Родди Дойл - Падди Кларк ха-ха-ха

• Название: Падди Кларк ха-ха-ха
• Автор: Родди Дойл
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-120065-7

На дворе 1968 год. Патрику «Падди» Кларку десять, он живет в Барритауне – пригороде Дублина – с ма и па, братом Синдбадом и двумя сестренками. Падди ходит в школу, гоняет в футбол на улицах и играет с друзьями в ковбоев. Любит индейца Джеронимо, святого отца Дамиана и его прокаженных и футболиста Джорджа Беста. Ненавидит зоопарк, поцелуи и своего младшего брата. А еще Падди чувствует, что его мир вот-вот изменится навсегда… Используя прием «потока сознания» и нетрадиционную структуру повествования без деления на главы, Дойл показывает не только непрерывно меняющийся мир ребенка со всеми взлетами и падениями, радостями и потерями, но и его взгляд на взрослые проблемы.

---

– Порядок! – сказал он шепотом.

Я сделал глубокий вдох и выскочил из-за бочки. Никто даже не кричал в мою сторону. Я издал звук, похожий на взрыв бомбы, подхватил свитер с кирпичей и опять спрятался за бочку.

Костер наш разгорелся что надо, дым валил клубами. Я схватил камень и пульнул прямо в огонь. Кевин снова высунулся и огляделся в поисках сторожа. Горизонт был чист. Он дал мне сигнал возвращаться, и я снова пополз вдоль стены. Кевин похлопал меня по плечу. Похлопал меня по плечу и Лиам.

Я обвязал рукава свитера вокруг пояса, сделал спереди двойной узел.

– Ну, мужики, пошли.

Кевин выбежал из укрытия, мы – за ним, и пустились вокруг костра в пляс:

– Ву-ву-ву-ву-ву-ву!.. – выкрикивали мы индейский клич, шлепая по губам ладонями.

– Хи-йя-йя-йя-йя!..

Тут Кевин пнул костер в мою сторону, и он развалился. Горело уже несильно. Я перестал танцевать, а за мной и Кевин с Лиамом. Кевин потащил Лиама к огню.

– Отвянь!

Я стал помогать Кевину, но Лиаму явно было не смешно, и мы перестали. Потные, мокрые, стояли мы у гаснущего костерка. Тут мне пришла в голову мысль.

– Сторож ублюдок!

Мы трое кинулись за дом, хохоча и крича:

– Сторож ублюдок! Сторож ублюдок!

Вдруг нам что-то послышалось, точнее Кевину что-то послышалось. Удирали мы зигзагами через бывшее поле, пригнувшись, чтобы спастись от пуль. Я упал в канаву. Потом началась драка – не драка, а так, толкотня. Лиам метил мне в плечо, а попал по уху. Жутко больно. Так что ему пришлось подставить свое ухо для удара. Чтобы не начать отбиваться, Лиам спрятал руки в карманы.

Из канавы мы вылезли, потому что на лицо стали садиться мошки.

Синдбад не хотел набирать полный рот горючего от зажигалки.

– Это же рыбий жир, попробуй, – убеждал я его.

– Нет, не рыбий жир, – ныл мелкий и отчаянно извивался. Но я удержал его. Мы были в сарае на школьном дворе.

Рыбий жир мне нравился. Раскусываешь пилюлю зубами, и жир обволакивает язык и нёбо, пропитывает, как чернила промокашку. Теплый такой, приятно. И сама пилюля вкусная.

Был понедельник. Хенно дежурил во дворе, но в основном болтался на другой стороне, смотрел, как мальчишки играют в гандбол. Ненормальный у нас был учитель все-таки. Если бы он заглядывал время от времени в сарай, то многих бы застиг на месте преступления. А если учитель поймает пятерых, например, за курением или за каким-нибудь хулиганством, ему дают прибавку к зарплате. Так говорил Флюк Кэссиди, а у Флюка Кэссиди родной дядька был учитель. Но Хенно интересовал только гандбол, и время от времени он скидывал куртку и свитер и сам выходил на поле. Играл он отлично. Бросит мяч, и вы его даже не видите, летит как пуля, пока не ударится о стену. У него даже на машине была наклейка: «Живи дольше, играй в гандбол».

У Синдбада уже не было видно губ, так сильно он сжимал их. Никак мы не могли заставить его открыть рот. Кевин прижал капсулу с горючим прямо к его губам – без толку. Я ущипнул Синдбада за руку. Тоже бессмысленно. Ужас какой-то, с собственным младшим братом не могу справиться, и все это видят. Я дергал его за волосы над ухом, поднимал его от земли. Мне хотелось сделать ему побольнее. Мелкий зажмурился, но слезы все равно лились и лились. Я зажал ему нос, и он тут же разинул рот, и Кевин всунул капсулу, а Лиам поджег ее спичкой.

Мы решили – я и Кевин, – что зажигать будет Лиам, а то вдруг еще нас поймают.

Получился огнедышащий дракон.

Все-таки я больше любил увеличительные стекла, а спички не любил. Каждый день мы развлекались тем, что поджигали пучки сухой травы. Мне нравилось смотреть, как трава меняет цвет, как по ней ползет пламя… С увеличительным стеклом как-то больше возможности для контроля, проще как-то, хотя умение требуется. Если солнце долго не прячется за тучку, можно поджигать бумагу, даже не прикасаясь к ней руками, надо только положить камушки по углам, чтоб ветром не сдуло. Мы устраивали соревнования: поджег-погасил, поджег-погасил. Победитель прижигает проигравшему ладонь. Еще мы рисовали на бумаге человека и прожигали в нем дыры – сначала в руках и в ногах, как у Иисуса. Рисовали ему длинные волосы. Пипиську оставляли напоследок.

