Саманта Харви - Ветер западный

• Название: Ветер западный
• Автор: Саманта Харви
• Жанр: Исторические детективы
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-86471-865-0

1491 год, деревушка Оукэм, затерянная средь английских лесов, отрезанная от центров цивилизации бурной рекой. Ранним утром приходит весть – погиб деревенский богач Томас Ньюман. Убийство, самоубийство, несчастный случай? А может, он и вовсе не умер, а исчез? Священник Джон Рив, которому как духовнику известны многие секреты жителей деревни, хочет разобраться, что же произошло с Ньюманом, человеком не только самым богатым в Оукэме, но и самым трудолюбивым, самым образованным и полным всевозможных идей. И что же будет, если случившееся с ним так и останется загадкой? История, рассказываемая священником, медленно, извилисто движется назад, от финала к ее началу, открывая микрокосм средневекового бытия с его страхами, надеждами, причудливыми верованиями, дикостью и неуютом, – бытия аскетичного и невероятно красочного. Четыре дня Масленой недели полны тревоги, странных теней, тайн и непроясненных вопросов. Священник Джон Рив, воюющий с собственными инстинктами и страстями, с паствой, с самим устройством мира, пытается не только понять, что произошло с его другом, но и осознать, где заканчивается человек и начинается Бог, как дело рук человеческих сопрягается с наивысшей Господней волей.

---

– Вы, конечно, помните собаку Мэри Грант, черную, я ее убил. Прошлой ночью.

И даже это прозвучало песней со словами столь же впечатляющими, как и его огромный живот. В деревне голову ломали: как ему удается всегда оставаться толстым? Говорят, завидуй тому, кто с жирком осенью, и не доверяй тому, кто с жирком весной. Жирному Танли завидовали и не доверяли круглый год.

– Собаку Мэри Грант? – зачем-то переспросил я, ведь он уже так и сказал, и без обиняков.

– Именно, Рив, собаку Мэри Грант.

Наверняка ту самую, которую мы с Картером поутру видели на дороге. Или не ту? Если подумать, я и не знал, как выглядит – или выглядела – собака Мэри Грант. Я не видел ее много лет. Удивительно, что я помнил, как выглядит сама Мэри, учитывая, сколь редко она ходит на мессы, – старуха похожа на свою дочь, которую я вижу каждый день. Впрочем, Джанет Грант куда приятнее на вид, без сомнения.

– Как вы ее убили? – спросил я. Всегда начинаешь с легкого вопроса, он прокладывает путь к более трудным: почему? за что?

– Подсыпал монашьего куколя[10] в пищу.

– Монаший куколь? Не самая легкая смерть, – пробормотал я.

– Не знал, что смерть бывает наилегчайшей.

Бедная псина. Я представил ее последние мгновенья: спина дугой, рвота, ребра то вздувают шкуру, то опадают, будто крылья умирающей бабочки.

– Вы же знаете – ближе, чем эта собака, у Мэри Грант никого не было.

– Не было и не будет.

– Скажите, почему вы это сделали?

– Она лаяла и выла и не давала мне спать по ночам.

– Собаки рождены лаять и выть…

– А люди рождены спать по ночам.

Я поднял глаза к перекрытиям на потолке, как обычно, когда я раздосадован:

– Мы не убиваем живое существо за то, что оно ведет себя согласно своему естеству.

Собака, валявшаяся на дороге с высунутым языком, похожим на иссохший розовый лепесток, и старуха Мэри. К ней никто не заглядывал, не считая дочери, да и Джанет приходила скорее из чувства долга, чем из любви к матери.

– Я скажу вам, что для собаки неестественно, – отвечал Танли, закипая. – Когда псину держат на привязи во дворе в любую погоду, и она воет день и ночь, будто кровожадная зверюга, а ее хозяин тем временем – или хозяйка в данном случае, – рассевшись на своей тощей заднице, охает и хнычет. А ее единственный сосед – добрый сосед, он приносит ей дрова, разжигает огонь, чинит крышу – изводится, ворочаясь с боку на бок не в силах заснуть, и сам начинает беззвучно выть, тихо сходя с ума, вместо того чтобы спать. Убийство этой собаки – избавление для нас всех. Лучше уж прикончить ее, чем саму Мэри. Так что я пришел не столько за прощением, сколько за благодарностью.

– А вы малый не промах – явиться на исповедь за благодарностью.

– Да, ваше преподобие, я малый не промах, все женщины так говорят.

– И жестокий. Старуха теперь места себе не находит.

– Она уже давно ничего не находит, рехнувшаяся старая свинья.

В этом весь Танли, на исповедь он идет не столько за прощением, сколько затем, чтобы обойтись без оного, доказав: прощать его нет нужды. Расскажет все как есть, сбросит груз с души, и дело с концом. Танли – мужчина крупный, и, по его словам, дьяволу есть где в нем затаиться. Поэтому все свои проступки он выносит на свет божий, пока дьявол до них не добрался. В итоге я знаю о нем больше, чем хотелось бы, – мне, по крайней мере: о его наездах в Борн, где ночь напролет он исходит потом, занимаясь любовью с двумя женщинами, которые от него якобы без ума; одна замужем, другая вдовствует. Ни один мужчина в нашей деревне не пользуется бо́льшим успехом у женщин, чем Танли. В чем секрет – в музыкальности его голоса, песнях, что он им поет, долгих смачных поцелуях в шею? (Последние он описал столь подробно, что у меня возникло ощущение, будто он и меня поцеловал.) В более чем выдающейся принадлежности между ног? (Каковую он тоже помог мне вообразить.) Однажды я спросил мою сестру, что такого женщины находят в Танли, как может столь нравиться мужчина, чьего жира хватило бы на двоих, – неужто их это устраивает? Сестра ничего не ответила, только улыбнулась.

