Родди Дойл - Падди Кларк ха-ха-ха

• Название: Падди Кларк ха-ха-ха
• Автор: Родди Дойл
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-120065-7

На дворе 1968 год. Патрику «Падди» Кларку десять, он живет в Барритауне – пригороде Дублина – с ма и па, братом Синдбадом и двумя сестренками. Падди ходит в школу, гоняет в футбол на улицах и играет с друзьями в ковбоев. Любит индейца Джеронимо, святого отца Дамиана и его прокаженных и футболиста Джорджа Беста. Ненавидит зоопарк, поцелуи и своего младшего брата. А еще Падди чувствует, что его мир вот-вот изменится навсегда… Используя прием «потока сознания» и нетрадиционную структуру повествования без деления на главы, Дойл показывает не только непрерывно меняющийся мир ребенка со всеми взлетами и падениями, радостями и потерями, но и его взгляд на взрослые проблемы.

---

– Где? – спросил я.

Они как будто не поняли.

– Где амбар-то?

– В деревне.

Мы видели мышей. Я-то не видел, только слышал, но все равно говорил, что видел. Кевин видел много мышей. Зато я видел раздавленную крысу со следами шин на спине. Мы пытались ее поджечь, но не вышло.

Однажды мы сидели под самой крышей, а тут зашел дядя Эдди. Он не знал, что мы внутри. Мы задержали дыхание. Дядя Эдди огляделся и вышел. Через открытую дверь падал солнечный свет. Это был тяжелая раздвижная дверь из гофрированного железа. Весь амбар был из гофрированного железа. Мы сидели так высоко, что доставали руками до крыши.

Вокруг амбара вырастали скелеты домов. Дорогу расширяли, и около побережья громоздились пирамиды труб. Дорога будет вести прямо в аэропорт. Кевинова сестрица Филомена однажды сказала, что амбар похож на отца всех домов, который за ними присматривает. Мы ответили, что ей, Филомене, пора в психушку сдаться добровольно, но амбар и правда был похож на отца всех новых домов.

Из города примчались три пожарных бригады, но с огнем не справились. Вдоль дороги неслись потоки воды. Случилось все ночью. На следующее утро мы проснулись, пожар уже кончился, но мама не пустила нас посмотреть, и следила, чтобы мы не удрали. Я залез на яблоню, только мало высмотрел. Яблонька была хилая, яблоки росли на ней паршивые, а листьев зато пропасть.

Пошел слух, что неподалеку от амбара нашли коробок спичек. Мамке об этом рассказала миссис Паркер, которая жила в коттедже. А мистер Паркер работал трактористом у Доннелли. Каждую субботу он ходил с дядей Эдди в кино.

– Снимут теперь отпечатки пальцев, – сказал я маме.

– Ага, ага, снимут…

– Снимут отпечатки пальцев, – рассказывал я уже Синдбаду, – и если найдут на спичках твои отпечатки, придут, арестуют тебя и отправят в Артейн[6].

Брат мне и верил, и не верил.

– Будешь там на треугольнике играть, – издевался я.

Глаза брата наполнились слезами; в эту минуту я его ненавидел.

Поговаривали, что дядя Эдди сгорел заживо. Миссис Бирн, что жила через два дома от нас, шепотом рассказывала об этом ма. Обе крестились.

– Наверное, там ему будет лучше, – все повторяла миссис Бирн.

– Да, да, конечно, – соглашалась мама.

До смерти хотелось сбегать к амбару, посмотреть обгорелого дядю Эдди, если, конечно, его еще не увезли. Мама устроила нам пикник в саду. Вернулся с работы папа – на работу он ездил на поезде. Ма сразу ушла из-за стола, чтобы поговорить с ним без наших любопытных ушей. Я знал, что она рассказывает про дядю Эдди.

– Серьезно, что ли? – переспросил па.

Мамка кивнула.

– Он сегодня нагнал меня по дороге к поезду, и ничего об этом не сказал. Только приговаривал: «Славно, славно».

Они задумались и вдруг разом покатились со смеху.

Ничего дядя Эдди не сгорел. Даже не обжегся.

Амбар облез, перекосился и покорежился. Одной стены не хватало. Крыша покоробилась, как мятая жестянка, шаталась с противным скрипом. Большую дверь, сплошь почернелую, прислонили к забору. Гарь со стен отваливалась слоями, а железо под ней было бурое, ржавое.

Все в один голос твердили, что амбар поджег кто-то из новых домов Корпорации. Где-то год спустя Кевин объявил, что это был он. Только Кевин врал. Когда амбар горел, он ездил в Кортаун на праздники. Я ничего не стал говорить Кевину.

В ясные дни мы видели рыжие хлопья в воздухе под крышей. Особенно если ветрено. Иногда я возвращался домой, а они были у меня в волосах. И земляной пол тоже стал красный. Амбар съедала ржавчина.

Синдбад дал честное слово.

Мамка откинула ему волосы со лба и расчесала пятерней. Она тоже чуть не плакала:

– Фрэнсис, я уже все перепробовала. Еще раз дай честное слово.

– Честное слово, – хныкал Синдбад, и ма принялась развязывать ему руки. Я тоже ревел.

Мамка привязала его за руки к стулу, потому что он обдирал корочки на губах. Визгу было! Лицо Синдбада налилось кровью, потом аж полиловело; он так зашелся в крике, что вдохнуть не мог. Губы его были в корочках и ранках из-за горючего из зажигалки. Две недели казалось, что у него вообще губ нет.