Еще прорубали просеки в крапиве. Ма все спрашивала, что это я в такой погожий денек иду гулять в пальто и в перчатках.

– Крапиву рубим, – солидно говорил я.

Крапива была густая, высокая, прямо великанская. Ожоги от нее были огромные и очень долго зудели. Почти весь пустырь за магазинами зарос. Ничего другого не росло. Одна она. Сначала мы рубили крапиву палками и клюшками для хёрлинга[4], потом топтали. Стебли сочились зеленой жижей. Каждый прорубал свою дорогу, избегая соседской палки или клюшки, потом наши пути встречались, крапива исчезала, и пора было идти домой. Клюшки зеленели от сока. На лице у меня было два ожога. Я снял балаклаву, потому что вся голова чесалась.

Я рассматривал в увеличительное стекло крошки. Па протянул руку. Я отдал стекло без разговоров. Он стал разглядывать волоски у себя на руке.

– Кто тебе дал стекло?

– Ты сам.

– А, точно.

Папа вернул мне стекло.

– Хороший мальчик. – Он прижал палец к кухонному столу и сказал: – Отпечаток видишь?

Я не очень понял, что он имел в виду.

– Ну, отпечаток пальца.

Я придвинул стул поближе и начал изучать место, где па прижал палец. Оба мы нависли над увеличительным стеклом. Я видел только красные и желтые крапинки на столешнице, которые были больше, чем обычно.

– Ну, видишь что-нибудь? – спросил опять папка.

– Не-а.

– Идем-ка.

Я пошел за ним в гостиную.

– Куда это вы? Ужин уже готов, – сказала ма.

– На секундочку, – ответил ей папка и положил руку мне на плечо.

Мы подошли к окну.

– Вставай сюда. Сейчас увидишь. – И он придвинул к окну кресло, чтобы я залез. – Вот.

Он поднял жалюзи, в шутку обратившись к ним:

– С дороги прочь! Пусть гусь увидит кролика!

Шнур па придержал, чтобы жалюзи случайно не упали, и прижал палец прямо к оконному стеклу.

– Смотри.

Отпечаток состоял из линий и завитков.

– Ну, давай ты, – сказал папа.

Я прижал подушечку пальца к стеклу. Па держал меня, чтобы я не свалился с кресла. Посмотрел.

– Ну что, одинаковые?

– Твой больше.

– А еще?

Я молчал, потому что не знал, что ответить.

– Отпечатки пальцев все разные, – объяснял па. – Одинаковых просто не существует. Ты знал об этом?

– Не-а.

– Ну, теперь знаешь.

Через несколько дней Наполеон Соло[5] обнаружил у себя на портфеле чьи-то чужие отпечатки пальцев. Я посмотрел на папу.

– Я же говорил, – сказал он.

А вот с амбаром мы ничего не делали. Не поджигали мы амбар.

Амбар стоял заброшенный. Когда Корпорация выкупила ферму Доннелли, он приобрел новую ферму, где-то около Сордса. Забрал с собой все, кроме дома, амбара и амбарной вони. В сырые дни запах просто с ног валил. Дождь размочил свиной помет, который лежал там годами. Амбар был громадный и зеленый. Как было здорово, когда там хранилось сено. Пока не построили новые дома, мы лазали в амбар с задних дворов. Это было опасно. У Доннелли было ружье и одноглазый пес по кличке Сесил. А еще брат Доннелли, дядя Эдди, был сумасшедший. Он убирал за курами и свиньями, а развлекался так: набросает перед домом камушков, гальки, а машины или трактора едут и давят их, давят. Однажды дядя Эдди прогуливался перед нашим домом, когда мама красила калитку.

– Вот же блаженный, – бормотала она про себя, я услышал.

Как-то ма заговорила о дяде Эдди во время обеда, и я тут же встрял:

– Он блаженный!

Па дал мне подзатыльник.

Дядя Эдди был хоть и не одноглазый, но все равно казался вылитый Сесил, потому что один его глаз всегда сощурен. Па утверждал, дескать, это потому, что глаз сквозняком надуло, когда дядя Эдди подглядывал в замочную скважину.

Если сделать глупое лицо или изображать заикание, а в эту минуту ветер переменится или кто-то хлопнет тебя по спине – все, останешься таким навсегда. Деклан Фэннинг – ему было четырнадцать, и родители собирались отправить его в интернат, потому что он курил, – страшно заикался. Это потому, что он передразнивал какого-то парня, который заикался, и тут его кто-то возьми да и хлопни по спине.

Заикаться дядя Эдди не заикался, но говорил только два слова. «Славно, славно».

Однажды мы ходили к мессе, а Доннелли стояли за нами, и отец Молони говорит:

– Можно садиться.

Мы стали подниматься с колен, а дядя Эдди говорит:

– Славно, славно.

Синдбад как рассмеется. Я посмотрел на папу, чтобы убедиться, что он не подумал на меня.

В амбаре можно было лазать по сену. Мы прыгали с одной копны на другую, и ни разу никто не ушибся, так здорово. Лиам с Эйданом говорили, что у брата их мамани, у дяди Мика, есть такой же амбар, ничуть не хуже амбара Доннелли.

– Где? – спросил я.

Они как будто не поняли.

– Где амбар-то?

– В деревне.