– Яд лучше, чем нож, – сказал Танли, видимо ощутив потребность оправдаться. – Ножом я орудую не слишком ловко, и мне было бы невмоготу смотреть в глаза этой твари и наносить удары.

Тут я припомнил, что видел эту собаку в первые часы ее жизни, маленькую, мокрую, пахнувшую солодом, с глазками-щелочками. Мне положили ее в ладони, дышащий комок плоти. Растерявшись, я отдал ее обратно.

Я решил рассказать об этом Танли.

– В тот день, когда Мэри Грант нашла собаку на пути к Дубовой горе, она принесла ее мне – собаке и дня от роду не было, единственная выжившая из помета. Мэри пришла с просьбой: не мог бы я придушить собачонку с Божьего благословения. Я уговорил ее оставить щенка себе… было это лет шесть или семь назад.

– И с тех пор псина выла не смолкая.

– А теперь перестала.

– За что мы и возблагодарим Господа, – отчеканил Танли.

– Она умерла там, где поела? – спросил я.

– Обычно они уходят умирать куда-нибудь, – скучающим и слегка раздраженным тоном ответил он – в конце концов, он уже сказал все, что было необходимо. – Я отравил ее, когда она была привязана, потом отвязал, позволив умереть там, где ей угодно.

– Вы знаете, где она умерла?

– Боюсь, что нет.

– Могла она добраться до березовой рощи, той, что у дороги к Западным полям?

– Пожалуй… монаший куколь убивает не сразу, но часов через несколько. И потом, несчастному животному надо было наверстать упущенное за семь лет. Наверное, это были лучшие несколько часов в ее жизни.

– Что ж, у березовой рощи лежит дохлая собака.

– И не надо быть докой в арифметике, чтобы сложить эти два события и получить верный ответ.

Скажи я ему, что вроде бы я видел нечто бегущее вдоль дороги минувшей ночью, Танли бы только поморщился: хватит болтать попусту; да и не нужно ему было об этом знать. Однако до сих пор я не вспоминал о черной тени, промелькнувшей в дождливой ночи. Тогда я струхнул, подумал, что это призрак, и бросился бежать со всех ног. Надо же, а ведь это была всего лишь собака Мэри Грант с толикой монашьего куколя в желудке.

– Вы затихли, Рив, не умерли, часом?

– Если я и умер, то все, что я вижу, очень похоже на жизнь. – Танли расхохотался, и я продолжил: – Далековато до рощи от вашего дома за ручьем.

– А то я не знаю. От ручья все далековато.

Долгий путь, склизкий путь – под дождем ручей дыбится и разливается, и обитателям единственных двух домов на противоположном берегу иначе как вброд на другую сторону не перебраться. Танли ухитряется одолеть ручей, несмотря на больную ногу, но Мэри Грант, бывает, не показывается на люди неделями кряду. “Занята с Танли”, – шутят деревенские, подмигивая, но, вообразив его пухлые губы на ее выпирающих ребрах, многие потом жалеют о сказанном.

– Пожалуй, – зашевелился Танли, – мне пора. Дел на сегодня полно, Рив, в ином случае я бы с удовольствием продолжил нашу беседу о том, когда, где и как помирала собака.

У него полно дел, и это он говорит священнику в последний день перед постом. Самомнение Танли безмерно, в этом ему равных нет. Мне тоже было чем заняться, и первым делом разобраться с его собственными “когда, где и как”. Отпущение грехов – не чепуховина, которую вершат наспех и наобум. Нет, это требует не меньшей сосредоточенности и меткости, чем охота на птиц, летающих в небе, так меня учили. Наказание для Танли зависело от того, что преобладало в его намерениях: убил ли он собаку затем, чтобы избавить от мучений себя главным образом и лишь попутно бедствующее животное, либо наоборот; далее, хотел ли он и в какой степени навредить либо проучить Мэри Грант, а если так, то сколь долго это намерение вызревало, сколь продуманным и злобным оно было, и почему он прибег именно к этой отраве – из нежелания причинять собаке лишние страдания или ради пущего драматического эффекта. Что, как долго, зачем. Я изготовился задать ему эти вопросы, как изготавливается лучник, пускающий стрелу. Но Танли уже поднялся на ноги, тяжело отдуваясь, и приоткрыл занавесь. Прощения дожидаться он не стал, и далеко не впервые я подумал, что он пользуется мной как нужником – заходит, вываливает из себя все, что есть в нем смердящего, и уходит.

– Повинитесь перед Мэри Грант, – сказал я. – Нарубите ей дров столько, чтобы хватило до конца года. Похороните собаку и трижды прочтите Ave Maria, стоя на том месте, где псина испустила дух.

* * *

Говорил я это самому себе. Танли уже и след простыл.

На каменной стене, прямо перед моими глазами, имелся скол величиной с большой палец, и с какой стороны ни глянь, походил он на стоячий мужской орган. Однажды я попытался придать ему форму верблюжьего горба с намеком на воздержанность этого трудяги, но живого верблюда мне видеть не приходилось, а рисовал я не лучше маленького ребенка, и мои царапки ничего не изменили.