Мама поставила Синдбада на ноги и прижала руки к бокам.

– Ну-ка, покажи язык. – Она по языку умела определять, врет человек или не врет.

– Не врешь, Фрэнсис, молодец, Фрэнсис. Ни одного пятнышка.

Синдбада вообще-то звали Фрэнсис. Честный Фрэнсис спрятал язык. Ма отпустила его руки, но он сдвинулся с места. Я подошел к ним.

Бегом по волнорезу, прыжок и успевай кричи: «Путешествие на дно моря![7]» Кто больше успеет выговорить, пока не плюхнулся в воду, тот выиграл. Победить в этой игре никак ни у кого не получалось. Один раз я дошел до «моря», но судил Кевин и сказал, что, мол, у Падди задница окунулась в воду, когда он еще «дно» не договорил. Я запустил в Кевина камнем, а Кевин запустил камнем в меня. Промахнулись оба.

Когда «Морское око» поглотила гигантская медуза, я спрятался под буфет, такая жуть напала. Сначала вроде бы не боялся, даже заткнул уши пальцами, когда папа сказал маме, что смех и грех, такого и не бывает вовсе. Но когда гигантская медуза сплошь облепила подводную лодку, я не стерпел и пополз под буфет. Лежал на пузе и даже плакать забыл со страху. Ма сказала, что медузы больше нет, но я не вылез, пока не началась реклама. Мама сама отнесла меня спать и даже посидела рядом немного. Синдбад уже уснул. Я вставал попить воды. Ма сказала, что не разрешит смотреть новую серию на следующей неделе, но забыла про запрет. Как бы то ни было, следующая серия оказалась вполне безобидной: о сумасшедшем ученом, который изобрел новую торпеду. Адмирал Нельсон боксерским приемом сразил сумасшедшего ученого, и тот влетел лбом в перископ.

– Вот это другое дело! – сказал папка, хотя передачу не смотрел, только слушал. Даже глаз от книжки не поднял. Мне это не понравилось, лишь бы ему подразниться. Ма вязала. Смотрел я один, Синдбаду не позволяли. Потом я рассказал брату, что серия была потрясающая, но почему – не сказал.

Я купался на побережье с Эдвардом Суэнвиком, который учился в другой школе – в центре Дублина. Школа называлась «Бельведер».

– Ну, это же Суэнвики, у них все должно быть самое лучшее, – пошутил папка, когда ма рассказала ему про миссис Суэнвик, что она вместо масла покупает маргарин.

Ма очень смеялась.

Эдварда Суэнвика в этом «Бельведере» заставляли носить форменную куртку и играть в регби. Он твердил, что ненавидит и форму, и регби. Учился бы в интернате – понятно бы было, чего страдает, а тут не так уж плохо, каждый вечер возвращается домой на поезде.

Мы брызгались друг на друга водой – долго-долго, аж самим надоело, уже и хохотать перестали. Наступал отлив, пора было собираться домой. Эдвард Суэнвик сложил руки ковшиком и пригнал ко мне волну. Там, в этой волне, оказалась медузища. Огромная прозрачная с розовыми прожилками и пульсирующей бордовой серединой. Я поднял руки кверху и стал от нее уплывать, она все равно обожгла мне бок. С диким воплем я ринулся из воды. Медуза коснулась моей спины; по крайней мере, мне так померещилось, и я опять заорал, не мог удержаться. Дно было каменистое, неровное, не то что на пляже. Я кое-как добрался до лестницы и вцепился в ограждение.

– Этот вид называется «португальский кораблик», – сказал Эдвард Суэнвик и, обойдя медузу большим кругом, поспешил к ступенькам.

Я поднялся на вторую ступеньку и стал исследовать ожоги, ведь ожоги от медуз не болят, пока в воде сидишь. Да, сбоку живота горела заметная розовая полоса. Я выкарабкался на берег.

– Ох ты у меня схлопочешь!

– Называется «португальский военный кораблик», – повторил тот. – Это не я, а португальский кораблик.

– Полюбуйся-ка, – и я показал ему ожог. Эдвард Суэнвик залез на волнорез и разглядывал медузу сквозь ограждение.

Я скинул плавки без лишней возни с полотенцем. Все равно никого не было. Медуза плавала кругами, похожая на зонтик из желе. Эдвард Суэнвик искал камни. Слез вниз по ступеням, подбирал там подходящую гальку, но в воду ни ногой. Весь мокрый, я с трудом натягивал футболку, прилипавшую к спине и плечам.

– Она ядовитая, – сказал Эдвард Суэнвик.

Натянув футболку, я задрал ее и стал рассматривать ожог. Кажется, начинает болеть. Я повесил плавки на перила. Эдвард Суэнвик кидался камнями в медузу.

– Давай прямо в нее.

Эдвард Суэнвик промахнулся, и я обругал его:

– Вот ты, мазила.

Я завернул плавки в полотенце – большущее, мягкое банное полотенце. Это полотенце мне брать не разрешалось.

Я бежал всю дорогу по Барритаун-роуд, мимо коттеджей, где обитали привидение и страшная вонючая старуха без зубов, мимо магазинов. За три дома до нашего я начал плакать. Пробежал через задний двор и в кухню.

Мама кормила ребеночка.

– Что случилось, Патрик? – И смотрит мне на ноги, ища порезы.

Я задрал футболку. И уже плакал по-настоящему. Хотелось, чтобы мама обняла, помазала мазью и сделала повязку.