жила богаче, но Опгард для меня все равно роскошь. Понимаешь?

Я кивнул:

– А что сталось с «бьюиком»?

Она взглянула на меня так, словно хотела убедиться, что я не шучу:

– То есть что сталось с бабушкой, ты не спрашиваешь?

– Она в добром здравии, – сказал я.

– Правда? И откуда ты знаешь?

– По голосу понял – когда ты говоришь о ней, голос у тебя спокойный.

– Механик еще и психолог?

– Нет, просто механик. А «бьюика» больше нет, верно?

– Однажды бабушка забыла поставить его на тормоз, машина съехала к обрыву и свалилась вниз, в мусорную кучу. И разбилась вдребезги. Я потом несколько дней подряд плакала. И ты это по голосу понял?

– Ага. «Бьюик-роудмастер», пятьдесят четвертого. Я тебя понимаю.

Она склонила голову набок, потом к другому плечу, словно рассматривая меня с разных сторон, как будто я – какой-то дурацкий кубик Рубика.

– Машины и красота, – проговорила она вроде как про себя. – Знаешь, мне сегодня ночью приснилась книжка, которую я читала давным-давно. Наверное, я ее вспомнила из-за этих обломков в Хукене. Она называется «Автокатастрофа», а написал ее Джеймс Грэм Баллард. В ней рассказывается о людях, у которых автокатастрофы возбуждают сексуальное желание. Обломки, травмы. Чужие травмы и собственные. По ней кино сняли – ты, наверное, его видел?

Я задумался.

– Дэвид Кроненберг, – подсказала она.

Я покачал головой.

Она помолчала. Точно уже пожалела – ну да, заговорила о чем-то таком, что вряд ли заинтересует мужика с заправки.

– Я много книг прочел, – сказал я, чтобы ее выручить, – но эту не читал.

– Ясно, – откликнулась она. – В книге рассказывается про опасный поворот на улице Малхолланд-драйв – ночью машины на нем падают с обрыва. Вытаскивать обломки из пропасти дорого, поэтому внизу со временем появляется настоящее кладбище автомобилей, и с каждым годом их гора растет. Настанет время – и пропасть будет заполнена машинами, а значит, новым падать будет некуда и они спасутся.

Я медленно кивнул.

– Их спасут обломки, – сказал я, – наверное, надо мне ее тоже прочитать. Или кино посмотреть.

– Мне кино больше нравится, – сказала она, – книга написана от первого лица, и поэтому она немного однобокая – субъективная и… – она умолкла, – как по-норвежски будет intrusive?[4]

– Прости, это надо Карла спросить.

– Он уехал на встречу с Ю Осом.

Я посмотрел на стол. Чертежи все еще лежали на нем, и лэптоп Карл тоже не забрал. Возможно, считал, что у него больше шансов убедить Оса в том, что деревне во что бы то ни стало нужен спа-отель, если не станет сразу показывать целую кучу материалов.

– Назойливый? – предположил я.

– Спасибо, – поблагодарила она, – кино не такое назойливое. Обычно камера объективнее написанных слов. А Кроненбергу удалось схватить суть.

– И в чем же она?

В живом глазу загорелась искра, и теперь, когда она поняла, что мне по-настоящему интересно, голос ее оживился.

– В уродстве прячется красота, – ответила она. – Частично разрушенная греческая скульптура особенно красива, потому что по оставшимся неиспорченным фрагментам мы видим, насколько красивой она могла быть, должна была быть, была когда-то. И мы додумываем красоту, с которой действительность никогда не смогла бы соперничать. – Она уперлась ладонями в стойку, словно собираясь запрыгнуть на нее и усесться, как тогда, на вечеринке. Маленькая танцовщица. Тьфу, вашу ж мать.

– Интересно, – сказал я, – но надо бы мне еще поспать.

Огонек у нее в глазу потух, словно лампочка индикатора.

– А кофе твой как же?

В ее голосе я явно услышал разочарование. Ведь она вроде как нашла с кем поболтать. На Барбадосе-то они небось постоянно друг с дружкой треплются.

– Чувствую, мне бы надо еще пару часов отоспаться. – Я выключил кофеварку и убрал оттуда кофейник.

– Разумеется, – согласилась она и сняла руки со стойки.

Я пролежал в кровати с полчаса. Пытался уснуть, пытался ни о чем не думать. Слышал, как внизу стучат по клавиатуре и шуршат бумагой. Нет, ничего не выйдет.

И я повторил все, что уже делал. Встал, оделся и сбежал по лестнице. Пока дверь еще не успела захлопнуться, крикнул: «Пока!» Думаю, со стороны казалось, будто я от чего-то сбегаю.

10

– Ой, привет, – пробормотал Эгиль, открыв дверь и пристыженно глядя на меня.